— А вообще, сыне, запомни, что смоленское боярство — это огромный клубок со змеями, и каждая из них, ради собственной выгоды, готова тебя укусить. Если одна-две будут тебе досаждать — то не смертельно, а вот если они объединятся промеж себя — жди беды, вроде той, что со мной произошла.

— А бояр никак нельзя из города изгнать, пускай бы в своих сёлах сидели, да там бы и кукарекали, а несогласным — шею свернуть, — изложил я, казалось бы, очевидное решение боярской проблемы.

Изяслав Мстиславич весело рассмеялся, по привычке потрепав меня по голове.

— Да ... Как же их изгонишь? Это сделать так же легко, как выловить всех блох с бродячей собаки! Хотя бы взять их воинскую силу — они имеют собственные дружины, которые в совокупности куда как по более моей будут! Только если ещё и всех смолян ополчить — то тогда можно будет попробовать одолеть бояр. А всех смолян ты, опять же, не сможешь ополчить, потому как чуть ли не половина 'чёрных людей' живёт в боярских усадьбах, либо их труд, так или иначе, связан с боярами невидимыми с первого взгляда нитями. Множество тех же ремесленных мастерских находится прямо в боярских подворьях, туда приходят вольнонаёмные мастера и работают на боярина, при этом сохраняя свои вечевые права. И вот подумай, на чьей стороне эти мизинные люди будут, на моей или на стороне своего боярина?

— Если боярин своих людей сильно не неволит, не принуждает к непосильному труду, то будут на боярской стороне. Если, конечно, им князь лучшую долю не предложит ...

— Правильно сыне! А что я им лучшего могу предложить? Сманить к себе, да больше гривен платить? В таком разе я быстро разорюсь, а бояре себе новых людишек найдут, со своих же собственных земель, да над князем-дурнем посмеются.

— У них ещё и своя земля? — спросил я, поддерживая беседу.

— А ты думал! Все смоленские бояре — богатые землевладельцы, с собственническими сёлами и смердами в них проживающими. Вот как раз оттуда они людей и найдут, чтобы заселить свои усадьбы, вместо сманенных мною людишек. Не забывай и о том, что через своих торговых людей бояре сбывают продукты со своих владений, а ну как перестанут это делать — и смолянам жрать нечего будет! Да ещё вдобавок в возникшем голоде и росте цен, во всеуслышание, на городском вече, князя обвинят! А ты говоришь их скинуть ... Если враждующие меж собой боярские кланы объединятся, то не они под мою, а я под их дудку буду плясать. Только на вражде меж боярами и можно выплывать и являть самостоятельную волю. — Грустно закончил свою речь князь.

А я-то умник думал решить боярскую проблему одним кавалерийским наскоком, а тут оказывается, что князь связан по рукам и ногам, реальной власти у него намного меньше, чем у Английской королевы! Там её самостоятельность ограничивают не столько законы, сколько сложившиеся традиции невмешательства в политическую жизнь страны, по крайней мере, такая картинка складывается от просмотра телевизора, а как там на самом деле — доподлинно неизвестно. А в Смоленске первой трети 13 в. всё кристально ясно — князь выступает реальной декоративной фигурой, с полутора сотнями дружинников. Как впоследствии я узнаю, смоленских князей даже изгнали из собственного детинца! По официальной версии в 1150 г. князем Ростиславом Мстиславичем он был передан Смоленскому епископату. Не думаю, что это произошло добровольно, чувствую, здесь не обошлось без нажима со стороны бояр. А теперь смоленский князь со своими дружинниками вынужден жить даже не то что не в Детинце, но и вообще за пределами 'окольного города', за городскими крепостными стенами. И, как оказалось, дружина князя — это пшик, по сравнению с объединёнными боярскими дружинами и смоленским ополчением. Хотя сейчас, из-за приключившегося в северо-западных Русских землях глада и мора, баланс сил сместился в пока ещё неизвестную точку и нарушен. Ну а про Смоленск и говорить нечего, тут в моём лице пребывает огромный неучтённый фактор, масштаб которого, потенциально может сравниться с целой бомбой, причём атомной. Хе-хе! Ещё посмотрим, чья возьмёт!

