Орбита для Сталинских соколов

— Первому и третьему прикрыть пехоту. Второму и четвертому — связать остальных боем.

Федосей мысленно согласился с командиром. Ничего другого им и не оставалось. Только вот соотношение один к шести....

Когда белые их заметили, что-то делать было уже поздно.

Выбрав себе по противнику, а точнее по жертве, красные соколы налетели на чужие бипланы, заранее зная, чем все кончится. В этом случае помочь жертвам могло только чудо. Что может противопоставить фанерная бабочка, вооруженная в лучшем случае двумя пулеметами калибром семь и шестьдесят две сотых его почти двадцати миллиметровой пушке? Ничего!

Поймав в кольцо прицела чужое крыло, Федосей нажал на гашетку. Пушка отозвалась крупной дрожью и треском, словно рядом кололи сухие поленья.

Биплан задымил, как-то неуверенно качнулся, клюнул носом. Федосей чуть сбавил обороты, чтоб не потерять самолет из виду. Добавить или оставить все как есть? Дым стал гуще, там мелькнуло пламя, и стало ясно, что золотопогонник уже не боец.

Федосей отвернул, направляя машину вниз. Земля ринулась навстречу, запестрила бело-коричневыми пятнами.

В сотне метров от него тяжелый штурмовик плавно наклонился и резко упал в крутое пике. Оба его пулемета молчали, но Федосей знал — у летчика для белогвардейцев есть подарки посерьезнее пулеметов. Где-то внутри аэроплана имелся гранатный ящик с тремя сотнями ручных гранат. Стоило пилоту нажать на рукоять, как отсечной механизм в форме мальтийского креста, начнет активировать гранаты и сыпать их вниз.

Вместе со штурмовиком он скользнул к самой земле. Рев двигателя стал надсадным и штурмовик, выровнявшись, стрелой пронесся над боевыми порядками белой пехоты. Позади него земля вздымалась высокими фонтанами, что-то занялось веселым пламенем. Крутанув "бочку" штурмовик ушел на разворот, и второй раз проутюжил позиции белых.

Федосей не стал ждать продолжения и взмыл вверх, где его товарищи отбивались от подоспевших истребителей.

Над головой закрутилась карусель. За тремя его товарищами охотились все кому не лень. Небо исчертили пулеметные трассы. Сквозь голоса друзей пробился голос пилота-наблюдателя.

— Вижу цеппелин-платформу! На одиннадцать часов.

Ну правильно... Иначе и быть не могло...Наблюдателю не только следовало смотреть лучше, но и думать. Откуда-то взялись ведь эти самолеты.. Ну один — два понятно. Может быть, британцы додумались до таких же авиаматок, но пятнадцать....

Федосей свечой взвился в небо и, перевернувшись через крыло, скользнул вниз, стряхивая с хвоста чужой биплан. Бой остался внизу, и у пилота осталось время, чтоб осмотреться.

Голова влево, голова вправо до позвоночного хруста.... Вон он! Серебряная искорка блеснула на самом горизонте.

— Вижу платформу!

Мимо, оставляя дымный след воздух прошила пулеметная очередь.

— Продержитесь, — донеслось из эфира. — К вам идет вторая авиаматка.

Уходя от верткого биплана, Федосей скользнул вниз. Тот не отстал, а рванул следом. Ничего... Еще немного и им станет не до него.

Его полутороплан немного проигрывал в маневренности вражескому биплану, зато имел гораздо большую скорость. За счет этого он мог уйти от вражеского истребителя, но вместо этого Федосей заложил бочку и с переворотом ушел в сторону солнца.

Задача теперь стояла самая простая — добраться до серебристой искорки и обрушить её на турецкую землю.

Правда, все только казалось простым — где-то рядом с легковесным небесным гостем должны были быть самолеты прикрытия, но с такого расстояния он их не видел.

Мимо дымными трассами проскакивали вражеские очереди, которых становилось все больше и больше. Вжимая голову в плечи, он жал на педали, добавляя обороты двигателю, и дирижабль становился все больше и больше. За блестящей серебром тушей объявилась еще одна.... Вот откуда столько самолетов!

