Император Единства

Но вся фишка затеи была в том, чтобы стимулировать держателей облигаций "Земельного займа" обменивать их стоимость на земли промышленного, транспортного или сырьевого назначения, что позволяло нам в короткие сроки существенно уменьшить число держателей облигаций, вернув их деньги и энергию в экономику. Ведь облигации менялись на землю не просто так. Во-первых, по принятому коэффициенту обмена для каждого конкретного случая, вида земли и местности, и отнюдь не 1 к 1. Во-вторых, выделение земли осуществлялось под конкретный проект, который еще требовалось утвердить в Агентстве по развитию и, либо вложить в проект собственные средства, либо получить льготный целевой кредит в Банке развития. Таким образом я старался перенаправить в промышленное и транспортное развитие страны энергию массы людей, которые лишились своей земли в обмен на фантики "Земельного займа".

Понятно, что это смогут сделать далеко не все. Одно дело, заложить свою землю в банк и уехать шиковать в Ниццу, уповая на то, что Царь-батюшка в очередной раз простит своим помещикам все долги, а совсем другое включиться в рыночные механизмы и зарабатывать деньги, вкладывая их в те или иные проекты, интересные государству и обществу.

Но, я ничем не могу помочь тем бывшим помещикам, кто вообще ни на что не способен. И не хочу. Бог подаст. Сорняки надо выпалывать.

Кроме того, через механизм проектов и льготных кредитов, я имел возможность держать в узде всю эту братию, обеспечивая "зеленую улицу" одним, и ставя палки в колеса недовольным смутьянам. Лояльность к власти всегда и везде дорого стоит. Как и близость к ней.

Впрочем, и многих крестьян ждало некоторое разочарование. Все же мой Манифест, при всей внешней схожести риторики, существенно отличался от ленинского варианта "Декрета о земле". Хотя бы тем, что "взять все, да и поделить", я никому не дам.

Нет, формально, требования крестьянской общественности были полностью соблюдены, ведь частная собственность на землю была отменена, крупные наделы были переданы под земельный передел, были установлены минимальные и максимальные наделы земли на крестьянина, а фронтовики и прочие герои, как я им и обещал, получили значительные льготы и преимущества при разделе участков.

Даже возможность найма работников была ограничена сезонными работами.

Все это так. Но, как всегда, ищите подробности в мелочах.

Например, под раздел категорически не попали крупные хозяйства, которые являются основными поставщиками продукции в "закрома Родины". Разорвать на куски эффективно работающую инфраструктуру и хозяйство — это не самая разумная идея, как по мне. Нет, конечно, оставить все как есть было решительно невозможно, но совместными усилиями мы нашли выход из этой коллизии, да так, что земля таковых хозяйств действительно подпадала под национализацию. А нюанс был в том, что бывший владелец этой земли, получал свою пачку облигаций, и, согласившись с нашим предложением, обретал не только приоритетное право пристроить эти облигации в дело, но и возможность начать новый успешный этап своей жизни. Таким успешным хозяйственникам, мы предлагали должность директора "Государственного народного агропредприятия", в которое преобразовывалось его же бывшее хозяйство. С выплатой хороших процентов от результата. Либо, как вариант, такие хозяйственники становились собственниками конно-машинных станций, благо национализация касалась лишь сельскохозяйственной земли, но не касалась ни его недвижимости, ни движимого имущества, включая технику и прочий инвентарь. Причем, тем, кто соглашался перепрофилироваться под создание КТС, бумажки облигаций так же конвертировались в материальные ценности в приоритетном порядке.

Некоторые, кстати, соглашались быть директором ГНАП, и, одновременно, организовывали КТС, намереваясь еще и оказывать услуги соседям. Да и не могли многие просто взять и бросить дело всей своей жизни, ведь жизненный успех далеко не всегда был результатом лишь почивания на лаврах, за счет удачного наследства от предков. Многие были настоящими подвижниками, болевшими душой за свои поля и сады, за то, что создавали их отцы и деды. Как я могу таких людей тупо изгнать в Париж? Тем более что бегут к нам сейчас из Франции, а не наоборот.

