Война Войной, А Деткам -- Кашу

— Нет, я гражданский железнодорожник. А до того закончил ландвиршафтсшуле — сельхозучилище. Просто я немец по рождению и воспитанию.

— Почему так хорошо говоришь по-русски?

— Так я же из русской немецкой семьи. У нас дома все говорят по-русски и ходят в православную церковь. Кроме нас с матерью. Мы с ней менониты.

— А это кто?

— Вроде русских староверов. Греха сторонятся.

— Мамка русская?

— Нет, немка. Отец тоже немец. И деды, и прадеды тоже.

— Этого мне совсем не понять.

— Вот это уж правда, что вам не понять. Ты слышал о рыцарях-крестоносцах?

— Да, мы ещё смотрели видик и играли на компьютере. Делали латы, шлемы, плели кольчуги и стражались на мечах.

— К чему были призваны крестоносцы?

— Чтоб стражаться на конях.

— Нет, Димон. Их задача была освободить храм Гроба Господня в Иерусалиме и всем языческим странам принести веру в Христа.

— Так там же евреи!

— Когда-то там были только арабы. Крестоносцы взяли Иерусалим, но султан Саладин выбил их.

— А крестоносцы были хорошие?

— Как и все люди, они были и хорошие, и плохие одновременно. В 13 веке они захватили у русских Прибалтику и остались там жить.

— А разве Литва, Латвия и Эстония — русская земля?

— Была русская. Когда-то это были земли Полоцкого княжества и Новгородской республики, и Пскова тоже. Когда в войне со шведами царь Пётр подошел к Прибалтике, немецкие курфюрства-княжества добровольно приняли русское подданство и многое немцы крестились в православие.

— Давно это было?

— Много-много сот лет назад. Теперь ты понял, почему я из православной семьи и хорошо говорю по-русски.

— А почему ты сбежал в Германию?

— Не я, а мой прапрапрадед. И не сбежал он вовсе. Ещё до войны с фашистами всех немцев из Прибалтики просто выгнали в Германию. Мои предки жили в Риге. Теперь понятно?

— Нас этому не учили.

— Заведём школу, научишься. А пока учись труду у дяди Артёма. У тебя золотые руки. У него тоже.

— Я всё запросто смогу сделать, только прикажите. Если что, так Сенька поможет.

Одиннадцатилетний Сенька уже был похож на кряжистого мужичка. Густой пушок на верхней губе обещал стать с годами пышными усами. Подошёл и сказал ломким баском:

— Дядя Петя приказал привести вас на общее собрание.

Павел встал и поднял руки:

— Ну, веди нас, конвоир!

Димка фыркнул:

— А почему мы тебя, малой, должны слушаться?

— Потому что дядя Петя тут самый главный!

— Правда, дядь Паш? — удивленно спросил Димка. — Ты же самый сильный и высокий.

— Правда, Димка. Дядя Петя самый главный, потому что генерал, а мы его солдаты.

— Но ты же немец!

— Русский немец.

* * *

Длинное строение, которое генерал сначала принял за казарму, оказалось складом ГСМ с пустыми бочками и банками от смазки.

— Вот здесь у нас будет церковь. Надо только подремонтировать, подчистить и лавки сколотить.

— Сколотим, дядь Петь, — сказал Артёмка. — Доски под навесом не все сгнили. Ну а пока на бочках посидим.

— Рассаживайтесь побыстрей, а то скоро темнеть начнёт, детей пора спать укладывать.

— Управимся.

Генерал вскарабкался на металлический помост, чтобы всех видеть, детей, женщин, и мужиков.

— Сегодня мы будем спать не в землянках, а домах из настоящего кирпича и с целыми стёклами. Женщины, вы снова станете теми, кем должны быть, — хозяйками в доме. Нас теперь спасёт от вымирания только матка русской бабы да ещё и мастеровитые руки русского мужика.

— А если кто не русский? — задиристо выкрикнула красавица Манька.

