Подняла нас проводница, громко и трубно сообщив о скором прибытии в город-герой Москву, и мы начали собираться. Вначале я — надев штаны и рубаху, потом Наталья — и я вышел из купе. Спать хотелось до жути — разбаловался, привык работать ночами и спать утром, вот и огребаю по-полной. Организм бунтует. Старею, что ли...

Кстати, на удивление — я в последние месяцы чувствовал себя просто великолепно. Ничего не болело, двигался как молодой. Даже поясница перестала ныть, когда долго ходил. Зина это объясняла хорошим питанием, физкультурой и регулярным сексом на благо своей любовницы, а я и не возражал — может все так и есть. Но вообще — немного странно. Может виной всему позитивный настрой? Радость от попадания в мир детства? Может быть, может быть...

Я помог попутчице вытащить чемодан из-под полки, и одетые, мы сидели и ждали, когда поезд наконец-то втянется на Павелецкий вокзал. Перед тем, как выйти из купе Наталья сунула мне бумажку с телефоном:

— Вот! Позвоните, если надумаете! Может, в гости к нам придете, посидим, пообщаемся, мы будем очень рады! И мало ли...может и мы когда-нибудь вам пригодимся! Чем черт не шутит!

Я был согласен с таким выводом — черт иногда так шутит, что поражаешься его извращенному чувству юмора. Впрочем — на то он и черт. Дьявольское отродье.

Шагать по перрону вокзала было странно и весело. Помню, как в первый раз я попал в Москву, еще четырнадцатилетним мальчишкой — шел, и в душе у меня все пело! "Москва! Я в Москве! Ураа!" Это потом чувства к столице притупились и сошли совсем на минусовой уровень. Впрочем, как и к родному городу. Уж больно сильно они изменились, эти города. Или просто я постарел и стал ненавидеть скопления народа? Социопатом заделался? Может быть, и так.

Первое, что сделал — спустился в метро и отправился куда подальше от вокзала. Бросать письмо в ящик здесь, на Павелецком, было бы большой глупостью — по штампу легко определить, где письмо опустили в почтовый ящик, и вычислить примерное направление моего проживания. Ну да, повторюсь — меня все равно в конце концов вычислят, я верил в эффективность нынешнего КГБ с его практически безграничными возможностями и профессиональными аналитиками, цепляющимися за любой "хвостик", но все-таки хотелось бы прежде забронзоветь, чтобы ни одна сволочь не могла меня ни грохнуть, ни закрыть в дурку под предлогом моей неспособности соображать в соответствиями с современными реалиями. То есть — в свете учения партии и правительства.

Вышел из метро я в самом центре — на Арбате. И пошел куда глаза глядят, надеясь увидеть почту или хотя бы почтовый ящик. Нашел через полчаса, и со вздохом облегчения опустил мое сочинение в нутро голубого друга. Все! Теперь буду ждать результата. Какого? А какой получится. Хотя бы отклика в газете — мол, получили твое письмо, Шаман, счастливы безмерно и прыгаем от восторга.

Письмо я направил Брежневу, вложив листки в несколько конвертов. Не доверяю Андропову, что бы там не говорили о нем историки. Мол, и справедливый, и дельный, и совсем не агент буржуазии. А кто травил Брежнева? Кто настоял на вводе войск в Афганистан, что стоило трехсот тысяч жизней? И самое главное — кто вытащил из Ставрополья Меченого, мерзавца из мерзавцев, развалившего огромную советскую империю?! Да за одно это его следовало просто расстрелять! Само собой, письмо все равно попадет к Андропову, но...это ничего. Не страшно. Главное, чтобы знал Брежнев.