Навстречу ему вылетело еще несколько вражеских аэропланов и в небе стало тесно. Федосей, огрызаясь пушечными очередями, рванул вверх. На трех тысячах он перешел в горизонтальный полет.

До дирижаблей оставалось не менее пяти километров, когда мимо мелькнул невиданный еще силуэт.

Он прошел ниже, и сверху показался Федосею огромной серебристой бабочкой, распахнувшей параболические крылья. Пилот там не маневрировал, а за счет скорости ускользал от убийственных трасс. Вражеские бипланы неслись следом, но советский аппарат, повернувшись набок, сблизился с головным дирижаблем и ударил из автоматической пушки. За ревом мотора Федосей не услышал ничего, но воображения и здравого смысла хватило на то, чтоб понять, что там сейчас случится.

До огромного бока неповоротливого монстра было метров триста, и промахнуться пилот никак не мог.

Проломив строй бипланов-защитников он миновал первый дирижабль.

Под крыльями проскользнули прямоугольники оболочки. Для пилота они стали рябью, в которую входили пули обоих пулеметов. Мгновение — и под крыльями снова потянулась бело-коричневая земля, но дело сделано. Он знал, что не промахнулся.

... Можно было бы сказать, что беляк вертелся в воздухе с ловкостью акробата, но Федосею пришло в голову другое сравнение — словно вошь на гребешке или, если уж быть совсем точным, как уж под вилами. Это последнее, пожалуй, гораздо точнее. Уворачиваясь от преследователя противник не только рыскал из стороны в сторону, но даже, как показалось Федосею, иногда еще и противоестественно застывал на месте, позволяя огненным хлыстам пулеметов стегать воздух впереди него. Без сомнения ему противостоял асс! Федосей даже поаплодировал ему. Мысленно, разумеется, так как враг все-таки оставался врагом.

Хотя, что говорить? Можно бы и вживую похлопать. Конец-то был уже предрешен. Патроны у офицера все вышли и тому только что и осталось, как убегать, но это имело тот же скверный конец.. Известно ведь — кто обороняется, тот проигрывает.

Но все кончилось несколько не так, как рассчитывал красвоенлет. Взгляд Федосея зацепился за хвост вражеского биплана, и он пропустил момент, когда в совершенно пустом небе возник натянутый канат.

Идеально прямая линия перечеркнула горизонт наискось, справа налево, проткнув биплан насквозь.

В роли пуговицы биплан был только мгновение.

Какая-то сила в секунду развалила его на куски и летательная машина обломками скользнула к земле.

Федосею хватило ума уйти вниз, под "нитку".

Задрав голову, он проследил взглядом направление. Канат одним концом упирался в горную цепь, а другим — в далекий горизонт. Только конец там был или начало сказать бы никто не смог.

На всякий случай Малюков отлетел в сторону, но когда через пару минут он развернулся, чтоб посмотрел на феномен, в небе уже ничего не происходило. Только в далеких горах что-то дымило, словно там проснулся вулкан.

Великобритания. Лондон.

Июль 1929 года.

... Стол викторианской эпохи, что стоял в Лондонском кабинете сэра Уинстона, как и все, что его окружало, массивностью, походил на хозяина кабинета. Не зря, наверное, умные люди утверждают, что не люди ищут вещи, а, напротив, вещи находят своих хозяев и служат им. Стол, без сомнения мог быть доволен новым хозяином — его положением, статью и посвященностью в государственные тайны. Не каждому столу довелось повидать в своей жизни то, что повидал этот стол. И уж точно никто до него не видел ту пачку фотографий, что лежала поверх полированного красного дерева. Все снимки запечатлели одно и то же — чадящий дымом горный массив. Походило это на картину морского сражения, где полузатопленные корабли исходят черно-белыми дымами в ожидании неприятного момента поворота оверкиль и погружения в пучины.