Первого марта, точнее говоря первого бересня, так здесь назывался март месяц, отметили наступление Нового года (До 1492 года новый год считался с 1 марта, а с 1492 года — с 1 сентября ст. ст. По указу же Петра Великого — с 1700 года новый год начинается с 1 января ст. ст.). Отпраздновали этот праздник скромно, так как уже на следующий день выехали в путь-дорогу, в стольный град! А началось всё с получения из Смоленска давно ожидаемой князем вести.

В тот день, по случаю наступления нового года, князь устроил традиционное застолье, которое, ещё не успевши толком начаться, оказалось прерванным. Я сидел подле князя, когда услышал громкий разговор в сенях. Разговаривали стоящий на страже дежурный десятник Бронислав с каким-то незнакомцем. Князь, прислушиваясь, тоже заинтересовался незваным гостем.

Не прошло и минуты, как дверь в гридницу распахнулась, в проходе появился десятник, а за его спиной выглядывал мужчина лет двадцати пяти. Его одежда была покрыта изморозью и в то же время источала крепкий запах конского пота. Говор в гриднице тут же смолк, все обернулись в сторону вошедших.

— Княже, гонец к тебе от боярина Дмитра Ходыкина, — громко произнёс Бронислав, с трудом, подавливая на своём лице довольную улыбку и отступил на шаг, освобождая тому дорогу.

Гонец вышел из-за спины десятника, поклонился князю. На нём была шапка из волчьего меха, в сером ворсе еще блестели нерастаявшие серебристые льдинки.

— Гонец из Смоленска я, от боярина Ходыкина, — прошипел он своим простуженным горлом, переминаясь с ноги на ногу.

— Давай послание от боярина, — князь повелительно потянул вперёд руку.

— Велено есчо на словах сказать, княже!

— Ну, реки, что там тебе велено?

— Святослав Мстиславич сбежал из Смоленска вместе со всей своей дружиной, а люд смоленский на собранном Вече выкрикнул, твоё, Изяслав Мстиславич, имя! А вот и грамоты от бояр, мои слова подтверждающие! — с последними словами он подошёл вплотную к князю и протянул ему опечатанные берестяные свитки.

В ту же секунду гридница буквально взорвалась громогласным ором. Все присутствующие повыскакивали с лавок, смеясь и улыбаясь, начали обниматься друг с другом. Князь же, читая про себя переданные ему послания, восседал на своём стольце с блаженной улыбкой на устах.

Ещё только-только занималось морозное утро и над Зароем в небо поднимались столбы белого печного дыма, а весь княжий двор уже был готов к немедленному отъезду. Открытые настежь ворота детинца и посада выпускали наружу груженные неповоротливые возы. Отстояв благодарственный молебен в церквях, казалось, весь Зарой вышел провожать отбывающего в столицу князя.

Впереди, под княжеским стягом двигалось дружинное войско, подпираемое сзади длинной цепочкой обоза. Во время всего похода оружие вместе с доспехами везли на возах. Меня такая беспечность сильно напрягала всю дорогу, но от моих слов и попыток исправить такое положение дел князь лишь отмахивался. Несложно догадаться, что произойдёт, случись в дороге засада. Дружинники князя были вооружены по минимуму — мечами, саблями, топорами, стрелами и ножами-засапожниками. Да, ещё с собой на конях везли трубы и бубны, намереваясь их использовать по назначению в случае тревоги и т.п. А островерхие шлемы с забралами и личинами, кольчужные железные сетки для защиты щёк и затылка, брони, кольчуги, щиты, копья, рогатины, сулицы, оскепы и топоры путешествовали отдельно от своих хозяев. Свою безалаберность князь мотивировал тем, что, дескать, так завсегда было принято ходить в походах.

