| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Брось, Петрович, зарплатой его не проймешь, — вдруг остановил начальника цеха Лукашенко.
Он вытащил из коробки очередную папиросу, неторопливо обстучал ее об стол, смял гильзу. Запалил, жадно втянул дым. Я рассмотрел на его виске несколько бордовых угрей, тёмно-синюю жилку, похожую на замысловатый иероглиф, и как эта жилка часто дёргалась под пергаментно-бледной кожей. "Как бы товарища не схватил инфаркт" — подумал я. — "Пусть уж скорее кричит и гонит к чертовой матери, лаборатория уж меня заждалась".
Однако профорг зашел с неожиданной стороны:
— Биография у тоби на дыво, гхм, правильна. Якщо тоби взять брыгаду? А колы вдасться внедрить изобретения — пидеш у замы до Петровича?
— С чего баня-то упала, — опешил я. — Да только у нас в цехе десяток инженеров, куда мне вперед дипломированных интеллигентов лезть?!
— Значить, не хочеш карьеру строить. — Лукашенко вдруг резко, с размаху вмял недотянутую папиросу в переполненную окурками пепельницу. — Скажи, зачем ты тогда экзамены в нашем ФЗУ сдал? Жаловался всем вокруг, як тоби погано на прошлом месте работы учили. Торопился, кажый день книжки до дому тягал, ночами не спал?
— Мне еще учиться да учиться...
— Тяжело было, да? Едва-едва на удовлетворительно натянул?
— Я очень старался... — Меня начал не на шутку пугать участливый тон Лукашенко.
Не напрасно. Через мгновение профорг ударил — прямо в поддых:
— Ох, чую я, як трудны тоби наши экзамены здалися... после гимназии-то!
— Всегда говорил, белоподкладочник он! Контрик! — вскочил со стула Василий. — Гнать с завода к черту, чтоб пыль за хвостом столбом вилась!
— Вась, тебе бы все гнать! — вступился Петр Петрович. — А кто пятилетку вытянет?
— Сядь, — тихо, но внятно осадил парторга Лукашенко. — Университет наш Алексей тоже закончил. Причем еще тот, — он отстучал пальцами по столу задумчивую дробь. — Политех Санкт-Петербургский мабуть?
— Точно! Ведь думал же! — шлепнул себя ладонью по лбу Петр Петрович. — Вот чего он своего бригадира водит как бычка за кольцо! Хоть тот покуда и телок совсем, но всеж... Леш, ты пяток лет с себя списал, али все десять?
Холодная волна накрыла меня от макушки до пяток. Нет, я конечно всегда подозревал, что мои хлипкие рабоче-крестьянские документы не вызывают особого доверия местных боссов. Но по совету Бабеля особо не переживал — на пятнадцатом году советской власти правдивая биография среди понаехавших москвичей встречается реже, чем невинность у комсомолок. Обнаглевшие в революцию граждане не моргнув глазом правят даты рождения, социальное положение, образование, приписывают, или наоборот, скрывают родственников. Самые отчаянные и дерзкие меняют национальность и вероисповедание. Документов нет, попробуй проверь, поройся в архивах, поищи коллег, соседей, жен или детей.
— Не тушуйся, — подбодрил меня Лукашенко. — Чутка перестарался ты с биографией, бывает. — И тут же добил: — Може ты ще на рояле играешь?
— Еще предложи в партию его принять! — процедил сквозь зубы Василий.
— Кстати да! — тут же согласился Лукашенко, напрочь проигнорировав злой сарказм парторга. — Непременно пропихнуть, покуда он по первой категории идет.
* * *
** Срочно, прямо послезавтра! Кандидатские полгода в рабочих не выходит, но хоть что-то, попроще будет особо бдительным товарищам объяснить назначение в начальники.
— Да ты вообще что...
— Потом объясню. Ты, главное, своих людей к общему собранию подготовить не забудь, — отмахнулся от Василия Лукашенко. — Алексей вот, я бачу, уж уразумел переплет в полной мере.
