04. Сказка на ночь

— Корона виновата перед тем миром вообще и райном Бертом в частности, Лья, — напомнил Дон. — Риан признал вину. Это способ извиниться. А ординары, естественно, в ведении посла ле Скайн. То-есть, твоём.

— Да тьфу на вас, с этой вашей эльфийской совестливостью! — обозлилась Лья. — Вину признал на-фэйери Риан, а расплачивается Мастер Мечей Корнэл — замечательно! Только не слишком ли уж масштабный каприз у вашего Берта получился — может, хватит? На кой гоблин нам здесь такой наплыв диких ординаров с нелепыми представлениями о мире? А других там минимум: какие люди, такие из них и ординары! Бесконтрольно плодящиеся невежественные маложивущие — да это хуже, чем в наших диких деревнях! Тут хоть поверхностный надзор за ними есть, да и представление у них существует о другом образе жизни. А там... — она безнадёжно покачала головой. — Что те, кого райн Берт из прошлого притаскивает, что там, где мы сейчас были — сплошное хамьё. Такое впечатление, что это у них спорт такой: кто кого перехамит! Или это у них глубокое внутреннее убеждение: кто хамее, тот и прав?

— Высь и Крылья! Да какое там внутреннее убеждение, ты о чём? — поморщился Ри. — Ты редко имеешь дело с местными, а я с ними изрядно повозился в своё время, и с тех пор, уверяю тебя, они ничуть не изменились. А тамошние, насколько я понял, ещё меньше наших живут, так с чего они будут отличаться в лучшую сторону? У них такая вещь, как внутреннее убеждение, выработаться не успевает. Тут только о качестве дрессировки говорить можно, об условных рефлексах: так делать нельзя, по головке не погладят, пальцем злобно погрозят, а вот так — сладкий пряник дадут. Или можно промыть мозги, зашорить, запрограммировать — и получишь фанатика, нерассуждающего и тупого... А чаще и промывать не надо, люди вообще легко в фанатиков превращаются: они ж ленивые, как я не знаю что! Каждый раз думать — это ж сколько сил тратится! А фанатизму мысли не требуются — как удобно! Те же условные рефлексы, если разобраться, почти зомби. "Белый рыцарь" — это ж классика самозомбирования. А!.. — досадливо махнул он рукой.

"Ну, да", хмыкнул про себя Дон. "У нас люди быстро заучивают, что вежливость — залог здоровья. А то — и жизни. Запросто. Огрызнулся благословенный райн на кого-то, а он — маг. Или вообще вампир. Или приятели у него такие имеются, которые за обиженного друга из любой щели тебя выковыряют, весело в блин раскатают, до хруста прожарят и на удобрения продадут. Кроме того, вполне живой маложивущий может запросто превратиться во вполне долгосуществующего не-мёртвого. который необидчивый, но памятливы-ый... до жути. Хамы просто не выживают. Или сбегают в дикие деревни. Да, впрочем, и там особо не похамишь, условия жизни не те, все от всех зависят. Проблемы маложивущих — хы! В общем-то, хамство — попытка демонстрации силы. Демонстрировать — значит тратить. А достаточно разумная тварь старается избежать ситуаций, предполагающих расход что силы, что средств: просто жалко! То есть, тратить силу на дурацкое бодание будет только дурак, следовательно — неразумный. Кроме того, странно как выходит: использовать своё преимущество против кого-то в большинстве случаев оказывается подлым. Вот ощущение такое возникает. Почему-то. И не только против, но и во благо даже. Вон как идея взять Лису на взгляд по мозгам проехалась — прямо перекорёжило всего. И на фига тогда вообще сила, если использовать её гадко, как ни крути? Или это в самой природе нашей силы дело? Сила принуждения... А какая ещё сила бывает? Любая сила направлена на принуждение, даже физическая... Бред. Надо обдумать на досуге... Только когда это ещё будет, где ж его взять-то, досуг этот?"

— Не любишь ты братьев наших меньших? — вслух хмыкнул он.

— А с чего любить-то? — покосился Ри. — Я за две тысячи лет сколько раз пробовал — и вечно одно и то же: оглянуться не успеешь, а вокруг вместо мыслящих последователей — тупые фанатики. Вон, до сих пор помню, одному пальцем погрозил — а он и заявил, что "боле недостоин", блин, потому как "не оправдал"...

— И что? — живо заинтересовался Дон.

— Что-что... Повесился... Гоблин драный! Вот, представь, как я себя чувствовал? Получилось, что я его чуть не своими руками... И как мне к ним относиться? Подстава ходячая...