Став старше, я вдруг понял, что этот генсек, которого у нас представляли старым полудурком, развалиной, неспособной на разумные действия, был совсем не так прост. И совсем не глуп. В интригах он разбирался — как рыба во вкусе червяков. А еще — он был все-таки хорошим человеком. Возможно — одним из лучших наших "царей" и царей. В его правление, которое называют застоем, мы жили вообще-то очень даже недурно. Квартиры получали бесплатно, медицина — сколько угодно. Путевки в санатории и дома отдыха. А самое главное — уверенность в завтрашнем дне, когда ты знаешь, что будет через год через два, через десять, двадцать лет. Ты — молодой специалист? Для тебя готово рабочее место, и место в общежитии для инженерно-технических работников. А через несколько лет — отдельная квартира. И это воспринимается в ранге положенности — ну как же может быть иначе?!

Да, я бы рассказал, как может быть иначе...как людей с детьми выкидывают из квартир на улицу, потому что они просрочили банку несколько платежей.

Как коллекторы сжигают ребенка должника, облив его бензином.

Как медицину охватывает повальная коррупция, но и за деньги ты с трудом можешь получить нормальную медицинскую помощь.

Я много мог бы рассказать. И еще расскажу. Придет время...если доживу.

Позавтракал в пельменной на углу старого Арбата. В будущем этой пельменной нет, а тут...стоячие столики и вполне себе вкусные пельмени. Тут точно не отравишься — контроль! И мясо в пельменях есть — ГОСТ! Не скажу, чтобы они были как домашние — это было бы смешно — но с расползающимися магазинными моего времени сравнить их трудно. Хотя...и тут, наверное, всякие есть. Не стоит идеализировать это время. Я про него столько знаю...что лучше бы и не знал — чтобы не портилось настроение.

После пельменной уже поехал в издательство — пока доеду, как раз время и подойдет. Раньше девяти в издательстве делать нечего, а болтаться возле входа, дожидаясь, когда подойдут сотрудники — это как-то...стремно. Не для маститого писателя! Хе хе хе...

Да какой я, к черту, маститый? Ну выпустили одну мою книжку, и что? Разошлась она хорошеньким тиражом, но ведь это ОДНА книжка! Всего-навсего! Вот только время другое. Читал по советских писателей, которые за всю жизнь выпустили одну-единственную книгу, а потом всю жизнь жили на ее переизданиях, да на встречах с читателями. Соберут в Ленинской комнате коллектив какого-нибудь предприятия, и давай беседовать с писателем за жизнь — как будто он какой-то Мессия, знающий о жизни больше, чем любой из присутствующих в зале. И денежку писателю заплатят — вполне себе неплохую. И без всяких налогов. А могут еще и банкет устроить — небольшой, но приятный. Ну чем плохо жить писателю в клятые времена застоя?

Подошел я к издательству в половине десятого. Как раз — сейчас должна была закончиться планерка, и все расходятся по рабочим местам. Это признак времени — планерка перед началом работы. В своем времени я такого не помню. Хотя...может и есть такое, я же не офисный планктон, что я знаю о его жизни в ареале обитания?

Бабулька-"охранница" не обратила на меня ровно никакого внимания, и мое лицо как и в прошлый раз расплылось в улыбке — хорошо жить в безопасном государстве! Ни тебе террористов, ни диких воровливых гастарбайтеров! Все свои, все родные, и...никто не уйдет обиженным.

Когда постучал в дверь главного редактора, за ней послышался знакомый бодрый голос:

— Да-да, войдите!

Я толкнул дверь, и оказался пред светлыми (голубыми, это просто выражение такое!) очами главреда Махрова, небольшого кругленького человека, невероятно живого и подвижного. Ему бы в футбол играть, он бы точно имел успех. Футболист, который не стоит на месте, а все время куда-то бежит с невероятной скоростью и целеустремленностью. Вот таким и был Махров — целеустремленным футболистом, яростно несущимся по полю книгоиздания.

— Ооо! Привет! Михаил! Ох, как хорошо! Как хорошо!

Махров говорил это с таким придыханием, так повторял мое имя, и то, как ему в связи с этим именем хорошо, что я невольно порадовался тому обстоятельству, что на дворе 1970-й год, и если даже кто-то за дверью услышит Махровские "Ооо, как хорошо, Михаил!" — ничего скабрезного не подумает. В этом времени голубых сажают, и очень даже на приличные сроки. Реальные сроки.

