Иван Оченков Великий герцог Мекленбурга

Вторым — дав отдохнуть своей кавалерии, пойдем пошерстить западную Эстляндию. Черт, все-таки шесть сотен сабель маловато для такой экспедиции. Ну, елки-палки! Сам ведь Аникиту отпустил, ну вот где таких кадров найти, чтобы и в разведку, и в атаку? Хотя как это где? В Пскове, конечно!

Жители древней республики и ее окрестностей уже слегка грабанули сопредельную территорию и должны войти во вкус. Ну а если не вошли, что маловероятно, есть еще пленные казачки. Надеюсь, их еще горожане не удавили за прежние художества. Нет, ну правда, почему бы не использовать этих идейных борцов с чужой собственностью? Вояки из них, конечно, так себе, а вот для пограбить-разведать в самый раз! Короче, попытка не пытка, как говаривал Малюта Скуратов. Закладывайте лошадей! Со мной Клим, Лелик и Болик, Гротте командует гарнизоном. Ван Дейк занимается укреплениями. Ну, естественно, сотню драгун в охранение. Что, Болик как уехал за баронессой, так и не вернулся? Бог с ним, дело не терпит.

Вы ездили зимой на санях по льду Чудского озера? Многое потеряли. Лошади мерно идут крупной рысью. Полозья скрипят по искрящемуся на солнце снегу. Красота! Мы с Климом, запахнувшись совершенно безразмерной медвежьей дохой, сидим в возке и любуемся окружающими красотами. Следом Кароль верхом ведет наш эскорт — мог бы и с нами в возке, но сам не захотел. Старается всегда быть рядом со своими драгунами, хороший командир вырос из померанского паренька, которого я когда-то принял на службу. Боже, как давно это было! Дарловский замок, трагически погибший дядя, Агнесса. Марта. Черт возьми, ведь прошел год, а у меня нет никаких известий ни из Брауншвейга, ни из Дарлова. Как они там? Времена сейчас с точки зрения медицины совершенно дикие. Половина рожениц не переживает своих первых родов. Брр... нет, к черту такие мысли.

Ну, вот и Псков, по уговору с горожанами я не могу вводить туда войска, поэтому драгуны во главе с Каролем остаются за стеной в ближайшей деревне. Им туда доставят все необходимое. Мы же с Климом въезжаем в ворота и направляемся к местным шишкам. Правит городом земщина, горожане сами выбирают старост для каждого конца, их совет и является чем-то вроде правительства. Писаных законов вроде магдебургского права нет, но есть неписаные, но оттого не менее строго соблюдаемые обычаи. В общем и целом система вполне работоспособная и разумная.

Коротко обрисовываю местным ситуацию — дескать, нужны люди, а будет за это то-то и то-то. Мнутся. В принципе понятно, молодняк на тот берег по зипуны сходил, за старые обиды отомстил — и будя! Оно, конечно, можно и еще, но время неспокойное, того и гляди придется отбиваться от какого-нибудь супостата, так что вы бы, герцог-батюшка, сами, своими людишками управились. Вон они у вас какие бравые. А вот мысль отпустить со мной пленных казачков пришлась однозначно по вкусу. Правильно, чего их кормить, паразитов!

И вот передо мной давешние противники. Безоружные, худо одетые, отощать еще сильно не отощали, но глаза уже голодные.

— Слушайте меня, казаки! Не буду спрашивать, каким побытом вы у самозванца оказались, бо я не поп-батюшка. Если кому нравится в остроге сидеть и от голода зубами щелкать, ничего не имею против. Одначе ежели кто хочет еще поскакать на добром коне в чистом поле да поиграть вострой сабелькой, то милости прошу ко мне. Будете служить мне верой и правдой — я вас за службу пожалую, а кончится война — отпущу с добычей на Тихий Дон или родной Днепр, или куда вам там надобно, в том крест целую.

Казаки угрюмо молчат, лишь один из них, с разорванным ухом (не иначе серьгу вырвали мои орлы), подает голос:

— Уж больно ты мягко стелешь, князь! Да, боюсь, жестко спать будет.

— Коли боишься — оставайся, мне трусов не надобно! — отвечаю казаку. — А кто не боится, айда со мною. Человек я хоть и знатный, но в обращении прост. Кто ослушается — получит плетей, кто в бою оплошает — головы лишится, ну а кто храбр и дело ратное знает — будет сыт, одет и добычей не обижен.

