1

Я же носился с обстановкой — это правда было напряжно. Нужно было создать обстановку для подземного паркинга — это раз, в каждый подъезд обеспечить живые цветы, картины, обеспечить книгами библиотеку комплекса — она тут была на третьем этаже, обеспечить стиральными машинами прачечную — на втором этаже. А уж про картины я промолчу — пришлось вылетать в другие страны и покупать местную живопись, которую обычно продают туристам — десятки различных картин!

Особенно возился с подключением дома к коммуникациям — это бегать и согласовывать с администрацией кучу бумаг, при том, что все работы я обещал сделать сам. Это ещё хорошо, что в доме стояла нормальная электрика.

В общем, бег практически по шестнадцать часов в сутки с бумагами, согласованиями, с щедрыми подарками — одному из чиновников пришлось подарить даже Волгу! Но дело быстро летело, можно сказать, администрация старалась действовать как можно быстрее и помогала мне всем, чем могла — регистрация счётчиков электроэнергии, а вот на счётчики воды они посмотрели как баран на новые ворота. Упс, ошибся немного, тут их ещё не ставят?

Бег с новым ЖК продолжался, пока билдкрафтер собирал новый, соседний дом, огромные каретки, тонн по пятьсот в каждой, ездили с большой скоростью и точечно укладывали материал, слой за слоем. Подвижная опалубка, смещающаяся вверх, помогала материалу не расползаться, и здание быстро росло и ширилось.

А я тем временем носился с этим и весь январь, и даже в феврале чуток, в мыле. Финишем стала отделка квартир под ключ — это все бытовые приборы. То есть — мебель, телевизоры, магнитофоны, ковры, люстры, кухонные принадлежности с большими двустворчатыми холодильниками, заполненными едой — в основном консервами, так как хрен знат сколько ещё простоит дом до сдачи.

* * *

Шелепин прямо взъерепенился.

— То есть как это ты?

— Элементарно, ватсон, — Я рухнул на диван в кабинете Воронова, — устал как собака с этими согласованиями.

— От темы не отходи! — Шелепин был жутко зол, — зачем тебе сливать информацию?

— Элементарно. Вы, я имею в виду государство, — я взял чай и пригубил, уже почти остыл, — не умеете работать с информацией вообще. В принципе. Когда что-то происходит, вы впадаете в состояние, похожее на истерику и либо стараетесь не замечать, либо психуете. Как вы будете действовать, если произойдёт катастрофа? Та, которую нельзя скрыть? Никак, вы никак не сумеете действовать, — закончил я, — одной из основных задач государства является решение больших и сложных проблем, которые не в состоянии решить общество без объединения в государственную машину. Понимаете?

Шелепин рухнул в кресло, но ещё больше злился:

— Это не повод сливать американцам информацию!

— Я её фильтрую. Знаете, что добило советский союз? Это Чернобыль и Нахимов.

Шелепин спросил:

— Нахимов то тут при чём?

— Адмирал Нахимов. Теплоход, потонул в восемьдесят шестом. Я смотрел архивные видео об этом — там просто пи...ц что творилось. Одни орут молчи-молчи, другие бьют по рукам пытающимся снимать, третьи стоят и смотрят, как люди тонут — пока приказ из Москвы на спасение не пришёл, им до п...ды на людей. Государство просто расползлось во время этих двух катастроф. Продемонстрировало, и очень ярко, что не способно нормально реагировать на ситуации. Что собственный имидж им важнее собственных граждан и страны. Это стало сигналом к тому, что это государство больше не нужно. Начало презрения и ненависти к коммунистам. Вы тоже такой же, — я отпил ещё чаю, — вспомните протесты в шестьдесят втором? Истерика, вот как можно охарактеризовать ваши действия. Вы абсолютно не готовы к неожиданностям. Зачем вообще нужно государство, если оно не способно решать большие проблемы? Катастрофы, ЧП, пожары и наводнения, взрывы атомных станций и кораблекрушения?