Я честно говоря не знаю — зачем это нужно, и кому какое дело, как кто проводит свое свободное время. Но факт есть факт — гомосексуалистов в СССР сажают. Приравнивают к маньякам и педофилам. Мне лично всегда было плевать на то, кто какой там ориентации бродит по миру. Главное — пусть не выпячивают свои извращения, да и пусть себе занимаются чем хотят на добровольной основе. А станут детей вовлекать — сажать на кол, дабы неповадно было.

— Как ты вовремя приехал, Михаил! Как вовремя! Ты голодный? Чаю попьем? Заодно и поговорим! Я тебе все расскажу!

Я не был голоден, но от чаю точно не откажусь, ибо после завтрака в пельменной меня уже достал "сушняк", в горле совершенно пересохло. О чем я и и сообщил моему собеседнику. Он тут же унесся из кабинета и вернулся минуты через три, жестом пригласив меня сесть в кресло возле журнального столика в углу. Тут было оборудовано что-то вроде места для переговоров, и сидеть здесь среди кадок с экзотическими растениями очень даже приятно. Уютно.

— Ну, слушай! Вывалю тебе все, и сразу! Во-первых, поздравлю — весь тираж улетел, как гуси на юг осенней порой! Косяками шел! У нас заказов на книгу еще несколько десятков тысяч! Будем допечатывать — обязательно. Пока пятьдесят тысяч. Потом еще добавим. Так что сегодня в конце дня можешь получишь в кассе десяточку в хрустящих купюрах! Или тебе лучше на книжку перевести?

— Лучше на книжку — не стал отказываться я — таскаться с десятью тысячами в кармане как-то...не очень. Впрочем — тысячу возьму наличными, по магазинам побегаю. Женщине какой-нибудь подарок куплю. Ну и себе чего-нибудь, все собираюсь часы хорошие купить, так почему бы и нет? Золотые! Поддерживаешь?

— Поддерживаю! — хохотнул Махров — тебе надо уровень держать! С иностранцами ведь будешь общаться! Пусть видят, какой крутой мэн наш писатель!

— Хмм...а я костюм не надел — забеспокоился я — в джинсовом-то как-то...не очень! Как считаешь?

— Да пофиг на них! — снова хохотнул главред — Это же американцы, а им ты хоть в трусах ходи — все равно. Даже интереснее будет! Писатель должен быть слегка не от мира сего, эксцентричным!

— Ну да... — задумавшись заметил я — как сказал один хороший писатель, "у писателя что-то обязательно должно быть не как у других людей — либо ширинка расстегнута, либо рукав в говне".

— Ха ха ха! — закатился Махров — Как, как? Либо ширинка расстегнута, либо рукав в говне? Ха ха ха! Запомню, надо будет как-нибудь твою шуточку подпустить! А кто сказал так? Небось ты и придумал! Ха ха ха! Ну, да ладно. В общем, слушай, что получилось. Приехала к нам делегация, типа — общение, разрядка, мир-дружба-жвачка, и был там представитель одного издательства, одного из крупнейших не только в США, но и в мире. Ты такое, наверное, и не знаешь: Фаррар, Страус и Жиру. Название смешное, но издательство совсем не смешное. Объемы у них не очень большие, но печатают они только очень качественную литературу. Кстати, в том числе и книги советских писателей. Только...хмм...

Он замялся, и я понимающе кивнул:

— Диссидентов, да? Всяких там солженицыных?

