Корпункт

Учительница снова поморщилась:

— Иван Егорович, коль скоро вам предстоит готовить тексты для всего города, потрудитесь изъясняться по-русски. Дедлайн — что это за тарабарщина? Я, конечно, поняла по контексту, но подобная языковая неряшливость совершенно недопустима.

Ивана так и подмывало ответить чем-нибудь вроде: 'Сорри, тётенька, фигня вышла', но он придержал язык. Сказал лишь:

— Извините. Тогда до встречи?

— Всего хорошего.

Выйдя из дома, Иван решил, что лимит серьёзных дел на сегодня превышен просто до неприличия, и зашагал к гостинице. Его одолевала зевота — проявлялся знакомый уже побочный эффект от путешествий между мирами.

Сон сморил его, стоило только упасть на койку.

И если в предыдущую ночь ему ничего не снилось, то в этот раз картинки были детальные, чёткие и насыщенные.

Ивану привиделось, что он выходит из ельника и смотрит на ночной город. Фонари тихонько мерцают; на дальней окраине предупреждающе светится причальная мачта. Он делает шаг вперёд — и тотчас оказывается у городской черты. Дорога неслышно стелется под ноги, дома и деревья мелькают по сторонам. Он сворачивает на очередном перекрёстке и оказывается напротив гостиницы. Разглядывает фасад и видит окно, за которым спит пришелец-иномирянин...

Подскочив на постели, Иван потряс головой, чтобы прийти в себя. Ночь ещё продолжалась; на полу лежал искажённый прямоугольник лунного света.

Иван встал и подошёл к окну.

Темень, скопившаяся под деревом на противоположной стороне улицы, всколыхнулась. Словно вздрогнул тот наблюдатель, что прокрался из ельника.

Иван всмотрелся — нет, пожалуй, почудилось. Сказал себе — спокойнее, Возницын, не нервничай. Просто восприятие ещё не полностью устаканилось, не приноровилось к условиям мира с магией. Надо подождать, и всё придёт в норму...

Тротуар был пуст, пейзаж нейтрален и тих. Месяц-перестарок взбирался по небосводу, предчувствуя, что скоро его застигнет рассвет.

Иван вернулся в постель.

А когда снова продрал глаза, уже закончилось утро. Ещё немного — и он проспал бы даже назначенное свидание с мегерой.

Пришлось идти на рандеву, не позавтракав.

Дом ему приглянулся — ухоженный подъезд, цветочные кадки на подоконниках, просторные лестничные площадки. Искомая дверь на третьем этаже — из светлого дерева, с неброской резьбой.

Услышав, как пробили часы на площади, он усмехнулся и постучал — ну, хотя бы в отсутствии пунктуальности училка его упрекнуть не сможет.

— Рада встрече, Иван Егорович.

Выражение лица дамы контрастировало с её заявлением, но вежливость она сохраняла очень старательно.

— Прошу вас, можете осмотреться.

Под определение 'хоромы' квартира не подходила. В ней было всего две комнаты: гостиная, она же столовая, а чуть дальше по коридору — спальня. Метраж, впрочем, оказался приличный, свободного пространства хватало; понравился эркер с большим окном. Мебели — ровно столько, сколько нужно для жизни, ничего лишнего. На стенах — фотогравюры; особенно выделялся урбанистический пейзаж с эстакадой, над которой проплывал дирижабль.

— Здесь жил мой брат, — сказала хозяйка, — но прошлой осенью он уехал в столицу. Арендаторов пока не нашлось.

— Почему, интересно?

— Приезжих в городе почти нет, а местных отпугивает цена.

— Сколько вы, кстати, просите?

— Шестьдесят пять рублей в месяц. Здесь всё-таки самый центр.

Вспомнив, как этот 'центр' выглядит, Иван хмыкнул. В целом, однако, квартира его устраивала — до редакции было десять минут пешком. Такую роскошь по-настоящему оценит лишь тот, кто ездил в Москву из области на работу...

Хозяйка истолковала его молчание по-своему:

— Могу заверить, Иван Егорович, что я не буду вас здесь тревожить и вмешиваться в вашу частную жизнь. Меня, повторюсь, интересует ваша профессиональная деятельность, а не то, как вы проводите свободное время.

Она даже порозовела от возмущения тем фактом, что кто-то подверг сомнению её щепетильность. Это выглядело забавно, к тому же Иван терпеть не мог торговаться...

— Хорошо, Александра Андреевна, я согласен.

Он заплатил за месяц вперёд и, закрыв за хозяйкой дверь, ещё разок прошёлся по комнатам. Проблемы с устройством быта были в первом приближении решены; теперь следовало заняться другим вопросом, а именно — качественно расширить знания о том мире, куда его занесло.

Городская библиотека оказалась двухэтажным строением с претензией если не на архитектурную вычурность, то на оригинальность. Сверху даже торчал цилиндрический бельведер с арочными окнами.

Иван попытался вспомнить, когда ему в последний раз приходилось бывать в бумажном книгохранилище. Кажется, такой визит состоялся в начале века — выпускник журфака Возницын, гордый собой донельзя, сдавал учебники в универе. С тех пор обходился Сетью...