Кроме оружия и доспехов на возах везли прихваченный в дорогу съестной припас, в возках же передвигался и весь 'гражданский персонал' — княжеские служащие, челядь, немногочисленные женщины и дети.

Вечером, прямо на опушке леса, облитой мертвящим лунным светом, разбили лагерь. Вместе со своими 'спальниками' я зарылся в возке, словно мышь, укутавшись с головой шубами. Но к своему удивлению переночевал вполне нормально, ничуть не замёрз!

Глава 2

Смоленск. Весна 1233 г.

Путь из Зароя до Смоленска пролегал по замёрзшим руслам и берегам рек Ипуть и Сож. Конный авангард дружины с трудом пробивал путь в рыхлых сугробах. Затишья в лесах сменялись воющими ветрами на равнинах. Редкие безлесные оазисы, занимаемые городками, погостами да весями (деревнями), сменялись на всём протяжении пути абсолютно непролазными лесными дебрями.

У меня складывалось ощущение, что мы пересекаем не обжитую человеком местность, а какую-то глухую, дикую тайгу. Среди пород деревьев доминировали ель, берёза, сосна и дуб. В этом, не тронутым человеческой деятельностью лесу, особенно колоритно смотрелись старые, достигшие колоссальных размеров деревья, поскрипывая и раскачиваясь на сильном ветру, они могли под собственной тяжестью обрушиться на головы путников в любую секунду. Из-за этого я ощущал себя крайне неприятно, постоянно ожидая обрушения ближайшего на пути следования, угрожающе раскачивающегося исполина. Остроту восприятий добавляли то и дело попадающиеся на пути следования уже сваленные природными силами деревья-гиганты, частично прогнившие и проросшие молодняком.

И в то же время такая буйная растительность не могла не радовать. Монгольская конница по территории княжества сможет передвигаться не там, где ей захочется, а лишь вдоль немногих, строго заданных маршрутов. Большинство сухопутных дорог проходило вдоль берегов рек летом, а зимой по их замёрзшему руслу. Стоило лишь перегородить засеками угрожающие направления — и уже полдела считай сделано, враг задержан и локализован. А далее к наметившимся местам прорыва подвести мобильные резервы ставки ВГК — и всё, монголы встанут, даже без использования огнестрельного оружия. Главное не выходить биться с их войском в чистое поле, как наши князья, по дурости, привыкли делать. А если к тому времени удастся создать аналог 'гуляй-городов' с артиллерией и стрельцами, то можно будет от монголов не только обороняться, но и успешно их атаковать.

Подобного рода размышления занимали меня всю дорогу. Но вот, наконец, пред моими глазами предстала столица княжества, один из древнейших город кривичей, Смоленск! Главная часть города ('окольный град') лежала на левой стороне Днепра, она была окружена глубоким восьмиметровым рвом и высоким, тоже, примерно восьмиметровым валом, с деревянными стенами и башнями на его вершине. Из-за этих громоздких фортификационных конструкций, едва просматривались верхушки внутригородских зданий, и лишь только старый детинец был хорошо виден, гордо возвышаясь на Соборной горе куполами храма. В нём красовалась церковь Успения Божьей Матери — духовный центр и кафедральная церковь княжества.

Деревянные стены на вершине вала были сделаны из дубовых брусьев, уложенных срубом в виде четырехугольников ('городен'), набитых глиной изнутри и ей же обмазаны снаружи. Стены имели ширину от двух до шести метров, высоту от трёх до пяти метров, и наверху снабжались боевым ходом, прикрытым снаружи бревенчатым бруствером. Как чуть позже выяснилось, бруствер на Руси обзывался 'забралом'. В 'забрале' были сделаны бойницы, через которые защитники могли расстреливать штурмующих. Сверху стены покрывали двускатной крышей, опиравшейся на бруствер с внешней стороны и на столбы с внутренней стороны. Бруствер-забрало был сделан чуть выступающим вперед, за плоскость стены, на подобие европейской 'машикули', которая здесь называлась по-русски просто и доходчиво — 'обломом'. Этот 'облом' позволяла стрелять не только вперед, но и вниз, к подножию стены.

