Literatyria 4

'Дальше еще четыре заряда 'БалкиДва' и 'БалкиОдин', но их прибережем на случай прорыва'.

Визжащий смерч свинца и стали смел с седел седоков первых двух мотоциклов и зацепил водителя левой во втором ряду машины. Он выпустил руль, и его трехколесный 'конь' ткнулся в бок соседу. В образовавшуюся преграду на полном ходу врубились мотоциклы последнего ряда.

В бинокль да с расстояния в сто метров это все было видно как на ладони.

'Ага, 'пулеметная' машина тормозит! 'Ублюдок' с солдатами и легковушка за ним — тоже...'

— 'БалкаЧетыре', 'ОбручОдин', 'ОбручДва' — товсь! — 'И раз, и два, и три...' — Вместе! Огонь!

Шрапнель четвертой 'Балки' накрывает 'тевтонскую тачанку', водитель которой повисает на руле, и неуправляемая машина катится в кювет.

Перед следующим грузовиком встает стена огня и земли — сработал первый 'Обруч'... И практически в тот же момент срабатывает второй заряд — пятикилограммовый фугас, спрятанный в полотне дороги. 'Все, об этих эсэсовцах можно забыть. Теперь — главная цель'.

Дистанция между машинами была метров двадцать, так что у водителя черного 'Хорьха' оставалось время среагировать. Идущие перед ним две машины при экстренном торможении развернуло поперек дороги, и сейчас громоздкий лимузин несло прямо на них. 'Колеса заблокировались, рулем работать сейчас будет... Жаль мне его, беднягу. Вспотеет перед смертью...' — определил Александр и скомандовал:

— 'ЗамокОдин' и 'ОбручТри' — товсь! 'Обруч' — первым, 'Замок' — по моей команде! Огонь!

Взорвавшийся почти под передним колесом четвертой машины еще один пятикилограммовый заряд сдвинул штабную легковушку к центру дороги, окончательно блокируя путь автомобилю рейхсфюрера. О пассажирах этой машины тоже можно не вспоминать — взрыв практически оторвал переднюю ось, все стекла вылетели, так что 'Хорьх' протаранил уже полуразвалившийся остов.

'Однако водила у тебя, Генрих, хороший! — констатировал Александр, заметив, что удар далеко не так силен, как предполагалось. — Сумел погасить скорость... А вот так?'

— 'ЗамокОдин' — огонь! — с азартом крикнул он в микрофон, и над сцепившимися машинами вспух огненный шар.

'Всегото двадцать литров загущенного топлива и тротиловая шашка, а как красиво и грозно со стороны смотрится!'

Колеса машины, еще минуту назад гордо несшей на переднем крыле номерной знак 'SS1', пришли в движение, и она медленномедленно покатилась назад.

'Ага, так и знал, что огня испугаетесь...' — с некоторой долей злорадства подумал Фермер.

— 'Обручи' с пятого по седьмой — товсь!

И, выждав, когда 'гордость германского автопрома' закроет собой маркер на одном из телеграфных столбов, скомандовал:

— Огонь!

Почти одновременный взрыв центнера тротила (в основных зарядах решили суррогаты не использовать) поднял над шоссе стену камней, земли и обломков, но Александр успел заметить, что от взрыва основного, тридцатикилограммового фугаса, спрятанного в глубокую воронку почти в центре насыпи, машина Гиммлера приподнялась в воздух, при этом вся ее передняя часть загнулась вверх, словно мысок восточной туфли.

'Есть!' — облегченно выдохнул Александр.

— Внимание! 'Обручи' по готовности запускаем все, начиная с восьмого. Потом, в том же порядке — 'Замки'. Огонь!

* * *

Я думал, что сам взорвусь от переполнивших меня эмоций, когда шоссе скрылось за стеной огня и земли! 'Вот так мы, вот так 'офисный планктон'! 'Исполнили' самого рейхсфюрера! И даже не сильно вспотели!'

Желание пуститься в пляс было так сильно, что мне пришлось в прямом смысле привести себя в чувство — несколько раз довольно чувствительно шлепнуть по собственным щекам. 'Успокойся! Есть еще одно дело, которое надо выполнить, а плясать и веселиться будем, когда ноги отсюда унесем!'