Шелепин всё ещё злясь, спросил:

— И ты думаешь, что сделаешь лучше?

— По крайней мере, государству придётся выкручиваться. Не знаю как у вас, а у нас с девяносто третьего года и до пятидесятого века, есть серьёзная уголовная статья за сокрытие информации о катастрофах. Так вот, если вы заговорили о морали.... — я отставил чашку и временно включил свою прошлую личность.

Да, я генерал СВР, Великий Инквизитор, следователь, судья и палач в одном лице — одного взгляда хватило, чтобы Шелепин сбавил обороты и краснота на его лице сменилась бледностью:

— Если мы вдруг заговорили про мораль, то мне следовало бы взять моих боевых дронов и устроить бойню, освободив мою страну от коммунистической партии. Потому что вы нарушаете законы, существовавшие тысячи лет, законы, которые не оспаривались ни разу. И если я хотя бы краем глаза замечу, что вы действуете на благо лишь маленькой, заплывшей жиром прослойке элиты, и проливаете ради неё кровь невинных граждан — помолитесь. Другого вы не успеете сделать, — Шелепин всё больше бледнел, я же не отводил взгляд, — я уже больше двухсот лет занимаюсь лишь тем, что казню врагов своего народа. И поверьте, умею это делать лучше, чем вы могли бы себе представить. Лучше, чем этот ваш Сталин мог бы мечтать.

Шелепин вдруг закашлялся и схватился за сердце. Воронов немедленно подскочил к нему и Александр Николаевич начал задыхаться — видимо, я его напугал слишком сильно. Не привык комсомольский вожак к тому, что его могут запугивать. Хотя я не старался то особо, так, напомнил, чем это может выйти. Резко выхватил с пояса одну коробочку и достав из неё инъектор, вогнал через одежду в плечо иглу, но ситуация была и правда крайне серьёзная и угрожающая.

— Грачёв, делай что-то! — в панике вскричал Петя.

— Уже делаю, — я вызвал экстренно челнок, — сейчас, постараемся дотащить его до яхты...

* * *

И таки это был сердечный приступ. Довольно серьёзное, между прочим, явление — Александр Николаевич уже в бессознательном состоянии был экстренно доставлен до яхты. Её гигантская, лазурного цвета, вытянутая громада, успокаивала меня в том, что всё будет хорошо. Шелепина положили на носилки и перехватили у меня медботы, которые дотащили его до автодока, где начался процесс лечения.

Я рухнул в кресло вместе с Вороновым, он на одну из коек. Почему-то полез вместе с нами, видимо, волновался за своего патрона.

— А ничего у тебя тут яхта, — вдруг сказал он, — настоящий дворец.

— И не говори. Старая рухлядь, ей уже больше пятисот лет. Переделана из боевого крейсера, списанного на слом.

— Правда? — Воронов тоже переволновался.

— Правда. Иначе бы тахионный двигатель не е..нул и мы с тобой не застряли бы в этом времени. Тебе то хорошо, ты считай шаг назад сделал, всё знакомо. Люди тебя понимают, всё тебе известно.

Воронов улыбнулся почему-то:

— Слушай, а меня не можешь тоже подлечить? И Катю? И её родню?

— Я всё удивлялся, почему ты, такая большая шишка, не позаботишься о родне своей жены. Ладно Анатолию, ему не положено, но ты то можешь позволить себе вольность, пристроить их где-нибудь в Москве...

— Да, — Петя махнул рукой.

— Что да? Что да? — вот дебил. Нет, правильно Шелепин его охарактеризовал — дурак, — думаешь Шелепин или кто ещё, оставили бы своих родственников прозябать где-то за уралом? Тем более, те и так еле сводят концы с концами. А я там ЖК закончил. На уровне лучших элитных комплексов двадцать первого века. Даже солярий и салон красоты есть. Не говоря уже об обычных удобствах. ЦК обзавидуются.

— Вот поэтому...

