Айшет. Магия разума

— Где же это?

— А, у всех на виду, — улыбнулся отец. — На самом открытом месте.

* * *

Что полагается делать убийце?

Магу разума?

Ведьме?

Конечно, спрятаться где-нибудь в глуши и не показывать носа.

А как насчет Коренса? Симпатичного городка неподалеку от столицы Риолона? Шумного, веселого, стоящего на торговом пути, а потому вечно кипящего то приезжими, то отъезжающими. Там-то люди друг за другом не следят, за кошельками уследить бы. Согласна, в городе должно быть проще затеряться. Но... как мы там будем жить?

— А вот за это не волнуйся, — отмахнулся отец. — И денег дам, и не просто так отправляю. Есть у меня знакомый...

* * *

Знакомый, да...

Пятнадцать лет назад, когда принц Александр Раденорский громил Тиртан, бежали многие. Под горячую руку его высочество не разбирал, кто прав, кто виноват. Он просто спускал на города своих некротворений, с приказом не трогать женщин и детей. Но мужчинам-то легче от этого не было?

Допустим, мертвяки жену и детей не тронут. А от голода — оно лучше сдохнуть? Они ж пашню пахать не будут, сена не накосят, скотину не обиходят... да и самому умирать неохота.

Вот и бежали тиртанцы.

Бежали семьями, в Риолон, в тот же Раденор, в глубь страны, куда не дотягивался некромант. Бардак творился — страшный.

А на чужбине страшно. Холодно, голодно...

На судне контрабандистов, еще тогда, давно, Шем познакомился с Ташаном.

Молодой мужчина тоже удирал с семьей из Тиртана, правда, перспективы у него были похуже. Детей трое, жена беременная, а денег — кот наплакал. И то — кот был подозрительно довольным и долго плакать не пожелал. Месяц — два, может, и прокормятся. А там...

Что двигало Шемом и Айнарой, когда они отдали часть золота Ташану?

Сострадание?

Да, безусловно, они пожалели бедолагу. Но не только.

Это деньги не имеют примет, а украшения, которые дарят наложницам, именные, приметные, у лучших ювелиров заказанные...

Как украшения — их можно отследить. А переплавить на лом — рука не поднимается. И красиво, и подешевеет вчетверо, кабы не больше. Иная работа дороже золота стоит.

Так что Ташан получил два браслета и тяжелое витое колье.

Был благодарен, кланялся земно, обещал долг отдать. И отписать, как устроится.

Первое письмо отец получил от знакомого лет десять назад. Что поделать — родители путешествовали, примерялись, искали местечко поглуше, я же не могла свой дар контролировать, значит, растить меня надо вдали от людей. А Ташан не колебался.

Выбрал городок побойчее, и прикупил себе трактир.

Отмыл его, отчистил, и принялся готовить тиртанские блюда. Порядки похожие завел, чтобы по полу в обуви не ходили, чтобы подушки вместо лавок, маленькие столики... и пошло дело!

Да как пошло!

Беженцев из Тиртана было много.

Кто-то подработает, кто-то передохнет пару дней в знакомой обстановке, а риолонцам просто интересно прийти, как в королевский зверинец. Считай, полюбоваться как на ярмарке, на скоморохов.

Денег у Ташана хватило, и долг бы отдал, просто не знал, куда высылать. И так они друг друга на пять лет потеряли, договорились, что весточку, ежели что, оставят в одном трактирчике, в прибрежном городке, но отец туда долго выбраться не мог...

Ташан писал, что все у него хорошо, деньги готов отдать, пусть только старый друг скажет...

Старый друг отписал, что без денег пока перебьется, не нуждается, так что пусть дружище Ташан их в дело вкладывает, раз уж так хорошо получилось. Шем дает добро!

Ташан не упустил своей выгоды.

Сын у него сейчас торговал тканями и ездил по Риолону с караванами, дочерей он удачно выдал замуж, младший сын пока помогал отцу, но скоро тоже оперится, ему караваны водить хочется, вот, Ташан подумывал, чтобы пристроить его в помощники к знакомому караванщику. Покамест за конями в караванах ухаживать, а там — кто знает? Пусть мальчишка к ремеслу приглядится, знакомства заведет, тропки разведает, а там — кто знает?

