Лес проснулся

— А почему она на твое имя?

— Я же назначен опекуном. Вы забыли?

— Но доверенность именно на имя. Безо всякого упоминания, что ты опекун.

— Это уже юридические детали, — серый Евгений протянул руку, чтобы забрать лист.

Сергей Эдуардович, повернулся, подставив ему плечо и продолжил чтение.

— Они вообще не должны были тебе этого выдавать. По закону, в такой сделке будет отказано. Но тебе все же выдали. Интересно почему?

— Вы рассуждаете о вещах, о которых не имеет ни малейшего представления.

— Так. Думаю, понял. Ребятки из той юридической шарашки, наверняка в доле.

— Ну, знаете ли!

— Теперь знаю. Олег, не вздумай это подписывать.

Я встал и, ни на кого не смотря, громко заговорил:

— Пожалуйста. Послушайте меня. И поймите. Я не поеду в какую-то чужую семью. Я благодарен этим людям, что они вызвались мне помочь, но я никогда не буду с ними жить. Я просто не сяду ни в самолет, ни в поезд. Не в наручники же вы меня закуете.

— Олег... — начал председатель.

— Подождите. Я понимаю, что со мной надо что-то делать, но это не выход. У меня есть... — я запнулся, — была, только одна семья. Другой не будет. Дальше я сам. Не пацан уже. Мне скоро пятнадцать.

— Возраст совершеннолетия — восемнадцать. В крайнем случае, можно написать заявление о собственной дееспособности. Это в случае, если ты где-то работаешь и зарабатываешь достаточно для самообеспечения. Но и заявление принимается только с шестнадцати лет.

— Это только цифры. Я здоровый парень уже. И сил хватает и ума.

— Еще и закон.

— Но не заставите же вы меня...

— Парень. Если надо будет, заставим. Ты лишь кажешься себе взрослым. Взрослость — это не только силы и ум. Хотя по его поводу у меня серьезные сомнения. Возраст, в первую очередь, опыт. А его у тебя пока нет.

— Я не получу его в чужой семье!

— Кстати, получишь, но и это не главное. Ты просто не можешь оставаться один.

— Я уже остался. И ситуацию лучше не менять. Потому что лучше, она не станет.

— Пойми меня сынок, но я не буду с тобой спорить, — председатель вежливо улыбнулся, — решим так...

— Постойте! Мне действительно одному лучше. И всегда было! Я не люблю компании. Я никуда не вписываюсь. Мне с людьми неинтересно. Я вырос так! — говорил быстро, боясь, что он меня перебьет. — Да я же в лесу вырос! С детства в походы на дальние кордоны хожу. Что с отцом, что один. Мне нормально, когда рядом никого нет. С той семьей мне будет хуже. И им! Я начну хамить, лезть в драки. Я же знаю!

— Вот и научишься себя с людьми вести. Это может и нелегко, но необходимо, — председатель уже не смотрел на меня сочувственно. Скорее мрачно. Надоел я ему, — и от меня уже ничего не зависит. Ты попал в систему, парень.

— Возможно, я могу предложить выход, — вмешался Сергей Эдуардович.

— Слушаю, — председатель хотел быстрее закончить.

— Сами видите, желания идти в приемную семью, у парня нет. Да еще и характер. А учитывая его навыки жизни в лесу, он может сделать неплохую карьеру в армии.

— В армии?! — удивились и председатель и я.

— В армию так же, с восемнадцати лет берут, — с недовольством констатировал председатель.

— А в кадетское училище, как раз до пятнадцати.

— Пусть лучше с людьми учится ладить.

— Там и научится. Но с учетом всех своих качеств, научится тому, что ему ближе.

— С чего вы взяли, что у него есть эти качества? Жизнь в лесу, — это еще не бойцовские навыки. А в кадетское именно с такими берут. Видел я профессиональных военных. Это всегда люди определенного склада. И не похож на них парень.

— Так прежде чем профессиональными военными стать, они ведь с чего-то начинали, верно? И потом, необязательно ему суровым агрессором становится. В столице есть авиационный кадетский корпус. Имени Покрышкина. Это как раз интернат. Или Сибирский кадетский корпус. Это там же, в столице.