Адмирал Тови одобрительно прищелкнул языком и, качая головой, объявил:

— Это, пожалуй, не хуже ночных бомбардировщиков...

И еще раз оглядев фото самокритично добавил.

— При ночном бомбометании такая точность и кучность поражения вряд ли достижимы... Как вы говорите это называется?

— Это называется "лучи смерти", — пояснил шеф МИ 6. -Как раз то, о чем нас предупреждал президент САСШ.

— Французское изобретение?

— Теперь уже и не скажешь... Оно есть у французов, у американцев и у русских ... А кто там оказался первым теперь не узнать.

Черчилль, хмурясь, поправил его.

— У русских ничего нет! Все нормальные русские живут во Франции, и у них нет никакого оружия. Речь видимо идет о большевиках?

— Разумеется.

— Почему же такого оружия нет у нас?

Шеф разведки пожал плечами, показывая что вопрос не к нему.

— Получается, что мы не готовы к большой войне, что каждую минуту может начаться на континенте??! -продолжил свой вопрос сэр Уинстон. — Почему у наших врагов есть оружие, которым не располагает Британская армия? Кто ответит за это?

Черчилль распалялся все больше и больше.

— Неужели британские мозги хуже французских или тем более большевистских?

— Не хуже, — быстро вставил разведчик. — Мне известно, что наши ученые обращались в военное министерство с подобными предложениями...

Канцлер Казначейства стремительно развернулся в сторону военного министра.

— Ах, вот как? Объяснитесь, сэр! Своими действиями, точнее бездействием, вы, господин министр, подставили Родину под удар!

Военный министр не остался в долгу и ответил лорду-канцлеру с тем же накалом страсти.

— Да, обращались... Но как можно верить людям, которые не могут представить никакой технической документации для обоснования идеи? Что мне делать, когда ко мне приходит велеречивый краснобай от науки и начинает обещать мне все, прося в обмен деньги на исследования. Огромные деньги! Не пенсы и не фунты! Тысячи!!!

Он встряхнул руками и неожиданно для всех улыбнулся, вспомнив что-то, и уже более спокойно продолжил.

— Как можно верить человеку, который утверждает, что изобрел "лучи смерти", но все забыл, и теперь ему все нужно открывать наново... Вы знаете, сколько таких вот людей приходит в военное министерство ежемесячно? Не один и не два!

Тоном ниже, но все еще агрессивно Черчилль напомнил:

— В свое время ваше ведомство поверило Маркони и не пожалело об этом.

Военный министр вернул шпильку назад.

— Поверьте, там далеко не каждый Маркони.

— Кстати, — напомнил о себе шеф разведки. — Раз уж мы упомянули Маркони, то он по моим сведениям также занимается "лучам смерти"...

Хозяин кабинета живо обернулся к нему.

— Вот! Муссолини и король Эммануил поверили ему, а вы — нет!

— Маркони бы и я поверил. Во всяком случае, ему наверняка хватило бы ума внятно изложить свои мысли на бумаге...

Адмирал Тови густо кашлянул и разговор оборвался.

— Я хотел бы, чтоб мы вернулись к обсуждаемому вопросу...Устранили ли мы ту опасность, о которой говорили несколько дней назад?

Черчилль посмотрел на Адмирала.

— Кто может дать нам гарантии, что все удалось? Это слишком важное решение, чтоб принимать его, основываясь только на листке глянцевой бумаги....

Он коснулся пальцами фотографий.

— Нам нужны живые, достойные нашего доверия, свидетели нашего успеха или нашего поражения.

Турецкая республика. Окрестности Большого Арарата.

Июль 1929 года.

...День с самого утра у Федосея не задался.

Сперва всю ночь снилась всякая дрянь, попы какие-то с паникадилами, Крестный ход, а утром, когда похохатывя бредом своим с товарищами делился и брился хорошо отточенной золингеновской бритвой, рука дрогнула — порезался. Никогда такого не случалось, а тут — на тебе!