Подобные этим укрепления, как я предполагал, будет весьма трудно разбить выстрелами из малокалиберных орудий. Здесь потребуется самая настоящая осадная артиллерия, желательно, века так-этак, из семнадцатого-восемнадцатого. Интересно, как сейчас умудряются такие укрепления брать? Если отбросить предательства, подкуп и иные подобные хитрости, а исходить только с чисто военной точки зрения? Стены эти на высоком валу тараном не возьмёшь (если только одноуровневые с окружающей местностью ворота), подрыться под них тоже проблематично и сжечь весьма трудно, т.к. они все обмазаны глиной. Сейчас, при первой прикидке, мне приходило в голову пока лишь три способа. Первое — многомесячная осада на измор. Второе — сжечь город изнутри, при помощи метательных машин, забрасывающих за городские стены горящие снаряды. Третье — штурмовать самое слабое место в обороне — крепостные ворота, при помощи хорошо защищённого от внешних воздействий (стрел, камней, огня) тарана.

Окольный город для князей с дружиною был закрыт. Уже чуть ли не полвека в стены окольного города, по возможности, горожане старались, не допускались крупные воинские формирования. Князь мог свободно посещать город, но лишь при сопровождении его персоны небольшими отрядами воинской свиты. Поэтому мы, двигаясь по Пятницкой дороги, въехали не внутрь самого города, а в одноимённый Пятницкий острог. От Старого окольного города его отделяла крепостная стена и овраг с ручьём. При этом внешние крепостные стены острога были ничуть не слабей стен окольного города. И вообще для внешнего наблюдателя Пятницкий острог и Окольный город сливались в единое целое фортификационное сооружение.

Сегодня с утра, с места последней ночёвки на расстоянии поприща (поприще — длинна дневного пешего перехода, равна примерно 25 км.) от Смоленска, дружинники наконец-то облачились и вооружились согласно 'штатам военного времени', нацепив на себя все имеющиеся у них доспехи и вооружившись до зубов. Хоть Святослава с его войском в Смоленске не было, но Изяслав Мстиславич желал произвести со своей дружиной хорошее впечатление на горожан.

Князь нарядился в фиолетовый кафтан на меху, стянутый широким золотым поясом, обулся в сафьяновые, с серебряной насечкой сапоги, красное корзно заколол на груди большой запоною, на голову одел кунью шапку с красным верхом.

Как только замаячил над Днепром стольный град князей Ростиславичей, по большаку стали попадаться крестьянские возы. Мужики, уступая дорогу, торопливо съезжали на обочины, снимали шапки, кланяясь проезжавшему в голове отряда князю, со страхом разглядывая вооруженных воинов.

У ворот окольного города князя с искреннем, а скорее всего с напускным радушием, встречали пёстро разодетые бояре.

— Со счастливым прибытием, княже! — с угодливыми улыбками приветствовали они Ростиславича.

Дружинники, привстав на стременах, высматривали в толпе встречающих знакомые лица, здоровались и громко смеялись.

Толпы смолян с приветственными криками встречали Изяслава Мстиславича и его дружину. Бил в набат вечевой колокол на Торгу — главной вечевой и рыночной площади города. И Торг и набережная с причалами у Днепра располагались обособленно от остальной части города, находясь сразу за Пятницким острогом, за пределами мощных городских и острожных стен. Торг был отделён от совсем никак не укреплённой набережной лишь линией хилого тына (частокола). Именно сюда и стекался народ на общегородское вече по случаю повторного вокняжения на отчем столе Изяслава Мстиславича.