— Мы, княже, не в обиду будь сказано, люди вольные и плетей от катов по боярскому приказу не привыкли получать. И жить привыкли своим умом.

— Глупости ты говоришь, казак, в каком месте вы сейчас вольные? Али вокруг не острог? Али в этот острог вы не своим умом попали? А катов, или, как их у нас называют, профосов, у меня сроду не было. Я своих людей палаческим кнутом не позорю. Если кто провинился, то наказывают их свои же товарищи, с которыми завтра в бой идти. Малая вина — ратники твоего десятка тебя по паре раз лозою протянут, большая — всем полком выгладят. Так что думайте, да побыстрее, а то мне недосуг.

— Мы согласны, князь. Однако атаманов себе сами выбирать будем, и судить казаков будем своим судом и в том не уступим!

— Будь по-вашему, станичники, выберите себе атамана, да есаула, да хорунжего. С ними я ряд заключу, и вы мне на том крест поцелуете. Только помните, что за ваши вины они в ответе будут.

На том и порешили. В тот же день уладив все формальности, казаки получили по упряжному коню да по сабле с пикой. Не такие, конечно, добрые, как прежде, но, как говорится, чем богаты. Среди трофеев, захваченных в бою с самозванцем, было довольно много и луков со стрелами. Их казаки тоже получили назад. Обращаться с таким оружием немалая наука, ее с детства постигать нужно. Так я получил почти три сотни легкой конницы. Атаманом они выбрали того самого казака с разодранным ухом. Звали его Сулимом, а прозвище было Чеботарь. Отчего такое прозвище, я допытываться не стал — может, сапожничает человек в свободное от разбоя время. Забегая вперед, скажу, что если завербованные мною таким же образом люди Аникиты были чистым золотом, то эти далеко не так хороши. Вроде и те и другие из сторонников самозванца, попавших в плен, а вот поди же ты! Может, галерные весла на тех благотворно повлияли, а может, московские служилые люди, бывшие ядром моего прежнего отряда, изначально были более дисциплинированны и годились для рейтарского строя, кто знает. Впрочем, эти казаки мне были нужны для набега на Перновское воеводство, и больше ни для чего, а с этим они хорошо справлялись.

Мы прошлись по западной Эстляндии огнем и мечом, разорив всю округу начисто. Бароны заперлись в своих замках и не казали из них носа, а чухонские деревни достались казакам и полной мерой изведали старинного принципа "горе побежденным". Моих людей, говоря по совести, тоже трудно было назвать ангелами. Победив в бою, они пользовались всеми привилегиями победителей — и грабили, и убивали тех, кто сопротивлялся, и бабы мимо них не прошли, всякое бывало. Но это была какая-то холодная, деловитая жестокость, а вот у этих казаков — нет. Любили, сукины дети, жилы потянуть да поизмываться, если не могут чего-то забрать, то обязательно поломают или сожгут. Если попадется им девка... уж лучше бы не попадалась. Я до сего момента думал, что слова из старой казачьей песни "Привязали Галю до сосны косами" есть художественное преувеличение. Черта с два! Впрочем, что касается войны, то слова не скажу, дело свое знали. Когда войска в Пернове, устав от набегов, выступили против нас, донесли немедленно и, тут же прекратив на время все грабежи, собрались вместе и, кружа вокруг противника, докладывали о каждом его шаге.

Отряд перновского воеводы, вышедший против нас, состоял примерно из шести сотен наемных немецких пехотинцев, одной гусарской, одной панцирной и одной рейтарской хоругви. Плюс некоторое количество пятигорцев и казаков. Кроме того, в нем было примерно около трех сотен человек, собранных местными баронами, порядком утомленными нашими бесчинствами. Артиллерию они по снегу не потащили, обоз, правда, был по польскому обычаю достаточно громоздок. Я мог противопоставить им в открытом сражении тысячу пехотинцев и около восьмисот кавалеристов, включая драгун, кирасир и казаков. Была еще пришедшая нам на помощь ватага псковичей во главе со все тем же Кондратием.

Формально преимущество в людях было у нас, но польская кавалерия сейчас лучшая в Европе...