Вот к нему-то отец и собирался отправить нас с Корсом.

— А вы?

— А мы отправимся в другую сторону, — просто ответил отец. — Будем отводить опасность и от вас, и от себя. Здесь оставаться нельзя.

Я вздохнула.

В теле ощущалась противная слабость. Гадкая такая, гнусная...

— Это все я виновата...

— Нет, Шани. — Отец махнул рукой, отметая мои угрызения совести. — Это не ты. Это мы с мамой виноваты перед тобой. Легко было надеть на тебя блокиратор, легко не говорить о твоих способностях, просто жить, быть счастливыми... Учить, возиться, опасаться выплеска силы было бы намного сложнее.

— Я же была ребенком.

— Через пару лет, — мама осторожно подбирала слова. — Ты стала бы иной. У магов так, у них короткое детство, долгая юность и длинная зрелость.

— А старость?

— Старых магов не бывает. Сила позволяет отодвинуть старость — до смерти. И маг даже в двести лет будет выглядеть вчетверо моложе.

Я заинтересовалась. Рано, конечно, об этом думать, но приятно ж!

— Я бы повзрослела? Или поумнела?

— Ты бы лучше себя контролировала. Когда девушка роняет кровь, у тебя это произошло около года назад, помнишь?

Я помнила.

Знаю, некоторым женщинам бывает больно, а я даже не поняла, в чем дело. Просто из меня кровь потекла... так странно?

— И что?

— Магия созревает вместе с телом человека. Это как с танцами, которым я тебя учила, понимаешь?

Я понимала. Да, это как танцы. Маленький ребенок их не повторит,, разве что упражнения делать, потом, когда тело начинает созревать, когда лучше контролируешь себя — и получается лучше.

— Моя магия окончательно созрела бы годам к семнадцати?

— У мамы, твоей бабушки, так было. Но ты намного сильнее, поэтому мы с отцом точно не знали. Просто подстраховались. Мы бы поговорили с тобой — позднее, объяснили все, и постепенно ты бы смогла взять свою силу под контроль. Не получилось.

И я даже знала — почему. Угораздило меня...

Мих...

— А как мне...

— Уедешь не попрощавшись, — коротко отрезал отец. — Я с ним сам поговорю, по-мужски.

— Папа!

— Ничего страшного, Шани.

Кому — как!

— Шани, детка, — мама взяла меня за руку, вынуждая поглядеть ей в глаза. — Скажи мне, Мих сможет принять твой дар?

Нет. Не сможет.

— Уехать с тобой? Скитаться по чужим краям? Беречь тебя, как меня — Шем?

И вновь тот же ответ. Не сможет. Это — не его.

Мих создан для этого мира. Для этого леса, этой деревни, этих полей и лугов. Вытащи его в город — и он растеряется. Он... он как камень. С удовольствием проживет здесь свою жизнь, женится... как женился бы на Риане Респен, не попадись ему навстречу я.

И все же...

Осталась бы я с ним — здесь?

Да.

Была бы счастлива?

Да. Если бы ней мой дар. А...

— Пап, мам, а можно избавиться от этого дара?

Родители переглядываются.

— Можно перегореть, — мама не врала никогда, и сейчас врать не станет. — Если слишком сильно выплеснуть дар... я точно не знаю. Вроде бы можно. Только тебя это не спасет.

— Почему?

— А дети?

Я прикусила язык. Действительно, дар уже есть, он никуда не денется, а дети, мои дети, так же могут нести его. И чтобы защитить их — и себя, лучше уж обладать даром, а не выжигать его. что-то подсказывает мне, что желающие использовать меня всегда найдутся. А не меня, так детей...

И так плохо, и этак...

Интересно, а для меня вообще возможно счастье?

Кажется, ответ я уже знаю...

Мама улыбается.

— Счастье, Шани, возможно для всех. Рано или поздно, так или иначе...