Отдельно замечу, что, провозгласив о том, что: "Формы пользования землею в сельских общинах избираются исходя из местных условий и особенностей: подворная, хуторская, общинная, товарищеская, артельная", мы ускоряли распад допотопного общинного метода хозяйствования. Во-первых, льготные кредиты на закупку техники и прочего банки будут давать только агропредприятиям — артелям, кооперативам, товариществам, но не отдельным крестьянам или абстрактным их общинам, стимулируя таким образом разделение функций общины на функции местного самоуправления в виде сельсовета, и функции коммерческого агрохозяйства.

Мне нужно было укрупнение на селе и повышение эффективности работы, а добиться этого с помощью мелких нищих хозяйств или общин, которые не могут прокормить даже сами себя, было решительно невозможно. Как и невозможно обеспечить механизацию деревни.

Конечно, установив не только максимальный разрешенный размер надела, но минимальное его значение, мы не только заботились о крестьянине и о его возможности прокормиться с этого участка. Нам нужен был механизм массового переселения из деревни масс народа, в том числе и механизм принудительного переселения. Что-то такое пытались делать и при Столыпине, но у нас были совершенно иные масштабы и подходы.

И избежать принудительного переселения можно было лишь двумя путями — либо добровольно выбрать место переселения, либо завербоваться по программе МинСлужения на стройки народного хозяйства или на заводы с фабриками.

А учитывая, что в любой общине постараются в первую очередь избавиться от самых нерадивых работников и прочих горлопанов, то я надеялся и на некоторое оздоровление атмосферы в деревне. Кроме того, устроив передел земли и заложив всякие плюшки фронтовикам, я собирался использовать их против "тыловых крыс", в деле наведения порядка и подавления всяческих проявлений недовольства в деревне.

— Такие панические настроения среди крупных землевладельцев?

— Нет, Государь, с ними, вроде как, нам удалось прийти к взаимопониманию, тем более что многие из них проявляют интерес к вложению своих капиталов в промышленность, в том числе через получение земли под строительство новых предприятий, которые массово будут строиться в России в ближайшее время. И, разумеется, заинтересованы в покупке акций данных предприятий. Есть и такие, кто в высшей степени заинтересован в доступе на рынок Ромеи и в создании там своих торговых представительств и производств.

Делаю неопределенный жест.

— Ну, это мы можем обсудить. Так, все же, кто мутит воду?

— В основном те, кто по факту лишится заложенной в банке земли и останется ни с чем. А таких немало.

— Среди этой публики есть толковые люди?

Маниковский пожал плечами.

— Не могу ответить, Государь. Их слишком много. Возможно и есть, но вряд ли их большой процент. Есть те, кто служит в армии или на госслужбе, но, в основном, бузят те, кто никогда не занимался никакой коммерцией и жил лишь тем, что имел со своей земли, либо сдавая ее в аренду, либо закладывая в банк, либо то и другое.

— Понятно. Вот тех, кто верно служит Отечеству, нужно как-то уважить. Жду ваших предложений.

— Слушаюсь, Ваше Величество!

— Павел Григорьевич, вы можете держать остальную эту публику под контролем, не допуская серьезных заговоров?

Командующий ОКЖ генерал Курлов поднялся и оправил мундир.

— Думаю, да, Государь. Они разрознены, денег у них не так много. Я бы скорее опасался, что крупная рыба может через них попытаться нанести удар.

Помолчав несколько мгновений, заключаю:

— Что ж, тогда следите за ними. И за теми, кто попытается через них ударить. И при малейшем намеке на попытку потрепаться о заговоре, берите всех. Устройте несколько показательных процессов с самыми жесткими публичными карами. Нам нужно жестко напугать эту публику, да так, чтобы они мочили штанишки, только от одной мысли о крамоле. Никакой жалости. Всех под нож истории. Вы меня понимаете?

— Да, Государь!

* * *

ОСМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ. ИУДЕЯ. ИЕРУСАЛИМ. 28 августа (10 сентября) 1917 года.

Майор Вюрт фон Вюртенау смотрел, как последние из его подчиненных выходят из ворот Святого Города. Они выходили при полном вооружении, и даже с обозом, который русские любезно разрешили им взять с собой.