Что ж, придётся обновить навык. Прокачать скилл заново, так сказать.

Памятуя о магическом фоне, который 'уплотняется' там, где обитают словесники, Иван шагнул в вестибюль с некоторой опаской. Но ничего похожего на то, что было вчера в гостях у Александры Андреевны, на этот раз не случилось. Наоборот — повеяло сдержанной, благодушно-спокойной силой, которая дремала в этих стенах. Ощущение, впрочем, было мимолётным, неявным — и исчезло, едва он попытался его проанализировать.

Посетителей здесь обслуживал серьёзный немолодой господин. Иван предъявил заветную корочку, рассказал в двух словах о своём контракте и попросил:

— Посоветуйте мне, пожалуйста, что-нибудь по истории — особенно насчёт роли иномирян в формировании государства.

— Рекомендую фундаментальный труд господина Кошкина — там подробнейшим образом освещаются все соответствующие аспекты.

Библиотекарь снял с полки бордовый том — толщиной с хороший кирпич. Иван посмотрел с сомнением:

— Возьму, конечно, но это придётся долго читать, не меньше недели. Вы ведь даёте книги домой? Ага, замечательно. А сейчас хотелось бы чего-нибудь компактного и простого, чтобы составить общее впечатление. Даже школьный учебник, в принципе, подойдёт...

Кроме учебника он попросил подшивку городской газеты за год. Отнёс всю эту охапку за стол в углу — и погрузился в чтение.

15

Интересного было много.

Сюжет, изложенный недавно посредником в двух словах, теперь обрастал деталями. Как явствовало из книги, подобие государства начало здесь формироваться в те времена, когда в Москве ещё княжил Василий Первый. Основателем же здешней династии историки признавали некого Тимофея, родившегося в Коломне и перескочившего в новый мир уже в зрелом возрасте.

Тимофей этот был личностью по меньшей мере неординарной. Вокруг его биографии за века наплодилось столько легенд, что отделить правду от вымысла зачастую не представлялось возможным (даже насчёт его фамилии спорили до сих пор), но одно не подлежало сомнению — жизнь он повидал во всех красках. В юности был подмастерьем в кузнице, но на месте не усидел, ушёл скитаться по свету. Торговал вразнос, перегонял плоты, прибился к рыболовецкой артели, которую затем и возглавил. И вот с ней-то, с артелью, угодил в спонтанно открывшийся переход.

Как и когда он освоил грамоту, тоже было не вполне ясно. По одной из версий, его обучил дьячок, обративший внимание на смышлёного отрока; по другой — кто-то из торговцев. В любом случае к моменту прыжка Тимофей уже неплохо освоил письмо и чтение.

И ему пришла счастливая мысль — записать то, что с ним происходит.

Грамота стала символом новой жизни, а артель — ядром, вокруг которого постепенно объединились другие группы пришельцев и туземные племена.

Именно на этом этапе вступила в действие магия, о чём упоминалось в учебнике. Но каким же конкретно образом письменность встроилась в магический фон? Ответ почему-то оставался за скобками — то ли был засекречен, то ли, наоборот, настолько очевиден для местных, что авторы решили не утруждаться.

Отложив на время учебник, Иван полистал громадину-книгу от господина Кошкина — местную классику, написанную больше века назад и выдержавшую, судя по аннотации, не один десяток переизданий. Стиль был соответствующий, многозначительно-витиеватый; приключения первых переселенцев описывались дотошно и многословно, но конкретика по поводу магии тоже почти отсутствовала. Разве что попадались пассажи вроде: 'События же дальнейшие, сиречь вехи всей истории нашей, свидетельствуют неоспоримо и явно, сколь великую силу грамота собою являет; сколь прочен и незыблем каркас, создаваемый ею, дабы польза общественная в стройности пребывала'.

При зарождении государства не обошлось без дрязг и противоречий. Но, в отличие от старого мира, кровопролития удавалось каждый раз избежать — и жители всё чаще называли свою страну Тихой Русью. Позже это название стало официальным.

Из учебника Иван также выяснил кое-что про экономику и науку. Технические решения из старого мира заимствовались хоть и нередко, но избирательно и с повышенной осторожностью — во-первых, из-за возможной несовместимости с магическим фоном, а во-вторых, из-за недостатка сырья. На материке, например, практически не было месторождений нефти. В старину топили дровами, использовали в работе древесный уголь; залежи ауксилита в горах были найдены лишь несколько столетий спустя...

Взглянув на часы, Иван обнаружил, что знакомство с историей затянулось — дело близилось к вечеру. А ведь надо было ещё посмотреть газеты и разобраться, как могут выглядеть 'сезонные знаки'.

Самый свежий из таких знаков упоминался в колонке редактора в феврале. Ветром на плато принесло необычный воздушный шар — скромных размеров и с подвешенной капсулой, в которой содержались приборы.

Иван, взглянув на фотографию, опознал стандартный метеозонд. Здесь, однако, такие штуки не применялись, и жители Верхневейска несколько озадачились; впрочем, и они довольно быстро сообразили, что шар залетел из смежного мира.