— Зато — они живые, — заметил не-мёртвый. — Некоторым и того хватает, чтобы пылинки с них сдувать и в ватку заворачивать. На того же райна Грана посмотри?

— Так — ты теперь тоже живой, и что? Это повод? Вот — я тебе скажу: "Фу, пра-ативный!" — ты тоже повесишься?

— А то! — захватила Дона идея новой игры: — Я до-олго висеть могу! Представляешь: заходишь ты куда, светляка включаешь — а там я! И так постоянно: куда зайдёшь — а я уже висю! И так повисю, и эдак, и вот так, чтоб про-ник-ся, жес-то-кий! — прорыдав, заломил он руки.

— Да тьфу на тебя! Клоун! — отвернулся Ри.

— Зато симпатичный и артистичный! А ты древний зануда в мятой шляпе, — не остался в долгу Дон. — Шесть тысяч лет назад один кретин повесился, а ты до сих пор вспоминаешь и сопли жуёшь! Вывод сделал? Да. Изменить что-то можешь? Нет. Вот и забей, как Лайм говорит.

— Да я ж тебе не о том! Я о том, что — хамы и фанатики, поголовно, а ты...

— Так, хватит, — пресекла Лья обмен мнениями о видовой особенности маложивущих: — Всё уже выяснили, всем всё понятно: мир брошенный, дрессировщики сбежали, зверинец на самоуправлении! Ты это имел в виду? Абсолютно согласна. И ещё раз скажу: я за уход.

— А слухи ходили — вроде, собирался туда кто-то из Перворождённых? Там же есть ещё места, где более-менее прилично? На юге у них — Индия называется, там в перерождение веруют, в закон причинно-следственных связей. И все такие вежливые поэтому, улыбчивые. Туда-то, может, можно ещё будет... — начал было Дон, и даже подпрыгнул от неожиданности, так саданула Лья по столу ладонью:

— И думать забудь! — рыкнула она, потом взяла себя в руки: — Ты пойми: в здравом уме на постоянное жительство туда никто не пойдёт, с этим ты, надеюсь, согласен? Даже туда, где, как ты говоришь, "ещё прилично"? А гастролирующих энтузиастов-идеалистов туда Риан и Старейшины не пустят, и будут абсолютно правы. Там своих чокнутых хватает! Тебе напомнить, что в любом деле и любом мире может натворить один-единственный идеалист, владеющий магией принуждения? Да даже и не магией, а просто властью?

— Нет! — задрал руки Дон. — Осознал, дурак, исправлюсь!

— Хорошо, если так, — вздёрнула подбородок Лья. — Сами же рассказали: Вэйт всего-то какой-то жалкий "Полог" поставила со слабеньким "Очищением" — а какие последствия? Точечное, слабейшее воздействие — и во что вылилось??

Вэйт прерывисто вздохнула — почти всхлипнула. Во что — во что... В несколько смертей это вылилось. Люди, и так живущие мало и убого, были убиты из-за ерунды, из-за пятачка очищенного от городской грязи пространства. Вэйт до сих пор чувствовала вину за те события. Всего-то хотела слова песни узнать — а такое накрутилось! И Артёма чуть не убили тогда. И на Земле пришлось неделю отсидеть — заказ Короны, не отвертишься. Потому, что Дон решил, что наёмный убийца, который чуть не "зачистил" и так уже полумёртвого Артёма, прекрасно подойдёт для службы в "Поиске", вот Дэрри и распорядился. Уравновешенный он, видите ли. Ага, очень уравновешенный! Дона бы так за ухо! И ведь не скажешь даже, что, мол, не виновата, просто не подумала, что всё так выйдет. Лья сразу нотацию прочитает, что, мол, а надо было подумать. Нет, она права, конечно, но не умеет Вэйт думать таким образом! Ни один эльф не умеет! Это же всех вокруг надо в злобные идиоты записать, и от каждого при каждом своём действии ожидать в ответ только пакостей, гадостей и мерзостей — а зачем тогда вообще жить? Ни один эльф в таком мире и с такими мыслями жить не сможет — с ума сойдёт или изменится, как когда-то переродились эльфы в пещерах. И получились дроу. А что из эльфа в таком мире получится — и представить страшно. Жуть получится. Вэйт уже не эльф, может, и смогла бы — но пробовать как-то не хочется. Вэйт опять тихонько вздохнула.

Ри подозрительно покосился. Опять она будет лепетать, что все хорошие?

