Едва река покрылась льдом, лодку затащили обратно в мастерскую. Я приводил её в порядок — в основном это касалось внешних поверхностей. Зашкурил повреждения, заново покрыл растворённым в бензине каучуком, осмотрел все "механизмы". Редукторы из шестерней от дрелей меня больше всего беспокоили, их и сменил, а то износ зубьев стал уже заметным. Устроил ревизию подшипникам. Все они построены на скольжении, так что изнашиваются.

Закончив с лодкой, принялся за изготовление торпед. Как раз жалование выдали и стало возможно заказать детали для автоматов глубины — не всё я своими руками умею. Пришло письмо от Степана Осиповича, но не из Питера, как раньше, а из Севастополя. Перевели его на новое место уже с месяц как, поэтому, будучи в хлопотах, не мог он ответить на мои письма, где я ему регулярно отписывал про свои достижения и неудачи.

Всё в жизни было тихо, и я наслаждался покоем провинциального городка. Если память мне не изменяет, для этой эпохи характерен обычай не начинать войн зимой. Так что на спокойные новогодние праздники и масленицу я рассчитывал. А уж что дальше случится и в каких датах — хоть убейте, не помню. А только с приходом тепла по зову ли Степана Осиповича, по собственной ли воле, мне придётся отсюда уехать. Как? Там видно будет.

Глава 6. Не стоит, право, огорчаться

— Юнкег! Что тут, чёгт побеги пргоисходит?! — это мне. Нет больше поблизости ни одного юнкера — точно знаю. И вообще ни одного здравомыслящего человека в округе сейчас не отыскать. Я снаряжаю боевой отсек торпеды динамитом. Остальные — боятся, прячутся и следят за тем, чтобы никто мне не помешал.

Говорящий находится за моей спиной, и ничего, кроме яростного "Тсс" я себе позволить не могу. Брусок плохо заходит, и всё внимание сконцентрировано в кончиках пальцев.

Спокойно "досылаю" шашку. Вот, теперь всё плотно и устойчиво. Оборачиваюсь.

У входа в сарай стоит юный румяный мичман, пухленький и очень милый.

— Нугин? Ггаф? — вырывается у меня непроизвольно.

— Откуда знаешь? — парнишка вздрагивает от изумления.

— Так я пгав, или непгав? — неожиданно возникшая аналогия со сценой из фильма Гусарская баллада" несёт меня по запомнившемуся тексту. Вот похож человек на того героя, что пытался испортить карьеру Шурочке Азаровой, хотя и моложе его, наверное втрое.

Юнец багровеет от злости и заезжает мне кулаком прямо в морду. Вяло так, с ленцой. Собственно, руку его я перехватываю, вупучиваю глаза и шиплю:

— Ударишь — погибнешь, — смотрю как багровение переходит в вишнёвость, делаю полшага в сторону, и добавляю: — Динамиттт!!!

Признаки разума возвращаются на искажённое яростью лицо. Кажется, ребятам рассказывали о чем-то подобном там... где они учились.

Беру мальчика под локоток, осторожно разворачиваю, и мы на цыпочках покидаем помещение. Медленно крадёмся в сторону нужника и, едва до наших ноздрей доносятся соответствующие запахи, отпускаю конвоируемого. Кажется, он понял, что мы на верном пути и, полагает, что далее справится без посторонней помощи.

Не, ну я сражён наповал. Мичман Снегирёв уже спешит мне навстречу:

— Петр Семёнович! Простите великодушно! Он от берега прошел, а Тычкин не посмел остановить офицера.

— Не волнуйтесь, Роман Евгеньевич! Их светлость не успели убиться. Надеюсь вы не поспешили наказать Колюньку?

— Признаться, не до того было.

— Вот и хорошо, вот и славно, — знаю я цену этим... уродам. А что матросик-первогодок не посмел остановить расфуфыренное благородие, так не понял ещё толком, за что накажут, а за что чарку поднесут. — Похвали, что сразу побёг докладать, а за то, что не остановил, пожури ласково, без мордобоя. Вот и будет матросику наука.