Почему-то сейчас меня эти слова не утешают. Но мама ведь счастлива? И бабушка тоже была...

Что ж, буду собираться. Завтра, с утра. А сейчас — поспать бы...

Деревня Большие Щепки.

Когда к старосте в дверь заколотили, Брох Лемерт как раз подносил ко рту кружку с элем.

Рука дернулась, эль полился на штаны.

— Темный в лес!

Сам староста, конечно, дверь открывать не побежал, не по чину. Младший сынок открыл, и увидел на пороге мельника — Дерка Респена.

Встрепанного, запыхавшегося, измученного — и с совершенно отчаянными глазами. Мужчина буквально вломился в дом, едва не снеся по дороге Милаву, и почти упал на лавку рядом с Брохом.

— Брох! Выручай!!!

Тут уж и староста понял, что дело нешуточное. И впихнул в руки Броху кружку с элем.

— Пей! А то хрипишь, что умирающий!

— Детки мои! Детки пропали

У Милавы, которая как раз хотела обновить кувшин с элем, руки разжались. Хорошо в них пустой кувшин был, но черепки собирать все одно пришлось.!

Дерк в один глоток осушил кружку, и принялся рассказывать старосте о своей беде.

Это — деревня. Бездельников здесь не водится, равно как и лентяев. И та же Риана с утра до вечера крутилась по дому, то помогая матери с младшими, то со скотиной...

А старшие сыновья помогали на мельнице.

Все было как всегда... вот только утром ни Рианы, ни сыновей — двух старших, Шерка и Борка в доме не оказалось.

Нигде их не было.

Сначала Дерк даже не встревожился. Бывало и такое, мальчишки были дружны, и по бабам, бывало, вдвоем ходили. Приглядели кого, да и пригрелись под боком. Мельник точно знал — случалось такое.

Риана?

Сестрицу они любили, да и Риана старших братьев выделяла, таскалась за ними хвостом, а то и бегать, предупредить могла. Бывало.

Дерк прождал детей до девяти утра — и встревожился уже всерьез. Побежал по деревне, расспрашивать, что и как, но никто не видел его детей. Послал еще одного сына в соседнюю деревеньку, хоть и далеко, поехал по лесным хуторам...

Никто ничего не знал.

К Борху он приехал уже напоследок. Поднимать народ.

Староста задумался.

Только вот не был бы он старостой, если б в своем доме беду не заметил. Милава, которую обычно было из-за стола не выгнать, в этот раз держалась подальше. Гремела чем-то у печи...

— Жена, поди-ка к нам? — ласково окликнул старостиху Борх.

Милава не торопилась. Пришлось еще раз позвать, и только тогда дородная женщина явилась пред светлые мужские очи. Стояла, а руки-то передник теребили... кому как, а Борх сразу понял, что совесть у жены нечиста.

— Что знаешь, мать? Выкладывай , давай...

Не только Борх хорошо знал свою жену. Милава тоже понимала, когда лучше не вилять, а то ведь приложит, так приложит...

— Не знаю я...

— Но?

— Риша ко мне подходила недавно, — честно призналась женщина. — Они ведь с Михом с детства вместе и для нее ударом было...

— Короче! — рыкнул Борх, уже догадываясь.

— Ну, сказала я ей про эту стерву! И что?

Объяснять о какой стерве речь идет, не понадобилось. Мужчины примерно догадывались.

Борх переглянулся с Дерком.

— Ты своих детей лучше знаешь. Могли они... помочь сестре? Разобраться в проблеме?

Дерк схватился за бороду, пропустил ее через кулак, словно оторвать хотел с куском челюсти..

— Ох... могли.

— Тогда... к Шему надо идти.

Мужчины переглянулись. Дело было вечером... до домика лесника идти было даже днем — часа три, а уж ночью — вдвое. Стемнеет скоро...

— Я сам съезжу, — решил Дерк.

Борх вздохнул.

— Сейчас Миху скажу. Втроем поедем.