На шоссе было, с нашей точки зрения, полное благолепие — ни одной целой машины не осталось. Даже грузовик с солдатами, замыкавший колонну, чадил, съехав в кювет с правой стороны дороги.

— Фермер в канале! Внимание! Контролеры, вперед!

Вот оно — то самое дело. Еще с вечера решили, что если нам не удастся 'уделать' все машины в колонне и основную цель придется, по охотничьей терминологии, 'добирать', то изза нехватки времени 'контроля' как такового не будет. Но кости легли шестерками вверх, и мне с Доком предстоит потрудиться.

Положив фотоаппарат и один из мобильников в противогазную сумку, я достал из немецкого ранца еще одну 'Лейку', в которой оставалось пленки ровно на пять кадров, и повесил на шею. Поменял каску.

'Теперь второстепенное оружие...' — и я взял с бруствера тридцать восьмой 'эмпэ'. Теперь отличить меня от одного из эсэсовцев, охранявших конвой Гиммлера, нельзя было и с пяти метров. Полевая форма СС, каска, автомат и петлицы роттенфюрера. Серега одет примерно так же.

Нам нужно проскочить несколько десятков метров до дороги и, если там еще кто шевелится из высокопоставленных гостей, добить и сфотографировать. А если 'правка' не нужна, то просто сделать несколько снимков. Плевое на первый взгляд дело...

Рванули мы, пригнувшись, через полосу отчуждения, что вдоль дороги шла, словно спортсменыолимпийцы. Я бегу, а в голове секундомер тикает. На дороге огненный ад — огнесмесь из наших фугасов горит, горючка из разбитых машин, покрышки... А нам там ковыряться...

И надо же такому гадству случиться, что ровно в тот момент, когда мы на полдороге были, изза леса вынырнула давешняя 'рама'. 'Твою ж мать! К лесу побежим — орлы люфтваффе поймут, что дело нечисто, и для острастки могут из пулемета... К дороге бежать — тоже подозрительно будет...'

— Серега! — ору. — Разворачивайся в сторону леса и стреляй! — А сам автомат с плеча скинул, рукоятку из предохранительного паза выщелкнул и короткими кудато в сторону Минска огонь открыл.

Док в расклад въехал быстро и 'поддержал' меня огнем. Так, стреляя и пятясь, мы прошагали несколько метров, пока самолет на разворот не пошел.

— Арт и Док! — спокойный голос командира вернул мне улетучившуюся было уверенность. — Двигайте к дороге, они вас уже 'срисовали'. Если что, 'трещотки' у нас готовы.

'Интересно, насколько командир прав? — на ходу я выщелкнул пустой магазин и сунул его за пазуху — нечего вещдоки с моими 'пальчиками' немцам оставлять. — Визуально отличить нас от настоящих немцев с воздуха невозможно, ведем мы себя в соответствии со сложившейся ситуацией, так что остается только надеяться, что стрелок 'ФоккеФульфа' человек разумный и просто так нас не накроет...'

До насыпи оставалось метров десять, когда изза перекособоченного 'Круппа' показался первый живой немец. В клубах черного дыма, подсвеченный отблесками пламени, он походил на персонажа фильма ужасов из нашего времени — изодранная форма местами дымилась, лицо разбито, а из щеки торчит глубоко воткнувшаяся здоровенная щепка. Сантиметров двадцати длиной, не меньше. 'Ганса', если судить по раскачивающейся походке и тому, что он периодически начинал кружить на одном месте, явно контузило.

'Не повезло тебе, зря к нам в командировку поехал', — короткая, в два патрона очередь свалила немца.

Сережка взобрался на насыпь и пристроился у переднего колеса одной из вставших поперек дороги легковушек. Приподнялся, быстро заглянув в салон. Теперь показывает мне, что там ктото живой есть. 'Еще один везунчик!' — осколки наших самопальных 'монок' серьезно посекли эту машину, а ударная волна начисто вынесла стекла. Показываю Доку, что сейчас проверю, и на полусогнутых вылезаю на дорогу. В окне штабного, судя по эмблеме, 'Штевера' показалось лицо очередного 'зомби'. Еще два патрона — и недобиток заваливается назад. Теперь можно и в салон заглянуть.