— Завали е...ло, Воронов, — махнул я рукой, — ты не хочешь — я это устрою. Вали всё на меня, я дурак, у меня справка есть! — улыбнулся я.

* * *

Шелепину пришлось пройти тяжкие процедуры замены сердечной мышцы на искуственную. Ну и армирование венозных сосудов, мышечной ткани, омоложение кожи, и ещё кое-какие меры ювенальной терапии. Зубы опять же — половина запломбированы, пришлось сделать новые, из керамики. Без нервов, зато такие, что можно перекусывать стальные канаты.

Результат налицо — Шелепин вылез из автодока голый, злой и изрядно похорошевший, оделся быстро в больничный халат и огляделся по сторонам.

Лучше всего о том, где мы находимся, говорило уже знакомое нам панорамное окно тридцать на тридцать метров, в которое была видна очаровательно спокойная панорама планеты земля, медленно проплывающая под нами.

— А, — Александр Николаевич подошёл ко мне, Воронов уже залез в автодок сам и попросил его исцелить, — ну ты и дал.

— Простите, — повинился я, — виноват. Хотя от слов конечно не откажусь, но мне не стоило так расслабляться.

— Ты что, правда готов меня шлёпнуть? — спросил он с прищуром.

— Не, до такого я бы не стал доводить. Но имея в руках микродроны-разведчики не проблема за неделю скопить компромат на всех до последнего человека в ЦК и иметь такие возможности, о которых другие могут только мечтать.

— Компромат? И на меня что-то есть?

— На вас маловато. И на вашего друга тоже маловато. Зато на брежневскую команду столько, что можно уголовное дело открывать. В пяти тысячах томов — столько всего накуралесили. На секретарей региональных обкомов, почти на каждого, убойный есть. Или вы думали, мне по доброте душевной вся ваша система помогает мои дела проворачивать?

— Конечно не по доброте, но...

— Одна угроза в стиле Остапа Бендера и они становятся шёлковыми и мяготелыми, готовы любой каприз исполнить, как Корейко. Вот что, товарищ Шелепин, вы не волнуйтесь так. Просто не надо секретить катастрофы — учитесь с ними работать. Признавать, обещать разобраться, успокаивать народ, скорбеть по погибшим, винить во всём злодейку-судьбу и нерадивых чиновников на местах... Увидите, сможете стать великим лидером. Как-никак не одно поколение таких значимых лидеров выросло на умении правильно действовать.

— Звучит так, как будто ты стараешься меня уберечь.

— Оно так и есть. Уберечь от судьбы Горбачёва, на которого свалили вину за все катастрофы, несчастья, за всю бедность и вообще за всё плохое. Оно вам надо — стать дежурным стрелочником по стране? Вот поэтому я и буду вас учить. Завтра разобьётся ТУ-114 под москвой. Погибнет двадцать один человек. Попробуйте сделать всё правильно и увидите, народ к вам потянется.

— Вообще-то пропаганду решаю не я.

— Ваш друг сидит на цензуре и решает, что можно говорить, а что нельзя. Вот что, если вы не умеете, я вам помогу, подготовлю речь, которую нужно будет зачитать по радио. Уж свои люди в радиовещании у вас есть, я знаю.

* * *

Всё равно, получилось как хотел Грачёв. Шелепин, вернувшись к работе, обнаружил, что головные боли его больше не донимают вообще, а так же в целом самочувствие было как у молодого и энергичного человека. Он ещё не видел, что вытворяет Королёв — тому как вожжа под хвост попала, помолодев внутренне, улучшив самочувствие и закусив удила новых великих задач, Королёв устраивает там почти террор своих подчинённых, заставляя их работать вдесятеро усерднее.

