Тень кондотьера

Однажды попытался я обсудить эту тему с Архипычем тет-а-тет да под рюмочку, но почётный кондотьер (имеет он такое утешительно звание) меня сходу отбрил. Сказал, цыц, крылатый. Молчать. И погнал пургу насчёт ставшей столь популярной в последнее время политкорректности. Дескать, молотобойца из Тёмных назвать Тёмным в присутственном ли месте, накоротке ли — это всё равно, что в Штатах североамериканских негра негром назвать. Нехорошо это. Нездорово. Начнут молотобойцы делить себя на тех и этих, дойдёт до того, что в бою перестанут друг другу доверять. А что может быть хуже этого? Только прямое противостояние. И вообще, сказал он к этим прописным, но отнюдь для меня не очевидным, истинам вдогон, заруби, крылатый себе на носу: главная сила любого Поста — опора на полярные принципы. Вот так он мне тогда сказал. Ну и ещё всякого вроде того наговорил. Крепко пропесочил меня. Что говорится, на место поставил. У самого же глаза при этом грустные-грустные были. А потому что лучше меня в глубине души этот цельный, неподкупный и геройский человек понимал, что перпендикулярному никогда не стать параллельным. И когда сам в кондотьерах ходил (а он им долгое время был в ту далёкую пору, когда ещё не безответственных варягов назначали, а своих проверенных избирали) приглашал в отряд преимущественно Светлых. Как ни крути, а каждый тать подбирает рать под свою стать. Простые слова, ничего в них особого нет, но на самом деле это приговор. Миру этому приговор.

Глава 4

Территорию детского сада по всему периметру огораживал невзрачный забор из сетки-рабицы, а вдоль забора с внешней и внутренней стороны росли аккуратно постриженные кусты акации. Понятно, что ответственные лица пытались хоть как-то облагородить этим элементом ландшафтного дизайна суровый внешний вид заграждения, но лично у меня острые колючки вызвали стойкую ассоциацию с колючей проволокой, и я никак не мог отделаться от мысли, что подхожу к режимному заведению. А тут ещё зацепился за слово "сад", намертво связанное в русском языке с глаголом "сажать", и что-то совсем на душе сделалось тоскливо. Дошло до того, что стал тихонько мурлыкать под нос про Владимирской централ, где гуляет ветер северный, да про этапы из Твери, где зла, как утверждают знающие люди, видимо-невидимо. И не знаю, в какие бы свирепые игры разума меня это всё в результате увело, но очень кстати вспомнил расхожую фразу "дети — цветы жизни", и с шансоном благополучно завязал. Люди ведь не только людей сажают, они ещё и цветы сажают. Люди, они такие противоречивые. Или, как любит приговорить Ашгарр: люди они такие люди. Что, впрочем, суть одно и тоже.

Серое, собранное из ребристых бетонных панелей, здание детского сада состояло из шести автономных двухэтажных блоков, присоединенных к одному центральному, и оттого немного походило на орбитальную космическую станцию. Каждый блок имел самостоятельный вход, и у каждого была разбита отдельная игровая площадка с полными до краёв песочницами, скрипучими качелями, аккуратно и пёстро выкрашенными лошадками, крокодилами, грузовиками и прочими образцами творчества виртуозов пилы и топора. На одной из таких площадок и возилась с подопечными девушка Вероника. Искал я её недолго, и прежде чем заметил, услышал, как она надрывно кричит:

— Павлик! Павлик Ефимов! А ну-ка слезай немедленно, кому говорю!

Покинув детей, собранных в кучу для какой-то весёлой и наверняка познавательной игры, моя клиентка спешила к беседке-вагону, прицепленному к несоразмерно маленькому паровозику. На крыше вагона, на самом её краю сидел вихрастый пацан в ярко-оранжевой ветровке и беспечно болтал ногами. Увещевания воспитательницы его, похоже, не слишком смутили. Призывая всем своим молодецким видом воздать должное его смелости, он имел наглость заявить:

— Вера Ника, ну чего вы шумите? В первый раз, что ли?

— Слезай немедленно! — строго (разве что только ногой не притопнула) потребовала запыхавшаяся девушка. — Ну что за беда. Ведь целый день себя прилично вёл.