Минут десять, под шутки товарищей, пытался поаккуратнее, чтоб на раненного при исполнении интернационального долга не походить, заклеить порез пластырем, но тут сыграли тревогу и время полетело словно вода из шланга. Бегом, бегом, веселыми брызгами.

Гимнастерку на плечи, шлем на голову, реглан, очки-консервы, наган в мягкой кожаной кобуре у бедра — и бегом к самолету. Там прыжок на крыло, а оттуда ни на миг не задерживаясь и не теряя движения — в кабину истребителя. Щелчок закрывающегося фонаря над головой и — вперед, в бой!

Схлестнуться пришлось с теми же британскими бипланами. После пяти дней боёв они стали куда осторожнее и одиночного героизма уже не проявляли — наваливались плотной кучей и клевали, клевали... Новая тактика давала эффект — пять аэропланов красные уже потеряли. Правда, счет в целом складывался в нашу пользу с леденящим душу британцев перевесом. Только вместо того, чтоб остудить горячие головы, это, похоже, только больше подстегивало чьё-то желание прорваться в район строительства спецобъекта.

У самого Федосея на счету имелось уже два британца. И сегодня он сходу, с налета сбил третьего.

Только радость победы оказалась не долгой.

Через плотную подушку парашюта Федосей почувствовал, как задрожала только что послушная машина, и стрекот мотора заглушил веселый треск разрываемого свинцом дерева.

Уводя аэроплан с линии огня, обернулся. Вражеский биплан, сверкая вспышками выстрелов, рвался за ним. Сквозь прозрачный круг вращающегося винта виднелся похожий на хищное насекомое пилот.

Малюков в бессильной злобе погрозил кулаком, но тут стекло фонаря впереди разлетелось осколками, ветер хлестнул по лицу, и стало вовсе не до того. Серый дым за спиной обернулся оранжевым языком пламени.

Не испытывая судьбу, сбитый летчик вывалился из самолета.

Места в небе хватило всем — совсем рядом крутились свои и чужие, поливая друг друга свинцом. Переживая за своих, Федосей завертелся в стропах, отличая одних от других. Мало наших! Мало!

Две авиаматки это восемь самолетов, а у них на каждой платформе штук по двадцать, не меньше. И верткие все, как блохи... У бипланов со скоростью похуже, зато маневренность! Правда, у нас вооружение...

Двенадцатимиллиметровая пуля это уже не пуля даже — почти снаряд. Такая сквозь слона пройдет— не застрянет.

Не отводя глаз от неба начал дергать стропы, стараясь отплыть подальше от места схватки, но не успел. Не повезло. Над головой протяжно треснуло, и по-змеиному извиваясь оттуда, упало несколько строп. Федосей ошалело повернулся на звук. Там полоскал белый купол, в который на глазах расширяющимся клином острым клином входило голубое небо. Небесный шелк вот-вот готов был свернуться в тряпку и уронить летчика на землю.

Что и случилось.

Купол скомкался, и словно устав держать живую тяжесть пилота, полетел вниз.

Радость свободного полета не успела коснуться Малюкова, как ноги врезались во что-то твердое. Федосей охнул от боли. Вполне могло оказаться, что это крупнокалиберная пуля, но тут же его приложило спиной обо что-то размером побольше пули и куда как более твердое, чем облако. Не соображая, что происходит, он машинально попробовал зацепиться и встать, но сверху обрушился парашют. Малюкова перевернуло, покатило по каким-то ребрам и снова бросило в бездну. Желудок, наполнившийся холодным воздухом, рванулся к горлу, но тут Федосея дернуло еще раз и все кончилось.

Он висел еще не вполне уверенный, что остановился. Несколько секунд приходил в себя тупо, без мыслей глядя перед собой. Все случилось настолько быстро — огонь за спиной, прыжок, хлопок парашюта над головой, шальные пули, перебившие стропы купола, боль от удара, потом снова падение в бездну и резкий рывок, остановивший полет вниз и далекая земля под ногами, что он понял только одно — он жив и висит, прицепившись к чужому дирижаблю.