— Мне... зверей жалко... — виновато прошептала маленькая дракхия. — Им там... очень плохо. Хуже всех. Люди — они... люди, пусть их, как хотят. А зверей жалко.

Вспомнить заново и ощутить, что собою представляет чувство жалости, прочно забытое за время вампирского бытия, оказалось для Вэйт, пожалуй, самым неприятным в возвращённой жизни. Будто внутри — царапина. И саднит, и не полечить, и что с ней делать — непонятно.

— Жалко, — неожиданно согласилась и Лья. — Но что с этим делать — я не знаю. Ты же видишь: любое вмешательство чревато. Вот и подумай: как вмешаться так, чтобы, вроде, и не вмешиваться? Хочешь — займись. Продумай, напиши план. Обсудим. Только я тебе сразу говорю — забирать их сюда не планируй. Наш мир тоже не резиновый. Не забывай — в восьми Домах сейчас молодые, очень неопытные на-райе, там экологический баланс и так по всем швам трещит. Они даже Клятву Миру ещё не давали, Риан говорил — недели через две-три.

Вэйт засияла, закивала и принялась за компот, гладя сомлевшую у неё на коленях голубую кошку.

— И, Дон, знаешь, что? — хмуро побарабанила Лья пальцами по столу. — Не пускал бы ты пока Нику к Лисе. Я дочь твою видела мельком, она сразу ушла в гости, но... что-то с ней не так. Она ведь пять суток в магической горячке пролежала? Я помню — я с ней во второй и четвёртый день сидела — ничего не путаю?

— А Роган ничего не нашёл, — удивился Дон. — Сказал, что ещё ничего не проявилось.

— Было бы очень неплохо, если бы ты постоянно держал её при себе. Чтобы успеть нейтрализовать то, что проявится, — они уставились друг на друга. Лья многозначительно, Дон озадаченно.

— Да я и так всё время с ней, больше и некому... Но... ты уверена?

— В том-то и дело, что ни в чём я не уверена. Так... — неопределённо пошевелила она пальцами в воздухе, — ощущение неправильности... Но очень стойкое ощущение, понимаешь?

— Лучше приведи её ко мне, — вмешался Ри. — Мы с Саймоном её протестируем, а так — чего гадать попусту? Вот придёт из гостей — и приведи. Ладно, пойду я, мне там закончить надо. Если получится — сделаю холодную вытяжку из чайных листьев, будем ле Скайн продавать. С мёдом должно неплохо получиться. А то — обижаются. что только эльфам все новинки достаются: чай-то заваривать надо, а им оно никак. С кофе и какао тоже что-то аналогичное придумать надо, а то — нехорошо...

— Да... Извини, что я тебя сдёрнул, — спохватился Дон. Ри кивнул и вышел.

Глава вторая.

Лиса висела в серой мути. Ни низа, ни верха, ни стен. Она понимала, что спит, и теперь — во сне — вспомнила, что попадала сюда за последнюю неделю уже не раз. Но каждый раз успевала проснуться до того, как сон перерастал в кошмар — неким судорожным усилием воли. И забывала сразу, и вспоминала только тогда, когда сон повторялся. А кошмар был в том, что поблизости где-то в серой мути был кто-то ещё. Незнакомый. Очень сильный. Намного старше. Очень намного умнее. Он искал Лису, и в этом чувствовалась угроза. Охотился? Может быть. Что-то произошло бы, найди он её. Что-то изменилось бы необратимо в самой Лисе, и она просыпалась, ведомая чувством самосохранения. Только сейчас проснуться не получалось. А ОНО приближалось, Лиса это чувствовала. И не убежать. Серый кисель такой вязкий — даже руки с трудом шевелятся, а уж бегать — помечтай! Совершенно непонятно, как здесь вообще можно сдвинуться с места, кроме того — а куда? Нет ощущения направления, даже где верх и низ — и то непонятно. Лиса напряжённо, с нарастающей паникой, шарила вокруг глазами. Понимала, что спит, но от этого опаляющий нервы страх перед неизвестностью меньше не становился. Это очень страшно — не знать. То, что судорожно домысливаешь от незнания, зачастую оказывается намного страшнее реальной угрозы, тем страх и опасен. Вампирам хорошо — они бояться не умеют, потому и не совершают тех катастрофических глупостей, на какие способен со страху живой человек. Эльфам тоже проще: у них воображение на всякие гадости намного хуже работает, чем у людей. Мозги иначе устроены. У них, наверно, даже кошмары красивые, да и бывают ли они у эльфов? Кошмар из жизни растений... Не звучит. А у Лисы воображение хорошее и не эльфийское ни разу. С какой стороны подберётся эта жуть, приближение которой чувствуется всем телом? Жнец Великий! Не хочу, не хочу, не хочу! Убежать бы, и подальше... Нет, ничего не получается, не двинуться, не шевельнуться. Ноги как спелёнутые, чтобы хоть чуть пошевелиться, приходится такие усилия прилагать, будто гору сдвигаешь. Она извивалась всем телом, пытаясь сдвинуться с места, но это ни капельки не помогало. Она даже тоскливо заскулила, как щенок, но не услышала собственного голоса.