— Сам удивляюсь, как так получилось, — недоумённо пожимая плечами, признался шустрый малый и при этом не сдвинулся с места.

Спокойно пройти мимо подобного безобразия я, конечно, не мог. Вспомнил справедливые слова поэта Даниила Хармса: "Травить детей — жестоко, но ведь что-нибудь надо же с ними делать", набавил шагу и сходу оказал Веронике посильную помощь.

— Что за дела? — возмутился пацан, после того, как я поставил его на землю. — Я вам что, кошка, что ли?

Отвесив ему в целях исключительно воспитательных отеческий подзатыльник, я поинтересовался:

— Чего выделываешься? Самый умный?

— Есть такое дело, — пробурчал пацан, гневно стрельнув глазами.

После чего воткнул руки в карманы, показал мне кончик языка и медленно, так медленно, словно в кандалы его ноги заковали, поплёлся к остальным ребятишкам.

— Вообще-то, он хороший, — зачем-то сказала Вероника.

— Даже не сомневаюсь, — провожая маленького индивидуалиста взглядом, отозвался я. — Просто жизнь у него, видимо, непростая.

Девушка смущёно улыбнулась, после чего, сложив у рта ладошки рупором, прокричала:

— Дети! Начинайте без меня, я сейчас подойду! — А затем перешла на драматический полушёпот: — Вы знаете, Егор Владимирович, а ведь у нас всё ещё хуже, чем я думала. Когда от вас пришла, с другими девочками поговорила, оказывается, у всех дети этот знак рисуют. Лида Базыкина, Зинаида Петровна, другие тоже к Гертруде Васильевне подходили, а она... Она... В общем, она и у них все рисунки забрала. И всё. И ничего. В смысле, не ответа, не привета. Вот. И ещё. Нина, напарница моя, призналась, что её и саму вчера тянуло рисовать. Представляете?

— Представляю, — сказал я спокойно и, расправив завернувшийся воротник её блузки, подумал: а почему бы, к примеру, не расспросить по интересующему меня делу вот этого пацана, Павлика Ефимова. Бойкий, не зажатый, за словом в карман не лезет — лучшего очевидца-свидетеля, пожалуй, и не сыскать. Показал Веронике жестом, чтоб помолчала чуток, и окликнул не успевшего отойти далеко мальчишку: — Павлик! Ефимов! — А когда затравленно оглянулся, поманил рукой: — Иди-ка сюда, разговор есть.

— Именно с ним побеседовать хотите? — спросила девушка. Судя по интонации, мой выбор её несколько озадачил. Кажется, она не особо верила, что этот записной хулиган захочет поделиться информацией с обидчиком.

Однако я свой выбор уже сделал.

— А чем он хуже других? Ребёнок как ребёнок. Вы, Вероника, пока идите к детям. Как закончу, я к вам сам подойду. Хорошо?

— Хорошо, — кивнула она. Замешкалась на секунду, как будто хотела что-то спросить, однако ничего не спросила, махнула ладошкой: а, ладно. И поспешила к расшумевшейся без присмотра детворе.

Для разговора с Павликом я выбрал большую беседку-веранду, расписанную сценками из культового мультика "Ну, погоди". Когда вошли, я присел на низкую лавку, а пацан запрыгнул на перила. Хотя наоборот было бы, наверное, удобнее.

— Вы ейный жених? — поёрзав попой, первым начал разговор пацан.

— Чей жених? — не понял я.

— Веры Ники.

— С чего ты взял?

— Да так.

Я покачал головой:

— Нет, не жених, просто знакомый

— Ясненько, — догадливо протянул Павлик, после чего, шмыгнув носом, поинтересовался: — Воспитывать будете?

— Обойдешься, — отрезал я и, достав сигареты, предложил: — Будешь?

Пацан сперва удивился, а потом решительно мотнул головой:

— Не-а, чего-то неохота.

— Тогда тоже не буду, — спрятал я пачку в карман. — В школу уже этой осенью?

— Ну.

— Хочешь?

— Не-а, походу такая же тоска.

Это кому как, подумал я. И уточнил, выдерживая всё тот же развязный стиль общения:

— Стало быть, забьёшь на школу?