Примечательно, что эта находка, кажется, и подала редактору мысль о приглашении гастарбайтера. Прямо об этом не говорилось, но автор колонки очень уж плавно переходил от рассуждений о случайных гостях к тому, что сам он — уже немолод и собирается на покой...

Иван задумался. Раз уж предыдущий главред сам поднял эту тему, то нет ли смысла с ним пообщаться, чтобы узнать всё из первых рук? Про магию в том числе...

— Вы не подскажете, — спросил Иван у библиотекаря, — где живёт мой предшественник? Редактор, который ушёл на пенсию?

Библиотекарь продиктовал адрес и попросил передать привет старику. Иван захватил книги по истории и вышел на улицу. Уже смеркалось, и он решил отложить визит до завтрашнего утра, чтобы не дёргать дедулю на сон грядущий.

Ночь в новой квартире прошла спокойно.

Когда солнце опять взобралось на небо, он постучал в дверь двухэтажного кирпичного дома — тоже недалеко от центра. Домработница в переднике подтвердила, что старый хозяин бодрствует, и повела Ивана по коридорам. В комнатах слышались голоса, звонко засмеялся ребёнок — старик, похоже, имел большую семью.

Отставной главред — одышливый, тучный, с редкими бакенбардами — сидел в кресле-качалке с книгой (к некоторому удивлению Ивана, это оказались басни Крылова). Голос у него был густой, с чуть заметным присвистом:

— Слышал, слышал, Иван Егорович, о вашем приезде. Надеялся, признаться, что навестите, не откажетесь побеседовать...

— У меня сильное подозрение, что именно с вашей подачи меня сюда пригласили. В Верхневейск, имею в виду.

— Не без этого, друг мой, не без этого. Вживаетесь?

— Помаленьку. Вопросов целая куча.

— А уж у меня к вам! Но я-то потерплю, мне спешить совершенно некуда. Вам же, вижу, не терпится, так что давайте прямо, без предисловий. Продемонстрируйте редакторскую закалку, устройте мне... как, бишь, у вас это называется... ага, блиц-опрос. Не переврал я термин?

Иван усмехнулся — словечко из привычной реальности звучало здесь несколько диковато. Но предложением следовало воспользоваться, и он взял быка за рога:

— Как письменность стала магией? Каков механизм?

— А вы представьте себе магнит. Почему он притягивает? Физики вам расскажут про поле и про индукцию, но для человека, от науки далёкого, всё это — лес дремучий. А я, Иван Егорович, не учёный, а практик.

— Письменность как магнит? Ну да, притягивает, скрепляет... Ладно, принимаю метафору... Но конкретные-то инструменты как выглядят?

— Простите, не совсем понял.

— Ну, знаете, как в сказках — волшебные слова, заклинания...

— Помилуйте, Иван Егорович, что за детские представления? Газета — это просто газета, книжка — всего лишь книжка. Она может быть умная или глупая, весёлая или мрачная, наивная или едкая. Писатели, авторы — обычные люди, а не волшебники. Соответственно, печатное слово не может быть безупречным. Главное, чтобы оно было, вы понимаете? Чтобы книги сочинялись, газеты печатались и так далее. Короче говоря, чтобы письменность продолжала существовать, — сам факт её наличия упорядочивает магический фон. Другое дело, что умную и добрую книгу читать приятнее и полезнее, чем откровенную ерунду...

С последним тезисом трудно было не согласиться. Иван кивнул и перешёл непосредственно к проблемам газеты:

— Почему в контракте подчёркивается, что надо отреагировать на сезонные знаки?

— Традиция. Читатели ждут, им это интересно. А раз интересно, то и для 'Вестника' хорошо, а тот, в свою очередь...

— ...для города важен. Это я уяснил, спасибо. И про последний знак уже прочитал, про метеозонд. А какие были до этого?

Старик рассказал про лису странного окраса, прибежавшую на окраину города; про огромный камень, скатившийся со склона горы недалеко от карьера; про непонятное свечение в ельнике.

Причём если бы не 'Вестник', все знаки и правда могли пройти незамеченными. На зонд наткнулась репортёрша, которая выбралась в выходной на пикник. Лису увидел фотограф, ехавший на задание. Про камень рассказал пилот дирижабля, с которым делали интервью. А свечение в бору наблюдал самолично старик-редактор, ночевавший тогда у дочки на окраине города и маявшийся бессонницей.

— Вообще-то, — сказал Иван, — тут и схитрить нетрудно. Кто решил, например, что камень — это именно знак? Вы сами же и решили. Чтобы без сенсации не остаться...

— Согласен, — улыбнулся старик, — кое-что можно считать натяжкой и авторским произволом. Но как вы объясните свечение?

— С этим — да, непонятно.

— Самый загадочный знак обычно видит главный редактор.

— И почему так?

— Особенность восприятия. Ну вот есть же, к примеру, люди, у которых острый слух. А у нас — повышенное чутьё на уплотнения в магическом фоне.