Смотрю, как Снегирёв несется к посту оцепления и... меня отпускает. Не мальчик ведь я уже. Волнуюсь. А мне ещё крышку крепить.

— Ты, сын блудливой ослицы и... и... вшивого гиппопотама! Тебе было сказано, никого, не пускать, значит, хоть император, хоть мать родная — умри, но останови. Шкуру спущю с подлеца! Впрочем, молодец, что доложил, но бежал, как беременный таракан.

Марш на пост! Да не туда, бестолочь, к сортиру! Нурина держи, пока господин юнкер не разрешит снять оцепление.

Как Вы уже поняли, юнкер — это Ваш покорный слуга. Так нынче называют флотских вольнонаёмных... пардон, вольноопределяющихся. Ну для занятия офицерской должности оснований у меня нет, а возраст давно непризывной. Но и находиться в этих местах не нося формы военнослужащего крайне неудобно. Я ведь ясно сказал Макарову, что воевать намерен категорически, вот он и похлопотал, чтобы всё оформили соответственно.

Как я сюда попал? А как только снег лёг нормально, прибыла за мной группа товарищей, под руководством как раз мичмана Снегирёва. Письмо от Степана Осиповича привезли и забрали меня вместе с лодкой и всеми причиндалами к самому Чёрному морю. Товарищи, как Вы понимаете, были нижними чинами. Причём, не юноши, а люди с понятием. Уж больно складно всё у них получалось. Пока я выправлял у Ильи Николаевича бумагу, характеризовавшую меня с положительной стороны как добросовестного и прилежного учителя математики, они, считай, всё упаковали.

В последний вечер в трактире впервые прозвучали "Триста лет кукушечка", "На маленьком плоту" и, Варвара оторвалась: "Сильная, смелая, как лебедь белая, я становлюсь на крыло". Тут мичман и погиб. Видел я как затрясло сердешного. А как к ногам падал — это без меня было. Но уверен, что без этого не обошлось. За завтраком молодые люди поглядывали друг на друга с выражением. С каким? Будто не знаете?! Они сейчас состоят в переписке. Ну да не о юных голубках речь. Завтра у меня непростой день, а динамит мне как-то сразу на вид не понравился. Маслянистый, сверху. В мемуарах же Старинова припоминается случай разминирования какого-то моста, когда при осмотре давно заложенного заряда автору книги не показался внешний вид взрывчатки. Она слезилась.

Почему-то опытные подрывники из-за этого побоялись к ней прикасаться и сначала облили щелоком, да не как-нибудь, а осторожно цедя его через солому. Ну, а когда отмыли, тогда и вытащили уже безбоязненно.

Вот и я, откинув крышку, заопасался. Лежалый, что ли, этот динамит? И мыть его боязно — вдруг он совсем взрываться после этого не станет? Он же мне ужасно нужен! И что делать? Решил рискнуть, но попросил оцепить район, где собирался трудиться, пока не закончу. Торпеду мою прямо в сарай, где взрывчатые вещества хранятся, и затащили. Чтобы маслянистость хоть как-то унять, я её пудрой присыпал — отыскался на складах запасец. Уж не с тех ли времён лежит, когда парики по уставу пудрили?

Хотя Макаров, потерев порошок между пальцами, буркнул:

— Магнезия. Дельно.

Вот и припудривал шашки, доставал острожненько, словно при игре в бирюльки, да в боевое отделение укладывал. Вроде, пронесло. Крышки-то отсеков торпеды у меня теперь не гвоздями заколачиваются, а крепятся на болтах, хоть и сквозь дерево, зато через каучуковые прокладки и с широкими шайбами.

Ну вот, Можно приступать к следующим процедурам.

* * *

Романа Евгеньевича вместе с этим уделавшимся Нуриным я отослал безапелляционно:

— Господа офицеры, извольте удалиться на кабельтов. Вам ещё турка бить, а уж мы тут покряхтим по-стариковски.