— Куда я на фиг денусь, — ответил юный реалист и деланно-громко, явно кому-то подражая, вздохнул с оттяжкой. Однако печалился недолго, уже в следующий миг ухватился за поперечную балку и повис на ней, словно шимпанзе. Качнулся раз-другой и поинтересовался: — А чего это вы со мной, как с взрослым?

Пожав плечами, я подумал недолго и постарался честно объяснить:

— Ты только что плюху словил, но не захныкал и психовать не стал. Выходит, понял, что получил по заслугам. Осознание содеянного присуще взрослым, поэтому и разговариваю с тобой соответственно. Не хочу сюсюканьем унижать. Просекаешь?

— А фигли, — ответил пацан. Ловко спрыгнул на дощатый пол и. отряхивая руки, спросил делово: — Что у вас там за тема-то?

Вытянув из внутреннего кармана пиджака лист с заготовкой эрзац-пантакля, я разгладил его на коленке:

— Рисовал такое?

— Рисовал, — мельком глянув на рисунок, ответил пацан. А затем так же легко добавил: — Все рисовали.

— С чего-то срисовывали?

— Зачем? Так.

— "Так" — это как?

— Из головы.

Версия о кем-то наведённом на детей мороке стала проявляться всё отчетливее.

— Хорошо, — сказал я. — Из головы, так из головы. А ты, Паша, знаешь, что это такое?

Стрелял я наугад, без надежды на точное попадание, но пацан вдруг уверенно заявил:

— Знаю, конечно. — Выдержал многозначительною паузу и с важностью великой добавил: — Но это тайна.

— Понимаю, — сказал я уважительно. Огляделся по сторонам, будто проверяя, не подслушивает ли нас кто, и начал подкатывать: — А со мной не поделишься? Позарез нужно знать. Для дела одного важного. А?

— Ну-у-у... — замялся пацан поначалу. Но затем желание подержать реноме взрослого человека переселило в нём стремление соблюсти обет, и он решился: — Побожитесь, что никому не скажите.

Приложив руку к груди, я торжественно произнёс:

— Даю слово, что никому не раскрою того, что сейчас услышу. — Потом постучал кулаком по лавке. — А если нарушу своё слово, пусть засохнут мои руки-ноги, как засохло это дерево.

Поклялся вот такой вот страшной клятвой, причём вполне искренне, и превратился в одно большое ухо.

Мальчишку моя непритворность удовлетворила целиком и полностью.

— Это схема тарелки летательной, — выпалил он. — В смысле летающей.

Мне стоило немалых усилий сдержать улыбку.

— Тарелки?

— Тарелки.

Я посмотрел на лист, повертел его так и сяк.

— Думаешь?

— А вы приглядитесь, — посоветовал пацан. — Тарелка же. Пришельская тарелка. Пришельцы схему всем-всем детям в голову скидывают, чтоб потом тоже, когда вырастут, могли летать. По космосу. Как и они.

— Сам догадался?

— Не-а, Димка Зотов. Сказал, станет взрослым, разберётся. Оторвёмся тогда.

— Красиво, — не мог ни восхититься я.

— Что "красиво"? — не понял пацан.

— Красивая гипотеза, говорю.

— Думаете, гоню?

— Вот ещё. Зачем? Сам когда-то в Деда Мороза верил.

— Я в Деда Мороза не верю, — запальчиво сказал пацан. — А в пришельцев верю.

— А слабо прямо сейчас эту схему нарисовать? — подначил я.

— Не-а, не слабо.

Пока я лез в карман за блокнотом, Павлик уже нашёл какую-то щепу, перебрался через перила и стал выводить магический знак на притоптанной у фундамента земле.

— Всё, хорош, не надо дальше, — остановил я его, когда, нарисовав аккуратные круги и прочие фигуры, приступил он к крючковатым буквам. — Похоже, действительно у тебя эта схема пропечаталась в голове.

— Я ж говорю, — горделиво произнёс Павлик. Отбросил щепу в сторону, отряхнул руки, а потом прищурился лукаво: — А вы специальный агент? Да?

— Нет, не агент, в частном порядке интересуюсь всяким таким, — поспешил уверить я. Затем, не давая пацану развить тему, пожал ему на прощание руку и сказал: — Спасибо тебе, Паша, за помощь. Большое спасибо. Только ты воспитательницу впредь, пожалуйста, не обижай. Взрослый ведь. Хорошо?