— Да. Всяких солженицыных. Ну так вот: их пригласили на книжную ярмарку, и один из этих типов приехал. Некий Страус. Чтобы ты знал — это потомок двух богатых кланов миллионеров, человек очень обеспеченный, никогда не живший впроголодь, а потому...козел необычайный! Бедняков в грош не ставит! Но при этом очень активный, энергичный, знающий, чующий прибыль и разбирающийся в литературе. Ему пятьдесят три года, он занимается спортом, путешествует, ездит по всему миру. Теннисом занимается — чуть ли не на профессиональном уровне. Еврей. Хмм...ну что еще сказать...с ним секретарша, которая то ли жена, то ли как жена. Звать ее Пегги Миллер. Красивая баба, холеная, ну просто...хмм...самка! Она в доверии у Страуса, это сразу видно. В общем, была встреча с руководителями союза писателей СССР, разговаривали — через переводчика, конечно. И зашел разговор про тебя! Хе хе хе... Ну да, да — я всунулся, с тебя коньяк! И не меньше чем десять звездочек, ибо нефиг всякие сучки пить, опилочные ректификаты! Ну, так вот: зашел разговор о том, что они, мол, печатают только всяких там...хмм...солженицыных, а у нас ведь есть и другие! Замечательные писатели! Ну, тут я и влез — вот мол, недавно, появилась новая звезда — пишет сказки для взрослых по типу Толкина. Книга влет уходит, стотысячный тираж разлетелся — и не заметили! И никакой там политики, только рассказ о том, как герой в мире средневековья, где есть магия, поднимается с положения раба и становится великим воином. И кстати — гораздо интереснее, чем у Толкина! Толкин — нудятина еще та!

Я слушал, и представлял то, как сейчас взвились бы фапатели на несчастного Толкина. Весь этот отряд эльфо-орков, которые устраивают сходы, нарядившись в костюмы героев Толкина. Честно сказать, я трижды заснул на фильмах по романам Толкина, честно пытаясь продраться через нудятину и нелогичность повествования.

Меня всегда убивал идиотизм главной канвы повествования — полурослик должен отнести кольцо и бросить его в жерло вулкана, иначе мир погибнет. И почему нельзя было усадить этого полурослика на орла, полететь, и отбомбиться кольцом с высоты — ба-аальшая загадка. Эту логику могут понять только истовые толкинисты, и никто другой. Нормальный человек сразу увидит нелогичность и дальше уже ему будет не интересно.

Но он был первым, Толкин. Он открыл эту делянку, которую потом обрабатывали сотни и сотни писателей на большинстве языков народов мира. Он придумал эльфов, гномов, орков. Тех эльфов, гномов и орков, которые потом заполонят тысячи книг его последователей. Но это будет потом.

— О! Машенька! Давай, давай, мы почаевничаем с Михаилом! Миша, вот печенья, конфеты, зефир, шоколад — не стесняйся, налегай! А я тебе расскажу дальше что было, и что будет. Итак, на чем я остановился...а! Ну и вот — вылез я со своим рассказом о тебе, все так слегка обалдели, а я жму дальше: мол, чего бы вам не взять, и не перевести первую книгу романа на английский? Ну не все же вам солженицыных печатать, может и художественная наша литература вызовет интерес у американского читателя? Фантастика сейчас на высоте! Космос, все такое прочее! Ну и сказки никто не отменял. Толкин-то у них вон как популярен! Этот самый Страус и завелся — мол, я сомневаюсь, что ваша фантастика будет интересна нашему читателю, и разве можно сравнивать ваши книги с толкиеновскими? Ну я ему и предложил — а вы напечатайте тысяч пять, и посмотрите — как книга пойдет. А я уверен, что она пойдет! Уверен!

Я про себя улыбнулся: этот роман вообще был вылеплен под зарубежного читателя, а точнее под англоязычного. То есть — под перевод. Он выдержан ровно в духе американского читателя — главный герой молодой человек, находящийся в самом низу социальной лестницы. Его обижают, его оскорбляют. И вот наконец он не выдерживает, устраивает бунт, и...начинает восхождение к вершинам власти! И возвращаясь туда, откуда вышел — наказывает тех, кто его обижал. Утрирую, конечно, но примерно так. Американцы любят одинокого бунтаря, который вышел из низов и всего добился. Вся суть Америки заключается именно в этом — ты приехал, ты удачливый и смелый, и потому ты добился.