'Понятно, почему этот выжил!' — осколки ударили в основном в правый борт, а этот сидел слева, вот и прикрыли его спутники. Водитель, передний пассажир и сосед офицера, застреленного мной, правки не требуют, они уже не дышат.

Оставив автомат висеть на плече, берусь за 'Лейку'. Стараюсь снимать так, чтобы все сидящие в салоне попали в кадр. У застреленного мной в петлице три 'пуговицы' и две полосы — гауптштурмфюрер. А вот нарукавная лента с надписью вязью 'Adolf Hitler' — это уже интересно. Распахнув заднюю дверь и стараясь не испачкаться в крови, вытаскиваю из нагрудных карманов документы эсэсовского капитана и сидящего рядом с ним штандартенфюрера и прячу их в висящую через плечо полевую сумку. Сейчас некогда их читать, внутренний секундомер продолжает отсчитывать стремительно убегающие мгновения.

Показываю Сергею на грузовик, в котором ехали солдаты, и делаю жест, как будто кидаю чтото в воздух. Док вытягивает изза пояса гранату'колотушку' и, свернув колпачок на конце рукоятки и дернув шнур, отправляет 'подарок' в кузов ублюдка. Никакого шевеления там не наблюдается, но подстраховаться не помешает.

Через десять секунд, прикрывая друг друга, мы подходим к машине, в которой должен был ехать Гиммлер. Передняя часть рамы от взрыва загнулась вверх, капот открылся и заслонил собой лобовое стекло. Машина в огне. Двери закрыты.

— Док, паси! — командую нашему медику, а сам, встав на одно колено для большей устойчивости, делаю снимок.

Потом фотографирую погнутый номерной знак, валяющийся на земле. Закрываясь рукой от жара, я попытался подойти поближе.

— Арт, это Фермер! Внимание! В дальнем конце ктото целый остался.

Поморщившись, нащупываю тангенту:

— Арт в канале. Понял тебя. Доказуху от номера первого достать не получится — все в огне. Сейчас попробую с другого угла снимок сделать.

— Тоха, не увлекайся! — голос Саши строг. — Достаточно, если глазами увидишь. Отбой!

Сместившись на пару шагов, я, наконец, смог заглянуть внутрь машины.

'Ура! Ура! Ура!' — на заднем сиденье, откинув назад голову с характерным скошенным назад подбородком, сидел он, Генрих Леопольд Гиммлер — рейхсфюрер СС, рейхсминистр внутренних дел Германии и прочая, и прочая, и прочая.

— Арт всем! Даю подтверждение и 'правлю' на всякий пожарный!

Добиваю оставшиеся кадры, меняя для большей надежности установки диафрагмы и выдержку, потом вскидываю 'эмпэшник' и высаживаю остатки магазина в тело человека, одетого в черный мундир с петлицами, на которых три дубовых листа окружены венком из лавра. Вытащив из специального подсумка пару немецких гранат, отправляю их одну за другой в окно. 'Я бы и кол тебе в сердце вбил, чтобы наверняка, но будем считать, что гранат хватит!' — эта мысль приходит, когда мы с Серегой уже залегли в кювете, спасаясь от осколков собственных гранат.

* * *

От дороги мы бежали, как в задницы ужаленные, — время, отпущенное нам на 'шалости', ушло, словно вода в песок, в тот момент, когда мы изображали из себя 'шибко мертвых', пытаясь ввести в заблуждение летчиков так некстати вернувшегося самолетаразведчика.

Не знаю, разглядели ли нас дальнозоркие 'орлы люфтваффе', но по нам никто не стрелял. Впрочем, как и мы. Копошение в хвосте разгромленного кортежа было вялым, скорее всего остатки эскорта были слишком ошарашены неожиданным и злобным нападением, чтобы предпринимать активные действия.