Снаряженную торпеду следовало донести до воды, спустить и обнулить ей плавучесть. Это с двумястами сорока килограммами динамита, при собственном весе около полутонны. Откуда столько, спросите? Так семь сантиметров деревянных стенок никуда не денешь. Потом еще балласту придётся добавить до семисот. Да знаю я, что неказисто это всё, зато оно есть. И работает. Так что можете насмехаться над старым чудаком. До завтра.

Почему я так уверенно про турка заявил? Так нет вокруг меня дураков. Русский флот, почитай, с осени готовится воевать тут на Чёрном море. Корабли у какого-то богатого купца по имени Ропит отобрали и вооружают пушками, а ещё множество кораблей да катеров куда-то погнали. Бают — на Дунай. Я тоже без дела не сижу, так что нет у меня времени в политиках и стратегиях разбираться. Моё дело подготовиться к утоплению супостата, тем более, что Макаров обещался взять нас с маленьким ныряльщиком к себе на "Великого князя Константина". Это тоже корабль, отобранный моряками у того же самого несчастного Ропита, но без пушек — вместо них на нём собираются возить катера, предназначенные для использования шестовых мин. Самоубийцы. И на моего "Маленького ныряльщика" смотрят свысока. Белая кость, голубая кровь! Что с них возьмёшь!

* * *

Чем я был занят в конце зимы и начале весны? Разумеется, прежде всего, торпедами. Достраивал, благо недостающие детали по эскизам делались теперь за казённый счёт и, поскольку затраты на них оказались просто смехотворными, то дело упиралось исключительно в сроки. А вот тут возникали затруднения — русский флот находился в состоянии подготовки к войне, отчего делалось много усовершенствований на кораблях, особенно на тех, что намеревались отправить на Дунай.

Сам я, по представлении бумаги с похвальным отзывом о преподавании в гимназии, был принят вольноопределяющимся и получил чин юнкера флота — то есть, звание не офицерское, но и не просто матрос. Добровольцами ведь принимали нужных специалистов, а не подряд всех желающих. Причём, подтверждение получения образования являлось обязательным условием. Я же ни диплома, ни аттестата, ни свидетельства не имел. Вот тут-то бумага от директора гимназии и сработала, тем более, с поддержкой Степана Осиповича.

Работал я на берегу. Выбор места определил сарай с динамитом, расположенный поодаль не только от жилья, но и вообще от населённых пунктов. Для охраны тут была поставлена армейская палатка и, служба неслась без глупостей или разгильдяйства — не всё в Российской армии так уж плохо, как иной раз поговаривают. А вообще-то, флотские шарахаются от динамита, считают его очень склонным к подрыву при малейшем ударе. Конечно, они правы, но их любимый черный порох под днищем броненосца, как мне кажется, будет не слишком эффективен, тем более, что в свои шестовые мины они его всего-то килограммов двадцать пять могут заложить — иначе таким грузом на конце длинной жерди ворочать просто невозможно, тяжело. А у меня в торпеду сто шестьдесят литров помещается — четверть тонны. Ну и взрыв куда как мощнее в плане разрушительной силы, потому что детонация проходит, а это намного быстрее, чем горение пороха. Потому и энергия выделяется, считай, мгновенно. И вместо толчка получается удар.

Вот, торпедами я тут и занимался, пока лёд не сошёл. А потом "Ныряльщика" своего обкатывал в море. Мы его приспособились буксировать за катером, для чего на носу на палубе пришлось установить рым — это по морскому так называется кольцо. Вот за него буксировщик и подхватывает багром, да так потом и тянет за собой за верёвку, к рукоятке привязанную. Если же лодка идёт с торпедой, тогда за торпеду и тянут — на ней тоже имеется рым.

Что сказать? Вода в море чище, даже можно ориентироваться, поглядывая снизу на днища кораблей. То есть не слепой полёт получается, как в речной мути. Однако волнение не на шутку беспокоит. Потому я взял за правило ходить на глубине метров десяти. И "потолок" хорошо просматривается, и уже не качает. Опять же воздух мне в баллоны закачивали корабельным насосом до шестнадцати атмосфер, так что его хватало надолго.