По уму, надо было закрыться в Дерпте и, тревожа осаждающих набегами, дожидаться сикурса от Делагарди. Согласно его письму на помощь выступил полковник Горн с почти пятитысячным отрядом. Однако я решил рискнуть и выступил навстречу вражескому войску. Хотя расстояние от Пернова до Дерпта относительно невелико, полякам оно малым не показалось. И днем и ночью казаки Чеботаря держали их в напряжении. Большого урона они не наносили, но в какой-то момент польский военачальник не выдержал и послал свои хоругви отогнать назойливого противника. Не было и мысли, что казаки выдержат в конном строю сосредоточенный удар польской кавалерии, посему, когда враг стал уходить, стараясь рассыпаться, поляки нисколько не насторожились и продолжали преследование, пока не нарвались на сосредоточенные залпы спешенных драгун. Несколько смешавшись и отхлынув, они споро перестроились и попытались атаковать мою ездящую пехоту, но неожиданно наткнулись на заграждения в виде рогаток и испанских козлов, установленных ватажниками Кондрата. Атака вновь захлебнулась, и польские хоругви, теряя людей, откатились. Через пару часов к кавалеристам на помощь подошла пехота, и пикинеры пошли вперед, разбирая завалы. Когда путь был очищен, поляки опять атаковали, но драгуны, не принимая боя, вскочили в седло и отступили. Люди Кондратия ушли еще раньше, растворившись в окрестных лесах. Разозленные донельзя ляхи упорно преследовали нас, пока не вышли под таранный удар эскадрона кирасир. Непонятно откуда взявшиеся казаки тут же атаковали польскую хоругвь с флангов, а вновь спешенные драгуны поддержали их атаку огнем. От окончательного разгрома передовой польский отряд спас приход остальной польской кавалерии, однако первый день боев дорого обошелся нашим врагам. По моим подсчетам, их потери составили не меньше двух сотен кавалеристов. Хотя тут как считать. Сами поляки и литвины (а воевали мы сейчас как раз с литвинами) считают в войске только благородных шляхтичей. То, что за каждым идет от трех до пяти вооруженных почтовых (а бывает и больше), вроде как и не в счет. А еще вооруженная челядь да прочие. Вот так у них и получается, что сотня шляхтичей побеждает в открытом бою пехотный полк, а то, что по факту у поляков людей ничуть не меньше, чем в том полку, это никому не интересно. Что, впрочем, совершенно не отменяет доблести польской кавалерии.

На следующий день поляки продолжили движение, стараясь не обращать внимания на наскоки казаков. Те, в свою очередь, тоже на рожон не лезли, однако и в покое не оставляли. Так с боями польское войско продвигалось вперед, пока не достигло Дерпта. Похоже, польский воевода посчитал мою нынешнюю кампанию очередным набегом и всерьез надеялся, что как только он появится у стен замка, мы отступим к Пскову. Увы, тем горше было его разочарование: при появлении войска я встретил его, выстроив большую часть своего отряда перед стенами Дерпта. Всего в строю было порядка восьмисот мушкетеров, остальные оставались в замке в качестве резерва. Строй пехоты был защищен рогатками, и между ротами были расположены пушки, установленные для удобства на санях. Кавалерию я отвел в тыл, но так, чтобы она могла при нужде поддержать пехоту, а казаки Сулима и вовсе отошли в лес, имея приказ тревожить противника по ночам и атаковать при всяком удобном случае.

Перновский воевода, оглядев мой строй и убедившись, что противостоящий ему отряд серьезно уступает в численности его воинству, послал в бой свою хотя и поредевшую, но еще довольно многочисленную кавалерию. Та яростно атаковала наш строй, но, не выдержав ружейно-артиллерийского огня, откатилась, ожидая, очевидно, что я пошлю своих людей в контратаку. Нет, ребята, я вполне изучил польскую тактику и на притворное отступление не поведусь.

Убедившись, что наш строй остался недвижим, польский военачальник также ввел в бой пехоту, однако грозно ощетинившимся пиками терциям не суждено было сегодня добиться успеха. И после того как мы серьезно проредили их ряды пулями и картечью, они отступили.

Ляхи больше не стали испытывать судьбу и отошли в свой лагерь.

Ну что же, и нам пора.