Все ж мельник в деревне — человек не последний. Не стоит с ним ссориться, а то, может, и породнятся еще? Лесник-то человек неглупый... много воды за два года утекло бы.

И почему это соплячье никогда взрослых не слушает?

Или...

Мих отправился седлать коней, телегу решили не брать, Дерк пошел помогать ему, а Борх таки поймал жену за косу.

— Точно? Учти, что узнаю — месяц не встанешь, стерва!

Милава прищурилась.

— Я что сказала, то и сказала. А взгляды... да, плохой взгляд был у Ришки, так что ж удивляться? Переживает девчонка.

Борх кивнул.

Да... худшие его опасения подтверждались.

Лес, лесник, трое сопляков, которые на его дочь руку подняли... тут можно и концов не найти. Знал староста про разбойников, которых Шем положил в рядок, да и браконьерам от него доставалось. Опасный он человек. А искать все равно придется.

Что еще хуже — лесник, это не просто так себе мужик с хутора. Это — человек барона.

Личный. Облеченный доверием. И поднять на него руку — это барону прямое оскорбление. За такое и вся деревня пострадать может. Если Рианка с братьями и правда чего натворила...

Закон прост.

Поднял ты руку — ну так и получи. Женихов уводить не запрещено, отродясь девки таким баловались. И за косы друг друга драть — тоже. Побеги Рианка одна с лесничьей дочкой ругаться, ей бы с рук сошло. Но если она братьев попросила...

Тут лесник в своем праве. Мог головы всем троим открутить, и никто слова не скажет.

А Дерк за детей рогом упрется. Опять деревне убыток... вот как поступить?

Что ж это соплячье взрослых-то никогда не слушает?

Староста мечтательно поглядел на хворостину. Может, еще не поздно воспитывать-то? Родных чадушек? Авось, чего и дойдет?

* * *

Я спала.

Вопреки всем рассказам, у меня все было в порядке. Кошмары не снились, мертвецы во сне не приходили. Куда им, бедолажным?

Мама потрясла меня за плечо.

— Шани проснись.

Утро? Уже?

Я перевела взгляд за окно.

Темнота... ночь. Что случилось?

— Староста приехал. С сыном и мельником. Респеном.

Я вздрогнула.

— И? Мам?

— Мы с ними поговорим. А ты... — мама потупила глаза, а потом как в омут бросилась. — Поговори с Михом. Можешь сказать ему, что мы тебя ненадолго в город отсылаем. Но к семнадцати вернешься. Или еще как... сама подумай.

Я посмотрела маме прямо в глаза.

— Спасибо.

Мы обе понимали — не вернусь. Но вот дала нам судьба эту встречу с Михом, и это уже счастье. Я не выброшу его в колодец.

Хоть раз, хоть одна встреча, но пусть у нас будет!

Мама взъерошила мне волосы.

— Про Риану и ее братьев ты ничего не знаешь. Не были, не приходили. Поняла?

Я кивнула.

Все я поняла. Спасибо, мама...

И принялась спешно одеваться.

— А Корс?

— Спит.

* * *

Кажется, я себя немного переоценила. Ноги пока еще подкашивались. Слабость такая, дурная, словно после болезни. Тошнотная, гадкая...

Но к Миху я слетала птицей. И повисла на шее.

Последний раз.

Впитать в себя тепло, уют, последний раз поглядеть в его глаза, погреться у его любви...

Эгоистично?

И пусть! Я ведь тоже его люблю.

Ночные гости посмотрели неласково, но я уже вылетела во двор.

— Мих!

— Шани!

И это тепло. Золотистое, ласковое, пронизывающее весь мир, и меня в том числе. Не такое, как моя сила. Не холодное, словно янтарь, а теплое, уютное, нежное...

Несколько минут мы просто молчали. Потом я заговорила первой.

— Мих... отец меня к тетке отсылает.

— Что?!

Для парня это стало ударом. Я видела.

Золото продернулось красными нитями боли. Помутнело, дрогнуло стеклом...

— Сказал — на зиму. Чтобы мы чего не натворили...

Мих потупился. И верно, могли натворить.

— Но ты же вернешься?