Торпеды, как Вы наверное догадались, я все по разу отстрелял еще без взрывчатки. Всю дюжину. Они, понимаешь, каждая на свой манер плывёт. Имею ввиду отклонение от первоначального направления. Вот это отклонение я на них и отметил, переставив прицельные торчки, чтобы створ указывал куда надо. А потом — чистка, перезарядка с приклейкой кирпичей. И горькая правда жизни. Отобрали у меня моих красавиц господа командиры минных катеров. Сказали — самим нужны. Правда, пару штук оставили, чтобы не сильно плакал.

Сами-то они, ясное дело, всю подноготную из меня выпытали и дальше сами с ними возились. Там и хитростей-то, только аппарат установки глубины. Да и то, мне показалось, что знакомы они с темой, потому что спрашивали исключительно о важных особенностях, а не о принципе работы. А вот в боевые отделения опять пороха напихали. Говорил уже, что опасаются динамита.

Что ещё отметить? Отношение к вольноопределяющимся довольно мягкое. То есть вне службы можно ходить в статском платье, да и стеснений в перемещении нет. Большинство офицеров со мной по имени отчеству — видно чин юнкера для сивобородого мужика им не кажется подходящим. С матросами и кондукторами — аналогично. Молодёжи среди нижних чинов у нас на "Великом князе Константине" негусто. Так те вообще повадились дядей Петей звать. Не подумайте, что я расслабился — звания различать научился и "Вашбродь" с "Васкобродь" не путаю, если незнакомого увижу. При случае и глазами начальство могу есть . Ритуалы надо знать. Это необременительно.

Из работ отмечу еще подготовку к погрузке подводной лодки на корабль-носитель. Дело в том, что шлюпбалки тянут судёнышко вверх всего за две точки, а мне с торпедой это не подходит. Сочленение подводного судна со снарядом к большим поперечным нагрузкам не приспособлено. Попросту говоря, сломается оно, если тянуть за нос и корму. Пользуясь тем, что днище и у субмарины, и у её оружия плоское, устроили прямоугольный поддон и с ним процедуру как спуска, так и подъёма хорошенько отрепетировали. Трудность заключалась в том, что пилот на протяжении всей операции находится в герметичной кабине и ни в чём участвовать не может. Посылать человека, чтобы стоя в холодной воде, он что-то привязывал или отвязывал, не хотелось, тем более море не всегда спокойно и лодку мою просто будет перехлёстывать. Ну да справились задачей при помощи концов и багров, конечно.

* * *

Весна на берега Чёрного моря приходит сравнительно рано и в апреле уже тепло. Ветры, конечно, то тучи нагонят, то шторм принесут, но погода меняется быстро. Наш корабль второй день в море. Будущий беспокойный адмирал гоняет команду и в хвост и в гриву. Своё место по боевой, артиллерийской, пожарной и водяной тревоге я уже знаю. Оно всегда одно и то же — с правого борта ближе к корме в той самой каюте, где проживаю. Каюта пассажирская, с удобствами даже, хотя не особенно великая.

Рядом на палубе стоит моя лодка прямо вместе с торпедой на одном щите, прикрепленном к шлюпбалкам туго натянутыми концами. И задача моя — по первой же команде занять место в кабине, чтобы отойти в сторону — увезти заряд динамита подальше — как только другие члены команды вывалят нас за борт. Не хотят рисковать моряки в случае попадания в боеприпас шального осколка, или ещё чего.

Сейчас идут минные учения. Три паровых катера атакуют крепко осевший в воду корпус старого корабля. На нем осталась только одна мачта, и та покосившаяся, отчего выглядит он по-разбойничьи. Никого на нём нет, и он дрейфует, как захочет. Незанятая часть команды расселась на крыше надстройки и комментирует действия экипажей этих камикадзовских миноносок. Не могу на это смотреть, хотя и знаю, что заряды многократно ослаблены. А вот у меня тренировочной торпеды нет, поэтому придется тратить боевую. Оттого и очередь моя — последняя.