Дождавшись, когда мои доблестные мекленбуржцы стройными колоннами войдут в ворота, я последовал за ними. На сегодня все, можно и отдохнуть. Дома меня ждала горячая ванна и прекрасный стол с хорошей компанией. Да-да, вы не ошиблись, когда я, приведя себя в порядок, появился в обеденном зале, меня помимо обычной компании моих офицеров встретили глубокими реверансами местные дамы. Вдовствующая баронесса фон Фитингоф любезно приняла мое приглашение и приперлась в славный город Дерпт в сопровождении дочери, еще одной племянницы, компаньонки и целого штата слуг. Так что помимо Агнешки, из-за которой и разгорелся весь сыр-бор, мы имеем удовольствие наблюдать еще четырех дам. Мои офицеры в полном восторге. Болик, правда, остался под действием чар юной пани Агнешки и всякую свободную минуту говорил только о ней, чем, по совести говоря, успел утомить. Кароль и Рутгер ван Дейк никак не могли решить, кто им больше нравится — вторая племянница фройляйн Ирма фон Тизенгаузен или компаньонка фройляйн Анна. Надеюсь, до дуэли у них не дойдет. А ведь есть еще и дочка баронессы, юная Аврора, правда, она еще младше Агнешки, но глазками уже стреляет, чертовка. Не постигаю, зачем баронесса притащила в наш лисятник столько курочек, хотя кто знает, может, ей их кормить дома нечем?

Как бы то ни было, мы сидели за богато накрытым столом и вели светские разговоры, словно и не было вокруг никакой войны и не гремели мушкеты, не лязгали сабли. Впрочем, баронессе, казалось, нет никакого дела до неудач поляков, а юные красотки, купающиеся в мужском внимании, слишком легкомысленны, чтобы обращать внимание на подобные пустяки. Только пан Теодор несколько мрачен. Он наблюдал со стены за тем, как проходил бой, и теперь пребывал в меланхолии.

После ужина перешли в каминный зал, мы с паном Теодором и баронессой заняли один угол и вели светскую беседу, поглядывая на некое подобие дивана, где расселись наши красавицы. Вокруг них ужами вились мои офицеры, пытаясь обратить на себя внимание девиц. Те, жеманничая и хихикая, стреляли глазками. Наконец девушки заявили, что им ужасно скучно и они непременно желают музыки. Увы, с музыкой совсем плохо — если в хозяйстве пана Теодора и были музыканты, то штурма они не пережили. Мои ребята недурно стреляют, прекрасно фехтуют и знают много чего необходимого на войне, но вот музыка — это не их конек. Ну что же с вами делать! Не барабанщиков же звать?

Приказал принести мне мою гитару и, сделав перебор по струнам, начал напевать. Мои современники из прошлой жизни, возможно, опознали бы в этом произведении песню из фильма про гардемаринов, исполняемую Михаилом Боярским. Впрочем, на немецком в ней мало что осталось от оригинала, разве что "лантен ланфра" и "лантатита". Ну и мелодия похожа. Но дамам нравилось, и они шумно выражали свой восторг.

После окончания музыкального вечера дамы отправились по своим апартаментам. Все девицы помещались в одной большой комнате, чисто условно разделенной ширмами на несколько закутков. Очевидно, это сделано, чтобы легче было охранять их нравственность. Баронесса занимала комнату рядом, а в коридоре, запираемом на ночь, ночевали служанки. Впрочем, в комнату баронессы был еще один вход, о котором мало кто знал. Я нашел его совершенно случайно, когда после взятия Дерпта мы искали возможные места хранения ценностей. Спрятанных ценностей так и не нашли. К сожалению, любезнейший пан Теодор оказался человеком честным и ничего не скопил на черный день, управляя покоренной провинцией, а городскую казну мы проредили еще в прошлый набег. В том, что фрау фон Фитингоф разместили именно в этой комнате, моей вины тоже не было, так уж получилось. Я, кстати, когда она приехала, вообще в Пскове был. Честно говоря, я представлял себе тетушку прелестной пани Агнешки этакой старой грымзой, красота и молодость которой давно миновали и которая будет всем выедать мозг своими нравоучениями. В реальности же баронесса оказалась весьма приятной и ухоженной дамой на вид лет тридцати с небольшим. К тому же с авантюрной жилкой и неплохим чувством юмора. Ну как тут было устоять?