Не дожидаясь ответа, выбрался из беседки и быстрым шагом направился к уже затеявшей игру в "ручеёк" Веронике. Павлик было увязался следом, но потом приметил огромного махаона на ухе фиолетового бегемота, воскликнул восхищённо:

— Ну ни фига ж себе зверюга!

И поскакал ловить.

Бросив на него взгляд через плечо, я подумал: вот же как странно порой бывает на белом свете. Необходимо срочно избавлять детей от тёмной мути, а у некоторых, особо одаренных из них, от этой мути праздник на душе. Нет, серьёзно, разве не является праздником ожидание удивительного события, что откроет тебе однажды дверь в загадочный нездешний мир? Как по мне, так является, конечно. Ну и как, спрашивается, лишать этих маленьких смышленых людей такой радости? Чёрт его знает. Видимо, как обычно. Сожалея умом, но не дрогнув сердцем.

Отозвав Веронику в сторону, я сообщил ей тихо, как сообщник сообщнику:

— С Павликом поговорил, и кое-что выведал. Теперь мне нужно внутри здания осмотреться. Скажите, где вход в помещение вашей группы?

— Вон там, — махнула девушка рукой в сторону лестницы, ведущей на второй этаж блока. — Только там заперто сейчас, а ключ у Нины. Она сейчас у методиста. Пойду найду.

— Не нужно, — удержал я её за руку. — Чем меньше людей вовлечено, тем оно проще.

— А как же вы тогда внутрь попадёте?

— За это, Вероника, не волнуйтесь. И вот ещё что. Если вдруг влипну, а такое вполне может случиться, ведите себя, как Родина-мать по отношению к запалившемуся сыну-разведчику.

— Это как?

— Делайте вид, что меня знать не знаете. Ясно?

Девушка промолчала.

— Ясно? — повторил я.

— Ясно, — кивнула Вероника.

И в следующую секунду я уже топал бодрым шагом в подсказанном направлении.

Открыть дверь никакого труда не составило, Ключ От Всех Замков, подаренный колдуном Лао Шанем, у меня всегда при себе. Две секунды, и уже внутри.

Через раздевалку, где вдоль стен стояло два десятка разноцветных шкафчиков, я попал в короткий коридор с несколькими застеклёнными дверьми. За первой из них оказалась игровая комната. Она выглядела настолько богато, что походила на игрушечный отдел "Детского мира": много мягких зверушек, с полдесятка конструкторов разных типов, целый парк автомобилей, куклы с кукольной мебелью и — о, чудо! — всамделишная детская железная дорога. Много чего в этой комнате было интересного, однако ничего такого, что было бы заряжено волей безответственного колдуна, мой Взгляд не обнаружил. Покружив немного по комнате, я вернулся в коридор и направился к следующей двери. Оказалось, что это дверь в спальню. И тут я колдовской гоги не нашёл. Потом осмотрел комнату для занятий и столовою. И ту и другую — безрезультатно.

Вернувшись в коридор, встал у короба с пожарным шлангом, раскрылся полностью и, в надежде на то, что трикстер в данную минуту находится в здании, попытался выявить хоть какие-нибудь магические токи. Очень старался, но никаких признаков живого колдовского воздействия не почуял. Чего нет, того нет. Зато почувствовал страх. Вернее не почувствовал, а уловил. Так будет правильнее, поскольку почувствовать можно и свой страх, а уловить только чужой. А это был чужой страх. Волны его были едва различимы, но они улавливались и, поскольку исходили от кого-то, кто обладает Силой, улавливались стабильно.

Ради эксперимента, я прошёл по коридору до спальни. С каждым шагом волны гасли на какую-то малость. Когда вернулся к коробу, они достигли прежнего уровня. А когда приблизился к служебному ходу во внутренние помещения, они заметно усилились. И тогда я решил сыграть в игру "горячо-холодно". Стараясь не сбиться с эмпатического ментального настроя, вышел на лестничную площадку, миновал зал для музыкальных занятий и, запрыгнув на перила, скатился против направления волн на первый этаж. А вот там, к великому сожалению, всё сразу пошло наперекосяк.