— Извольте еще бутерброд, — нашелся я с ответом.
— Нам всем не помешает, пожалуй, — Лукашенко потянулся за графинчиком.
Ох, какой мастер! Как технично он подвел ко мне крючок! Наживка со вкусом копченой колбаски на диво хороша, да больно жало острое. Половчее бы увильнуть от этого рыбака. Официальная одиссея за мной значится короткая да слезливая, противоречий в ней не много. Серьезного дознания, конечно, не выдержит... так оно и нестрашно при сырцовском откате в НЭП, особенно если в анамнезе такая мелочь, как отец-поручик или мать-купчиха. За подобную шалость простому рабочему не будет ничего, разве что разок премии лишат. Даже высокий дворянский титул отнюдь не приговор, для ГПУ только и важно, чтоб не окаянный троцкист. Оттого профорг меня не пугает, а манит бутербродами; уж он-то новые веяния чует получше прочих. Да и нет, судя по разговору, у него желания любой ценой расчехлить белоподкладочную контру, напротив, в словах проглядывает необходимость эту самую контру использовать.
Его легко понять, кадровый голод в советской индустрии адовый, не щадят пролетарские революции молодых элитариев. Взять хотя бы нашу бригаду. Подобру таких Семенычей, как наш любимый и единственный бригадир, к ней полагается пяток душ, а командовать ими всеми впору начальнику участка с многолетним опытом за плечами. Почему же всех их нет? Ответ прост: при большевиках — второе дно в подарок. Мало разыскать образованного. Категорически недостаточно преданного и лояльного. Непременно требуется предусмотрительный комбинатор, тот кто загодя, в самое мутное время, додумался справить себе "политически верную" биографию, таким образом — остался формально пригодным для партийно-хозяйственных игр.
То есть большевики-начальники, из тех кто дружит с головой, и рады бы тащить на руководящие посты контриков, да просто технически не могут. Все серьезные назначения идут через партбилет, а его с дворянскими корнями получить ничуть не проще, чем выжить на Соловках.
Лукашенко видит во мне пройдоху и радуется... сволочь! Интересно, у него самого в анкете честно вписано наследное дворянство, или "сами мы не местныя, отстали от поезда дитем малым"? Не по себе ли он равняет меня за осторожного, циничного карьериста, которому не повезло с пролетарской семьей или всепрощающим дореволюционным стажем? Не наигран ли его малороссийский суржик так же, как моя слабая тройка на сдаче экзаменов ФЗУ? И наконец, не считает ли он свое предложение чем-то по-настоящему щедрым, неотразимым, сравнимым с выигрышем миллиарда в лотерею или женитьбой на любимой дочке директора?
Ведь он так пожалуй и думает!
То есть, выбора у меня нет — от слова совсем. Я просто обязан с уцепиться за предложение, если не с азартным визгом, то хотя бы с осторожным энтузиазмом. Стоит отойти хоть на шаг от образа, отказаться — зверь почует врага. Врагов в Советской Республике принято уничтожать любой ценой.
— Может тебе одного бутерброда мало? — поторопил меня легкий на помине Лукашенко.
Рвать советскую границу по снегу, да с женой — верное самоубийство, а до лета еще слишком далеко. Как бы ни хотелось отказаться, но здесь и сейчас мне придется присягнуть на верность:
— Вообще-то я готовил для администрации Электрозавода что-то типа сюрприза. Недавно мне удалось придумать серьезное устройство, способное принести стране огромный экономический эффект...
— Ну наконец-то! — искренне обрадовался моим словам Петр Петрович. — Давно бы так!
— ... для доводки нужен месяц, может быть два.
Лукашенко молча разлил по стаканам остатки графина, поднял свой:
— За изобретателей! — Наклонился ко мне ближе, обшарил серыми въедливыми глазами лицо. — Через две недели в нашем цеху митинг, там доложишь коллективу о внедрении сегодняшней рационализации. Речь согласуешь со мной не позже чем за три дни. Серьезное изобретение готовь до первомаю. Я на тебя надеюсь, не подведи.