— Отныне здесь все русские. У Бога нет убогих, а для каждого есть воздаяние, покаяние и искупление. Для вас начинается новая жизнь. Выпал шанс исправиться. Теперь вы не солдатки, а мамки, беженки из разных мест. У нас образовалась ячейка выживания — православная община.

— А если чьи войска придут? — выкрикнула самая крупная телом из бывших солдаток.

— Никаких войск на европейской территории России нет. Только банды грабителей.

— А у Украины?

— Я имею в виду европейскую территорию всей Великой России, включая Прибалтику и Молдавию. На вашей жизни, полагаю, никаких войск тут не будет. Также долго не будет электричества, водопровода, радио и телевизора, автомобилей, кораблей и самолётов, пока мы сами всё это не построим. Дорогие женщины! Вы действительно теперь самое дорогое, что у нас есть. Мы с вами должны восстановить народонаселение.

— Как?

— Я уже говорил. Рожать как можно больше детей, вот так. У нас тринадцать малышей-дошколят и четыре беременные женщины.

— Пять, — подняла руку, как в школе, Светлана.

— Светочка, о тебе отдельный разговор. Три взрослых женщины возьмут себе троих малышей, а четвёртая — четверых. Кого кому брать, решайте сами.

— Петечка, пусть они возьмут по трое детей, а я одну девочку к себе приголублю.

— А потянешь, Марьяновна?

— Да я ещё бы родила и вынянчала, если б ты знал.

— Рожать есть кому.

Ясноглазая беляночка прильнула к Марьяновне:

— Бабушка, а ты меня любить будешь?

— А как же! Ты ж моя родненькая.

— Вот и поладили. Теперь выбирайте себе строения, разбирайте по домам детей и наводите домашний уют. Война для вас кончилась.

— А мужики?

— Мы пока будем жить в этом складе и перестраивать его под церковь.

— А большие пацаны? — обиженно протянул Димку.

— Вы с мужиками, разумеется, будете работать.

— А большие девчонки? — чуть ли не хором крикнули Светочка и Варька-прибиральщица.

— Вы откомандировываетесь в распоряжение Марьяновны. Будете помогать ей по хозяйству.

6

Новый остров был окружён чистой проточной, а не болотной водой. Каждый день дети ужинали рыбой вьюнами, краснопёрками. Сазанов, толстолобиков и белых амуров солили и сушили на балык на зиму. Ловили рыбу, конечно, мальчишки.

Дома и подвалы были сухие. В начале июня ещё не поздно было сажать картошку. К тем соткам, что засадили власовцы, вскопали втрое больше земли и засадили остатками старой картошки, которую те оставили себе на еду. Артём с Димкой и Сенькой в помощниках распахали сухие полоски на трёх ближних островах под рожь и ячмень. Семена взяли из склада госрезерва. Была там и пшеница на семена, но с ней решили не возиться. Урожайность на кислых почвах у неё совсем не та, что на чернозёмах. Фасоли и гороха посадили немного, ну и квадратных бобов совсем чуть-чуть, деткам зубки поточить.

Бабы народ любопытный только по своей женской части бытования. Откуда мужики берут трактора, моторные лодки, соляру для моторов и керосин на освещение, их не интересовало. Кстати, тайна склада госрезерва на дальнем остове так и умерла вместе в Петром, Павлом и Артёмом. Но запасов хватило лет на десять, учитывая всё прибывающее население их уголка Полесского края по мере спада воды.

Первого урожая картошки хватило до первой зелени следующего года, но ржи и ячменя даже с полосок на трёх островах — только до нового года. Чеснок, лук, свеклу и морковку на грядках не тронули, оставили на семена.

В мрачных домиках военного городка власовцев всё ожило. Там смеялись и плакали дети, голосили младенцы. Все бабы благополучно разродились. Девочка Светочка родила здоровенького мальчишку. Марьяновна у всех рожениц принимала роды. Все четыре бывшие шутцманши-зондерши притихли. Старались казаться расторопными хозяйками, но украдкой из-под платочков, повязанных по-деревенски, бросали ненавистные взгляды на пленивших их мужиков, которые до сих пор на всякий случай ходили с оружием.