Вечером четырнадцатого февраля по радио в девять часов вечера прозвучал трагический голос Шелепина:

"Товарищи, жители советского союза. Сегодня, на полосе московского аэропорта Шереметьево, произошла страшная трагедия — разбился борт ТУ-114, выполнявший штатный рейс Москва-Конакри. По предварительным данным, трагедия произошла в результате нехватки наземной техники и персонала для борьбы с снежными заносами на взлётно-посадочной полосе. Погибли тринадцать членов экипажа и восемь пассажиров. От лица коммунистической партии Советского Союза приношу искренние соболезнования семьям и друзьям погибших. Чтобы трагедия не повторилась впредь, Комитет авиационной безопасности рекомендовал увеличить в два раза количество персонала и техники, предназначенные для борьбы со снегом на Взлётно-Посадочных полосах самолётов, меры приняты к исполнению и мы получили заверения в том, что Министерство авиации Советского Союза, ответственное за состояние полос, значительно усилит надзор за состоянием Взлётно-Посадочных полос. Ещё раз, приносим свои соболезнования жертвам маленькой, но роковой ошибки. Семьям погибших будут предоставлены компенсации, хотя конечно же, это не сможет вернуть их трагически погибших родственников.

— В нашем прямом эфире был член президиума ЦК КПСС, депутат верховного совета СССР, Александр Николаевич Шелепин"

А вот реакцию на подобное радиообращение Шелепин не рассчитал и не ожидал. Впервые за всю историю компартии, о трагедии сообщали публично. Более того, впервые партийный вожак признавал допущенные ошибки, соболезновал и докладывал о принятых мерах — всё это привело к резкому росту Александра Николаевича — радио в СССР слушали все. От мала до велика, стар и млад, большие чиновники и юные детишки. Естественно, пятнадцатого Февраля об этом знала вся страна и авторитет Шелепина, совершенно непонятно и неожиданно для него, взлетел до небес. Ведь это было впервые, от этого пахло чем-то совсем новым — не сухими, пропитанными пафосом и формализмом формулами про светлое коммунистическое будущее.

К Александру Николаевичу относились в партии по-разному — его союзники, его противники, однако, последние уже начали злорадствовать, что железный шурик сдал и теперь у него начнутся проблемы.

Проблемы начались, но почему-то не у железного шурика, а у его политических противников — в народе медленно начало поднимать голову недовольство — почему о подобных вещах говорит Шелепин, а не Брежнев? Почему Александр Николаевич честно соболезнует, а Брежнев что? Отдыхает в Ялте и охотится на кабанов в подмосковных лесах? Ему до погибших нет дела?

СМИ в СССР это больше чем СМИ, это официальный рупор партии.

* * *

Фантазии коммунистов были весьма смелыми — по результатам совещания, на котором присутствовали я, Королёв, Шелепин, и ещё десяток важных лиц, были приняты судьбоносные решения, которые должны будут определить облик советской космонавтики. Я выступил с проникновенной речью, Королёв тоже не отставал, и вместе мы задали тон совещанию.

Было принято решение — свернуть работы по ракетам Н-1 и УР-700 полностью. Вообще. Открыть работу по созданию ракеты с возвращаемой первой ступенью и водородно-кислородными двигателями, рассчитанными минимум на четыре пуска. Это раз. Направить все ресурсы на создание многоразового космического корабля.

Конечно, старые пни не хотели, но я предоставил доказательства работы американцев над лунной программой — и эта программа уже была близка к завершению — то есть заткнул их бумажками и фотографиями, заткнулись. И безропотно и единогласно проголосовали. Королёв сам определил задачи — сначала возвращаемая ступень, потом возвращаемый корабль, потом — прилунение с последующим строительством постоянной космической базы на Луне.

Но перед этим решили всё-таки бабахнуть и провести совместный с МЭПом проект по созданию сети спутников связи, которые обеспечили бы надёжную связь и навигацию советской армии и флоту, и в будущем — стали бы опорой для дальней космической связи между землёй и кораблями на орбите и за орбитой земли. Совещание продлилось полтора часа — рекордно мало по меркам компартии, на этот раз как разогнанный паровоз, Королёв практически давил на своё непосредственное начальство — министр обороны был вынужден принять все условия.