— Пить так пить! — я поднял свой стакан. Но про себя продолжил: "сказал котёнок, когда несли его топить".
\*Проституция в 20-х годах была развита чрезвычайно. Согласно данным опросов, в 1923 году продажной любовью пользовались 61% мужчин, трудившихся на фабриках и заводах, и 50% занятых в иных сферах: торговле, управлении и т.п.\
\**На 1 марта 1931 года на Электрозаводе действовало 41 116 норм выработки.\
\
* * *
Первая государственная антитабачная компания была развернута в 1933 году в Германии по личной инициативе нового рейхсканцлера. Ограничивалось курение в общественных местах и для женщин, в будущем планировался полный запрет "дымной" продукции.\
\
* * *
В реальной истории подобное постановление было принято 26 октября 1930 года.\
\
* * *
*ГГ ошибается, данная фраза не из книги Дюма, а из советского фильма "Три мушкетера" 1978 года, соответственно, сопоставить ее с книгой можно (благо, в 20-х в СССР "Три мушкетера" сверхпопулярны), но совсем непросто.\
\
* * *
**Кандидаты в партию делились на три категории — рабочие (из рабочих), крестьяне, служащие и прочие. По первой категории требуется две рекомендации товарищей с одногодичным стажем, кандидатский стаж — полгода. Для третьей, в сравнении — пять рекомендаций от товарищей с минимум пятилетним стажем, кандидатский стаж не менее двух лет.\
3. В день Интернационала так можно
Москва, 1 мая 1931 года (10 месяц с р.н.м.)
— Не простит тебя твой кит, и два маленьких бобра, утка может быть простит, ведь душа ее добра, — выводит недавно разученный текст 2013 года запевальщик Ванюшка.
— И, все дружно! — я вмешиваюсь в процесс, взмахивая ложкой как дирижерской палочкой.
— Простит утка проститутка проституточка! — ревет сводный хор бригады так, что прогибается фанера перегородок.
В ответ где-то глубине общаги раздается неразборчивый мат. Там, за стенками, тоже хлещут пшеничный сок без мякоти, только под другие песни. В день Интернационала так можно.
— Ты плохой хозяин был, для животных для своих... — звонкий голос Ванюшки легко перекрывает праздничный гам трех десятков коммунаров.
Издержки эпохи; нет тут никакого звукового сопровождения для застолья, кроме как дружно драть глотку. Первое время процесс меня удивлял, затем — раздражал. На пятом году я втянулся. Выучил местные песни, припомнил свои из школы и вуза. Заодно притерпелся к антисанитарии и тесноте — не так оно и страшно после кромешного соловецкого ада. Пусть в пятисаженную,* рассчитанную на шестерых каморку** набился чуть не весь состав бригады, пусть обрывки газет вместо тарелок, пусть кислую вонь застарелой потины не может перебить ни "аромат" сивухи, ни густой табачный смрад, ни задувающий из окна майский ветерок, пусть назавтра придется бить вшей. Все равно весело.
Человек скотина социальная, каждому легче идти по жизни со своей стаей, с городом, с нацией. Трудно шаг за шагом пробивать свою колею. За метаниями по миру я и не подозревал, насколько трудно — пока кандидатская карточка ВКП(б) не растворила хитин коммунарского презрения. Теперь никто не поминает былого; ребята в бригаде просты как ситцевые трусы, если вдруг свой — то свой, без оттенков белого, если доверие, то сразу полное, до интима, мыслей, чувств. Водоворот прямодушных отношений мгновенно засосал меня в глубину советской жизни, целый месяц пролетел как счастливое беззаботное детство. Но только месяц — кошмар грядущего сработал как спасательный буй, который вытянул меня из когтей дьявольского, первобытного искушения: раствориться среди "наших", еще и еще раз отложить на будущее решение сложных взрослых вопросов.