— Ты сам-то в армию..., то есть в суворовское хочешь? — спросили наконец меня.

— Э-э-э... — аргументировано и красноречиво ответил я. Все происходило слишком быстро.

— Я, кончено могу дать ему направление в Новосибирск, но столица капризна и направление на екатеринбургского сироту не обязательно вызовет интерес. Ему могут просто отказать, — председатель качал головой.

— Из центральных еще Омское, но и здесь в Екатеринбурге есть кадетское.

— Да не в этом дело. Сами видите, — парень нерешителен. Это еще не характер, — председатель качал головой, — все же ему лучше в семью.

Мысли в голове напоминали игровой автомат. Окошко, где мелькают картинки, и ты, не зная, какие выпадут и выстроятся в ряд, напряженно наблюдаешь. Наконец скорость картинок замедлилась, стало вырисовываться какое-то понимание. На выбор предлагалась или чужая семья, или учеба в кадетском, с последующей службой в армии. Я выбор сделал. Теперь оставалось помочь сделать его председателю.

— Уверяю вас, я достаточно решителен и бойцовских качеств мне не занимать. Скорее уж даже с избытком.

— Это все еще просто слова, парень.

Я вышел из-за стола:

— Как я успел понять, этот мужик, — я ткнул пальцем в серого Евгения, обескураженно слушавшего вышедший из-под контроля разговор. — Этот мужик гад и хотел отжать мою квартиру?

— Вообщем да, но при чем здесь... — начал Сергей Эдуардович и заметив огонек в моих глазах осекся, — парень нет! Стой!!

Я шагнул к Евгению Александровичу, который в последний момент тоже успел понять, что я задумал, отшатнулся, но слишком поздно. Я, согнутой в локте рукой, с поворотом корпуса, нанес точный удар ему в челюсть. Он свалился на пол, роняя злополучную бумажку, где хотел увидеть мою подпись.

— Хватает у меня решительности и бойцовских качеств? — спросил я, потирая костяшки.

— Да я тебя сейчас ментам передам. Загремишь не в кадетское, а на зону для малолеток!!! — взбешенно выпалил председатель комиссии, чье имя я так и не узнал.

Глава 9

Над головой светил прожектор, и я невольно пригибался, хотя луч света нас не искал.

Расстояние до офиса преодолели быстро и легко. И не потому что охраны не было. Она как раз была. Двоих я видел на крыше бетонного завода, одного в кабине башенного крана. Еще одного Ефим засек между тумбами непонятного назначения на верхушке офисного здания. Охранники откровенно скучали, смотрели куда угодно, только не на объект. Один курил. Пройти незамеченными было несложно. Ефим перестал шепотом меня материть, держал оружие наготове, а у меня в очередной раз в голове мелькнуло, хорошо, что "Леваши" с глушителями.

Смысловая нагрузка ругани Ефима сводилась к вопросу — "ты чего придурок обдолбанный, задумал"? Мне же все виделось настолько понятным, что не считал нужным что-то пояснять. Я и не отвечал, шел впереди, внимательно разглядывая, ставшую такой ясной и четкой ночь. Норавалерон запустил сердце в бешеном режиме, накатила радостная злость, задача была предельно ясна, мысль о неудаче даже не рассматривалась. Оружие, снаряжение, сумки были легкие как перышко. Хотелось петь. Да я и пел, только про себя. Что-то ритмичное, жесткое, без слов.

Силиконово-каменная дорожка к офису, изображавшая мокрый гравий, со своими ярко-белыми бордюрами смотрелась нелепо в двух шагах от начинавшегося леса.

У входа не было даже нормального охранника. Внутри, обернувшись на открывающуюся дверь, из-за стойки стал подниматься какой-то засоня. Увидев нас, выпучил глаза, но сделать ничего не успел. Ствол с ПБС чиркнул. Вахтер упал, кадка с пальмой позади него, тоже. Пальма? Им леса вокруг мало? Убитый был чхоме, как и беззаботные охранники снаружи.