Справа муть отодвинулась, создав пустое пространство, бесшумно взвихрилась, Лиса беззвучно пискнула и задёргалась, пытаясь если не убежать, то хоть отодвинуться. Из середины завихрения в паре метров от Лисы высунулся... Ри? Нет. Тоже голубой дракон, но незнакомый, Лиса почему-то была в этом уверена. Лиса замерла без движения. Дракон смотрел на неё и... ничего не происходило. И страх начал проходить. Подумаешь — дракон. Что она — драконов не видала? Она и сама такая, только белая... Голова начала меняться, смазалась, на её месте возникло человеческое лицо. Незнакомое Лисе лицо, выражающее сильную досаду. Лицо беззвучно пошевелило губами и выжидательно уставилось на Лису.

— Чего? — подозрительно покосилась Лиса. И во сне её в покое оставить не могут! Что им всем от неё надо? У неё и так уже ничего не осталось. Даже жизни — своей, собственной. Есть какая-то, но это не её жизнь, она не умеет жить такой жизнью, и не хочет. Нет, сама, конечно, виновата — летать ей хотелось! Дар ей, видите ли, жить мешал. Вот и сиди теперь, как дура — без Дара и с бесполезными крыльями. Потому что в полёте не только крыльями надо управлять, но и энергетическими потоками в теле, иначе много не налетаешь, не птичка же! А вся энергетика — это, в первую очередь, контроль. А его-то у Лисы и нет. А откуда? Фэрри хоть немножко маг, справился. Летает теперь, зараза. И у Лайма что-то стало получаться, но он, во-первых, полуэльф, во-вторых ему восемьсот лет. Даже у Артёма из того, другого мира, и то получается контролировать свою силу — чтобы не пользоваться, но получается же. Но никто из них не имел Дара Видящей, они все с детства обучены владеть собой — кто хуже, кто лучше. А Лису с двенадцати лет, наоборот, владеть собой отучали: для Видящей это опасно, это хоть и незначительная вроде бы, но ложь. И даже от такой лжи может завестись в душе гниль. Нормальные люди лгут, не задумываясь, и плевать им, что внутри растёт эта пакость — они-то не Видят. Чего не видишь — того, вроде, и нет, вот как получается. А Видящие чувствуют — и в других, и в себе. Каково это: жить и ощущать, как расползается внутри тебя липкая чёрная дрянь? Как-как — плохо. Нельзя Видящим лгать, они от этого с ума сходят. Лучше лишний раз наорать, нахамить, а то и подраться. Но теперь это чревато выплеском силы. И всё, что она теперь может, чтобы локти потом не кусать — убежать к реке и сбросить в воду то, что вскипает в душе. Лишь бы успеть. В первый раз не успела, и две яблони засохли-таки от её злости. Почти на глазах, за день. Лиса хоть и не эльф, а сразу поняла, что от них яблочков уже не дождёшься. Листва, понятное дело, во всём саду облетела — осень, всё-таки, но кору-то со стволов деревья на зиму не сбрасывают! Она никому не сказала, дождалась, когда Дон опять куда-то свалил — на собрание, что ли? — спилила обе яблони под корень и порубила на дрова. Пилила и ревела. Ревела и рубила. Птичка, прости, я не хотела! Я же помню, как ты их уговаривала расти и не болеть, я же знаю, что они тебе — как дети, каждое деревце, а я их убила, твоих детей. Я не нарочно, чесслово. И ростки новые посадила. Только без тебя они долго расти будут, да и примутся ли? Это ты, эльф чистокровный, можешь спеть тихонько — и всё сразу растёт, цветёт и пахнет. А я просто человек. Только мощь нечеловеческая. Как медведь в эльфийской лавке. Фарфор в пыль, металл всмятку, да и сама лавка в труху — чего мелочиться?