Не миновала чаша сия и Александру. Она, как прояснила страшную судьбу родителей, большевиков стала ненавидеть еще сильнее, хотя, казалось бы, сильнее и некуда. Но перед первомаем не удержалась. Купила соколку,
* * *
красный гарусный беретик, юбку клеш, и буквально навязалась на праздник вместо со мной. Так сказать, для изучения врага в естественной среде обитания. Сейчас прижимается к моему плечу, лицо чуть с зелена, но... как же охотно она смеется над незатейливыми коммунарскими шутками! И слава Богу. Я рад за нее, я вижу, как с нее сползают многие печали знания и послезнания. Ей полезно хотя бы день до вечера побыть недовзрослой советской девчонкой. Такой, как все.
— Кому картошечку?! — в каморку ввалились ребята с огромным парящим бачком в руках.
На костре готовили, во дворе. В день Интернационала так можно.
— Седня без нормы! — с гордостью объявляет Семеныч. — Кто сколько сожрет!
Коммунары ответили восторженным воплем. Кричала даже Саша. Наесться от пуза не частая забава в СССР. Тем паче на столе, кроме картошки и неизменного следующего к ней постного масла, уйма норвежской селедки, маргарин, свежий белый хлеб. Фунтовый кулек соли и деревенская сметана. Царский пир!
— Наливай, за бригадира! — вокруг составленного из кроватей и досок стола понесся очередной тост.
— За бригадира! — с энтузиазмом поддерживаю я.
Тихонько подталкиваю Сашу, она послушно поднимает стакан с белесым пойлом:
— За твое здоровье, Семен!
Делает маленький глоточек, болезненно морщится, и неуклюже вонзает ложку в крупный клубень. Тугой, затянутый в желтовато-бежевый мундир бок поддается с трудом.
— Хороша голландка! — я без затей придерживаю норовящий вывернуться картофель рукой. А в ушко супруги шепчу: — Смотри, тут принято по-простому.
— Ох уж эти спекулянты, — громко сетует в ответ Саша.
Вроде как не в тему, однако скрытый подтекст понимают все москвичи. Перед весенней посевной ЦК ВКП(б) постановило нанести голоду в СССР смертельный удар. На последнее золото, а может, если верить молве, в обмен на императорскую корону Екатерины второй, коммунисты закупили в Нидерландах несколько пароходов превосходной семенной картошки сорта "Бентье".
* * *
Поначалу ее безуспешно пытались менять у крестьянушек на зерно и молоко, теперь — бесплатно раздают в колхозы по два мешка на двор с одним единственным условием — посадить и качественно обиходить посаженное. Увы, впрок не идет. Селяне, нимало не боясь облав, тащат даренное добро на стихийные рынки. Массированная пропаганда не помогает, впрочем, как и обещание осенних кар. Ленивые пейзане в прогресс не верят и упорно отказываются горбатиться на картофельных полях.
* * *
*
Хоть плачь, хоть смейся, однако рыковско-сырцовский СНК нашел выход из тупика саботажа в прямом решении продовольственного вопроса руками пролетариата.
* * *
** Согласно новому общесоюзному тренду, дирекция Электрозавода уже отвела под посадки "Бентье" как три четверти своих старых полей, так и свежеприрезанные к ним гектары соседнего полудохлого совхоза. Поговаривают о своем тепличном хозяйстве и птицефабрике; судя по тренду, город скорее накормит себя сам, чем заставит работать колхозников.
\*Квадратная сажень — 4,55 квадратных метров, то есть комната — при примерно 22 квадрата.\
\**Электрозавод заботился о своих рабочих, описанные условия очень хороши. Для контраста, выдержка из отчета об общежитии фабрики "Возрождение" (1937 год): "норма, установленная Ленсоветом на одного человека 4,25 кв. м, а в комнате 30 метров поселены 20 чел. Им даны лишь 14 коек. В общежитии нет уборных, нет умывальников".\
\
* * *
Трикотажная блузка со шнуровкой на груди вместо пуговиц — самый характерный предмет молодежной городской одежды 1930-х.\
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