Прошлой осенью в стае перелетных крякв распознали двух домашних серых уток с селезнем. Мальчишки их поймали без труда, а диких крякв отловили сетью и самым живодёрским способом — на леску с червяком на рыболовном крючке. Диким кряквам подрезали маховые перья на крыльях, чтобы не улетели. Так на столе у детей уже изредка появлялась яичница. На следующий год утиное кряканье и писк утят можно было услышать в каждом доме, где проживали "мамки" с детьми.

В весеннюю полую воду на каком-то заборе на остров приплыли две овечки. Откуда появился старый баран, никто не заметил. Летошную телочку и низкорослую коровёнку с телёнком выбросило в бурю на берег на половинке разорванного плота. ТелОк обещал стать справным бугайком.

У пацана Димки завелась кузница, когда научились в ямах делать древесный уголь. Лопаты, тяпки даже лёгкие плужки Димка ковал первоклассные. Такой плуг легко тянули пять человек.

За год обносились все, взрослые и малые. Униформу советского образца перешивали и красили в бурый цвет красителями из лишайника, коры дуба, ольхи, крушины, травы серпухи и конского щавеля. Всему этому научила Марьяновна — ходячая энциклопедия по выживанию в экстремальных условиях.

Война затаилась где-то вдалеке. Ракеты больше не тревожили полешуков. Самолёты, может, и летали, но так высоко, что их не было видно и слышно. С западной стороны иногда гремело, как раскаты далёкого грома. Похоже, натюги зачищали Волынь и Западную Белоруссию от остатков населения. Погромыхивало порой и на восточной стороне. Добивали последних недочеловеков на Сумщине и Харьковщине. Но их уголок Полесья оставили в покое. Посчитали, тут население зачистила вода.

Пришлых людей со стороны пока не видели. Всего раз проплыл мимо раздутый труп в оранжевом спасательном жилете, но его не стали догонять на лодке-байдарке, которую смастерил из натовской палатки Димон.

* * *

И вот на второй год, когда уже отсеялись, а прополкой ещё заниматься рано, суровый генерал Петька собрал в воскресенье всех взрослых мамок в почти отстроенной церкви.

Грудничков оставили с Марьяновной в её "больнице", где она лечила хвори целебными травками, которые сама собирала и сушила. Малышню отправили на другой конец острова, чтобы они на мелководье искупались и позагорали под присмотром Светочки, Димона, Сеньки и Варьки.

В почти готовой церкви ещё стоял едкий запах нефтепродуктов от бывшего склада.

— Ну шо, вражина, ты нас и в воскресенье хочешь на работу погнать? Вкалываем на тебя, как наши предки при большевиках в колхозах, — крикнула щербатая Манька, которая после родов раздалась вширь и ещё больше прежнего похорошела. — Зачем нас собрал?

— Не на работу, Маня, а на учёбу.

— Мы и без тебя все бабские науки прошли.

— Откуда на малых детях синяки?

— Носятся как угорелые, вот и синяки.

— Как бы вам не носится как угорелым под плетью, садюги.

— Ой, напугал!.. Все грехи на нас повесил!.. Где гендерное равенство?

— Бабоньки, мне ли вам напоминать, что нет человека без греха... "Се бо в беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя"... Чего глазки опустили? Думали, война всё спишет? Да, спишет. Забудем и не будем поминать вам прошлого, но при одном условии — будьте настоящими женщинами, матерями, хозяйками, а не сучками приблудными.

— Ты нас не сучи!.. На коленях перед тобой ползать не будем... Ты для нас не генерал.

— Я давно уже не генерал, а простой деревенский поп.

— Наши придут, мы сдадим тебя американцам.

— Прощения и искупления заслужит та из вас, кто родит и воспитает ещё пятеро детей.

— От кого рожать? От святого духа, что ли?

— Отпусти нас на волю, сатрап! — заголосили все.

— Уплывайте хоть на корыте. Только спросите у Павла, что осталось от человечества на нашей земле. Он половину России пешком протопал.