Оттащив труп за стойку, сжимая вспотевшими перчатками автоматы, мы поднялись вверх по лестнице.

Офисом я называл здание лишь благодаря сложившемуся в голове ассоциативному ряду. Окна на всю стену показывали кабинеты с многометровыми столами, шкафами, компьютерами. Днем суетились люди в костюмах. Даже полузакрытые решетки жалюзи, несли в себе печать принадлежности к офисному миру. Но таковым был только четвертый этаж. Остальные три бытовые. Частью производственные, частью складские, а частью жилые. Сквозь щели некоторых дверей пробивался свет, доносились голоса, музыка. В пустых коридорах горели одна из трех ламп. Поэтому свет с четвертого "офисного" этажа освещал лестничный пролет, как диско шар в клубе.

На пролете после третьего этажа Ефим прижал меня к стене.

— Говори, что задумал! Я тебе не салага помятый, а командир твой, хоть ты обдолбыш и не способен сейчас этого понять. Остановить не могу, так хоть помогать буду с пониманием.

— "Делай как я", не сработает?

— По-хорошему, тебя надо было вырубить, еще там, на поляне и оттащить обратно в лагерь. Но я пути назад не знаю. Поэтому рассказывай!

— Тот тип в белой рубахе со стройки. Он сейчас наверху.

— Один?

— Почти. Баба какая-то и воротничок. По виду — лошок.

— И что ты от них хочешь?

— Что непонятного? Шли духи сюда. Значит и ребят привели. Этот, по всему, главный. Значит должен знать, где они. Мы его, соответственно, спросим.

— Ты его из леса разглядел?

— Да. Говорил же, прими таблетку. И ты все разглядишь.

— Никаких таблеток, — он стукнул себя пальцем по носу и совершенно по-детски шмыгнул, — хорошо, давай. Только надо дождаться пока он один останется.

— Чего вдруг?

— Те двое мешать будут. Или их там сразу кончать надо. А это, во-первых, шумно, могут успеть крик поднять, во-вторых они не при чем.

— Пока послушаем, о чем говорят. Может как раз ребят обсуждают?

— Ты английский знаешь?

— Нет, — об этом я, действительно, не подумал.

— Они там, скорее всего стройку обсуждают. Нам этот хмырь нужен, а не обсосы мелкие!

И это верно. Психостимулятор повысил выносливость, обострил реакцию, придал уверенности, даже мозги расшевелил. Течение мысли ускорилось, решения принимались быстрее, но логическая последовательность, судя по всему, была нарушена.

— Сам ничего не предпринимай, прошу тебя. Ты сейчас нормально думать не способен, — Ефим будто прочитал мои мысли, — теперь главное, чтобы они не все вместе расходиться начали.

Потом, вспоминая тот разговор, я вспомнил и то, что первый звоночек неправильности происходящего звякнул в голове именно тогда. Но я не понимал, что именно не так, а правду, по-прежнему не мог и предположить.

Верхний этаж встретил распахнутыми стеклянными дверями, из которых лился свет. Пространство между дверями и стенкой в темном коридоре было совершенно черным. Там мы и разместились. Каждый у своей стены. Нас видно не было, а офисное помещение как на ладони.

Троица сидела за столом. Точнее сидели только тощий паренек в очках и девица, по виду секретарша. Тип со стройки, в белой рубашке с закатными рукавами стоял, прислонившись к шкафу и изогнув бровь, смотрел в пол перед собой. Казалось, там сенсорный планшет лежит, и критически настроенный руководитель в нем отчет читает.

Но руководитель ничего не читал, а внимательно слушал, как худой очкарик что-то с жаром объясняет. Объяснял на английском, которого я не понимал.

В ходе разговора, паренек, поперхнувшись словами, хлопнул себя по лбу и умчался вглубь зала. Когда он скрылся за перегородками, босс, оторвался от шкафа, подошел к девушке за столом и положив руку перед ней на столе, другую положил на спинку стула, за которым та сидела, заговорил о чем-то. По плавности речи, было понятно, что разговор далек от работы.