В кусты мы вломились, когда на часах было одиннадцать минут четвертого, то есть мы уложились в рекордно короткое время.

Еще семь минут ушло на приборку: Казачина вместе с Несвидовым частично ликвидировали проводную сеть, Бродяга аккуратно разбросал кое-какие вещдоки, должные ввести следствие в ступор, и мы тронулись в путь. Подозреваю, что каждый из присутствующих бормотал какую-нибудь вариацию древней как мир молитвы: 'Ноги, ноги, уносите мою буйну голову, куда-нибудь подальше от этих мест!'

Пока Командир читал книгу, к нам в каптерку подтянулись остальные члены экипажа. Каждый занимался чем-то своим. Кондиционер исправно охлаждал воздух. Я заскучал.

Вдруг командир бросил, не отрывая глаз от книги.

— Сереженька, а ты ничего не заметил по своему хозяйству?

— Нет, Командир, все в порядке.

— Тогда напомни мне, когда у нас все и всегда было в порядке.

— Так командир, я же весь регламент, ... всё что положено, ... на всем!

— Так уж и на всем?

— На всем! — твердо стоял на своем Серега.

— А в хозяйстве нашего юного друга?

Мне пришлось навострить уши...

— А в нем, в частности перед крайним нашим вылетом!

— И?

— Допаял кое-что, но это вопрос еще у нас там обговаривался. Для того запас блоков и брали. Да и остальное. Что впаивал, на работоспособность не влияет. Ты же знаешь, за то меня и взяли.

— Нет, ты не понял. Когда паял, ты ни на что внимания не обратил?

Прапорщик, очевидно, впал в ступор. С моей стороны его профиль в этот момент напоминал профиль известного боксера — мэра Киева, в момент обдумывания очередных перлов.

Командир бросил взгляд на нашего связиста и снова вернул его в книгу.

— А как там с пыльностью в блоках после работы? А второй вопрос есть ли где следы от перегрева, от солнечного, теплового воздействия на пластик, резинки ...

Лицо прапорщика посветлело, и он отмер.

— Так товарищ командир, мы же, ... — и вот тут он опять впал в ступор.

Потом бросился в угол, схватил какой-то блок, лежавший там уже давно, еще до моего первого появления в этой каптерке. Оглядел его, почесав в затылке, достал из потайного кармана складные пассатижики ( удобный инструментик захомячили однако).

После вскрытия блока хлопнула дверь. Наш великан — связист испарился подобно джинну из мультиков про Аладдина. Вот только что сидел на корточках и все — пустой угол.

— А что? — лениво протянул с одной из полок стеллажа штурман.

— А вот этот вопрос я хотел бы задать нашему юному товарищу, если конечно он может объяснить. Почему восстанавливается ресурс техники и это после перелета почти, что на полную заправку. После боя, ... после ...

Эх! ... — командир махнул рукой, прерывая свой монолог.

— Понимаешь, дружище, по нашим пескам, и пыли, все равно маленько попадать в систему должно. Кабину то нам не герметизировали. И движки. Иначе бы мы и взлететь бы не смогли, если бы воздух туда не ...

Командир откашлялся и продолжил.

— Я первый раз на это внимание обратил, когда фильтра проверял. Ну не может быть 'тот' фильтр чистым, как после пылесоса.

Командир особенно выделил 'тот', как будто я мог что-то про него знать.

— Потом масла.

Помнишь, после нашего первого попадания сюда, мы меняли всё масло в движках. Ну и ... — командир сделал круговое движение рукой с книгой.

— Вот и я еще удивился тогда, что масло по цвету, как, будто после первой заливки. И песочка нет на пальцах. После того.

Глаза командира переместились на мое лицо. — Вот я, как материалист и спрашиваю, кто или что меняет нам эксплуатационку после каждого полета. И не только это...

— Но командир, — попробовал возразить я. — А вот тогда после полета, я закрашивал...

— Ты про следы попаданий? Да, это я как— то не подумал... Но ведь ...

Теперь задумался командир. Мы со штурманом долго сидели, молча, боясь прервать размышления командира, пока он не махнул на нас рукой и не уткнулся снова в книгу.