— Мы не верим фашистскому ублюдку! — крикнула Манька.

— А не вы ли фашистские сучарки-овчарки? Не твоя ли прапрабабка, Манька, маршировала по Львову с малиновым знаменем со свастикой и зиговала на портрет Гитлера?

— Да у наших баб хватит сил перебить всех вас, мужиков. А тебя, недомерок Петька, я между ног задушу.

— Манька, будешь говорить, когда дам тебе слово.

— Ух ты, генерал сраный!

— Да не генерал он, а председатель колхоза "Шлях до торбы".

— А теперь замолкли. Если надо, расстреляем всех до единой, — постучал Пётр карандашом по столу. — И не посмотрим, что кормящие.

— Мужики! Вам только с бабами воевать.

Пётр надолго замолк. Бабы поворчали и стихли.

— Успокоились? А то я ещё подожду. Хочу напомнить, что сахар мы выдаём вам для детей, а не для бражки, чтобы вы пьянствовали по ночам.

— А ты с нами пил?

— Фельдшерице мы выдали аптечный дистиллятор не для того, чтобы самогонку гнать.

— Слюнки текут, что тебя не угостили?

— Теперь о самом противном. Сексуальные игры с большими мальчишками — развратные действия в отношении несовершеннолетних. Ещё и дрессируете кобелей для сношений с вами. Хоть бы животных пожалели, они-то ведь безгрешные.

— Нам всем по тридцать лет. Нас девчонками на войну призвали. Хочешь превратить нас в старых коблух или подлизух?

— Мы вам простили предательство, службу в расстрельных командах. Подарили вам новую жизнь, а вы её сами же поганите?

— Ты что, сам господь бог, чтобы нам жизни раздаривать! Мы хотим жить и радоваться жизни, а ты из нас сделал крестьянок и воспитательниц над сопливыми рахитиками.

— Повторяю, пусть каждая испытает своё счастье на вёслах. Держать насильно не будем. Попутного ветра ей в спину!

— Ага, чтобы мы в пути с голоду подохли или утопли. Ты нас в Киев или Гомель отвези на катере.

— Нет больше Киева и Гомеля. Артёмка плавал туда и туда. Одни развалины. Людей нет. Бомбардировки длились тридцать лет без передышки.

— Не тризди!

* * *

Пётр побледнел, как перед смертью.

— Разговор не получился, а жаль. Придётся приступить к перевоспитанию. Павел!

— Да, Петька.

— Выводи женскую команду на воспитательную экзекуцию.

Гигант Павел щёлкнул кнутом по полу, как из пистолета выстрелил.

— Бабы! Руки за голову и выходи по одному.

— Ты ж менонит, морда твоя фашистская! Вам запрещено убивать и бить людей.

— Зверей и тварей можно, я это уже сам усвоил на опыте.

— Кормящих бить нельзя. Молоко пропадёт.

— Козье молоко дети пьют с года, а все ваши уже годовалые, — не по-доброму оскалился Артёмка. — Выживут и без позорных матёрок, убийц и развратниц.

* * *

На дворе ещё вчера мужики водрузили на круглом помосте столб с тележным колесом наверху.

— Карусельку детям соорудили!.. Не мужики, а няньки... Юбки наденьте!

— Нет, это вы юбки снимите, — сказал Артёмка, обычно добряк — ешьте меня мухи с комарами, но сегодня его аж трясло от злобы. — И всё остальное скидайте, а то насильно разденем. Это не карусель, а дыба на лобном месте. Живо раздевайтесь, суки, догола!

Связанные руки баб петлями прикрутили к колесу, а ноги к помосту. Манька укусила Павла и вырвалась, но он догнал.

— Не убежишь от меня, галицайская кровопийца. Я одну такую уже придушил. Протягивай руки, чтобы я связал.

— Повесить нас хотите?

— Есть будет за что, так и повесим, а пока считайте вашу житуху поганую за отсрочку смертного приговора... Артёмка, готов?