Девица смущенно улыбалась, щечки зарделись, она кокетливо провела рукой по волосам.

Вернулся тощий очкарик с бумагами в руках, бухнул их на стол перед парочкой и тыча в листки пальцами снова затрещал.

Босс вздохнул и оторвавшись от стола с секретаршей, мягко что-то произнес. Очкарик нахмурился, непонимающе переспросил и не дожидаясь ответа, стал увлеченно показывать пальцем то в бумаги, то в графики на стене.

Босс подошел, обнял его. Взял из рук стопку бумаг, в которую паренек вцепился, и что-то тихо и задушевно объясняя, повел к выходу. То есть, к нам. Мы, не сговариваясь, отступили в стороны, и присев, слились со стеной.

Объект довел очкарика до самых дверей и остановившись в нескольких шагах от моей физиономии, одобрительно похлопал парня по плечу, вручил стопку бумаг, произнес несколько слов, из которых я узнал только "туморроу" и вежливо подтолкнул к проему.

Очкарик удивленно смотрел на него, неловко кивнул и со стопкой бумаг в обнимку, спустился вниз. Нас, к счастью для себя, не заметил.

Осталась только девчонка. И вот она, судя по развитию ситуации, одна отсюда не выйдет. Надо действовать сейчас. Я оторвался от стены, вступив в освещенный квадрат пролета и невидимый из офиса, кивнул в сторону дверей. Ефим отрицательно замотал головой и показал мне указательный палец, — "ждем, когда останется один".

Раз мы перешли на знаки, я изобразил на пальцах, что сейчас будет происходить за дверями. Жест не из тех, что приняты у спецподразделений, скорее из разряда школьно-хулиганских, но то, что наш объект один не останется, Ефим думаю, понял. Ответить не успел. Двери с тихим скрипом закрылись, послышался звук запираемого замка.

Он ее действительно, прямо здесь, сейчас будет.

Мысли продолжали бешено прыгать в голове. Я схватился за ближайшую. Очкарик еще рядом. Его шаги только-только затихли. Значит, он вышел на третьем этаже и скорее всего сейчас еще в коридоре. Даже если его комната близко, я успею заметить, в какую он входит.

Пока несся вниз, в голове мелькало, если парень до ночи сидит с боссом, может что-то знает? И что всё равно больше спрашивать некого. И еще — хорошо, если бы он жил один.

Армейские ботинки, мало того, что крепкие и надежные, еще и бесшумные. Я выглянул в коридор третьего этажа. Паренек шел по полутемному коридору и, судя по силуэту, продолжал обнимать стопку бумаг. Я двинулся за ним, прижимаясь к стене. Он дошел до одной из дверей, достал карточку и поднес к замку.

Хорошо. Значит, живет один. Иначе бы постучался.

В комнату мы вошли вместе. Он сделал первый шаг, дальше я, мгновенно преодолев оставшееся расстояние, втолкнул его. Он так удивился, что не успел испугаться. Листы полетели на пол, он растерянно обернулся, я прижал его к стене, зажав рот и произнес единственное, что помнил из разговорника:

— Куает, — и добавил, — релакс! — И еле сдержался, чтоб не добавить еще и "донт ду ит". Мозг зачем-то вытащил из недр памяти.

Парень разглядел мою рванную физиономию и вот теперь испугался. Сильно. Глаза округлились и скосились мне за спину. Вслед за мной в комнату проскользнул Ефим.

— Надо было дождаться, пока главный не освободится! — зло зашипел он мне в ухо.

— Дождемся, — кивнул я. — Где он находится, мы знаем, в ближайшие несколько минут никуда не денется. Но он заперся, а пока поспрашиваем этого.

Паренек, услышав русскую речь, испугался еще больше. Я знаю, что это не довод, но у него в глазах, мелькнуло кроме испуга и некое понимание происходящего. Я осознавал, что был под действием норавалерона, но кажется, именно синтетический психостимулятор обострил внимание до такой степени, что подобные мелочи бросались в глаза.