— Как видите, герр майор, мы люди слова, и вы забрали все, что хотели и все, что могли увезти с собой. Вы поступили очень мудро, отказавшись от сопротивления и избавив своих людей от верной гибели.

Немец покосился на самодовольного русского офицера. Знал бы этот Устинофф, о том, что он, фон Вюртенау, ни на секунду не колебался и был готов умереть сегодня утром. Как и многие его солдаты. Но приказ из Берлина был однозначным — Иерусалим срочно сдать русским до подхода британских сил.

Он мог лишь гадать, чем было вызвано столь странное решение.

Очевидно тут замешана какая-то политика из высших сфер, которая недоступна для понимания простому тыловому майору, пусть и с благородной приставкой "фон" перед его древней фамилией.

* * *

МОСКВА. КРЕМЛЬ. ДОМ ИМПЕРИИ. 28 августа (10 сентября) 1917 года.

Я отыскал Машу в библиотеке и с удивлением увидел, что она обложилась всякого рода путеводителями и справочниками по Италии и по югу Франции.

— За Италией соскучилась, солнышко?

Царица подняла голову и лукаво улыбнулась.

— Ну... как война эта закончится, я бы, конечно, съездила туда. С официальным визитом.

Чмокаю ее в губы и усаживаюсь в кресло напротив.

— Понимаю. Вероятно, будет презабавным это ощущение — вернуться в Рим, уже будучи Императрицей двух других Римов.

Кивает.

— Ну, и это тоже. Но, как ты сам понимаешь, не это главное. Кем я оттуда уезжала? Вот, если объективно смотреть на вещи? Пусть высокородной, но все же барышней, которая отправлялась в далекую столицу покорять ее и сердце будущего мужа, так ведь?

— Ну, вероятно. Не смотрел на это под таким углом.

Маша рассмеялась и погрозила мне пальчиком.

— Врунишка, все ты отлично понимаешь. Но я не об этом. Я прекрасно знаю, насколько я популярна сейчас в Италии, после всего, что произошло. И я хочу обратить эту популярность в те реформы, которые необходимы моей исторической Родине. Солидарность, Служение, Освобождение — эти идеи уже набирают популярность в Италии, так почему бы не помочь?

— Это да, дуче вполне оценит.

Удивленный взгляд:

— Вождь?

Делаю небрежный жест.

— Неважно, пока. Крутится в голове что-то не оформившееся. Какой-то обрывок похожего сна. — Киваю на путеводители. — Так вот для чего ты смотришь эти справочники!

— Нет.

Я запнулся.

— Объяснись, солнце мое.

Маша рассмеялась.

— Нет-нет, для этого мне не нужны справочники и путеводители. Те места я знаю великолепно и мне для визита не нужны подсказки. Я просто готовлюсь к завтрашнему совещанию с МинСпасом и с его новым Управлением по оздоровлению и профилактике.

Заметив мой удивленный взгляд, Императрица поясняет:

— Да, я понимаю, что мы готовимся к пандемии этой твоей "американки". Но ведь это не единственная наша забота, верно?

Киваю. Жена продолжает:

— Так вот, если мы сейчас вербуем во Франции врачей, инженеров и техников, почему мы упускаем из виду другую категорию, которая может быть полезна нам здесь? Тем более что многие из этих людей сейчас, так или иначе, либо в Италии, либо под контролем итальянских войск. Вижу, что ты все еще не понял.

— Уверен, что ты сейчас все пояснишь.

— Конечно. До войны огромные деньги вывозились из России на всякого рода средиземноморские курорты. Италия, Ницца, Лазурный берег и прочие прекрасные места, где русская знать и прочие состоятельные люди, оставляли свои богатства. Но ведь у нас сейчас есть собственный выход в Средиземное море, не так ли? Да еще и побережье Антиохии к тому же. Почему не вложить деньги в создание всей необходимой курортной инфраструктуры? Причем, инфраструктуры на самый разный кошелек и достаток, ведь у нас появилась огромная береговая линия в Средиземном, Мраморном и Черном морях!

Хмыкаю. Вот уж действительно.

— И ты предлагаешь...

— Перекупить французских и итальянских специалистов, которые занимались организацией подобного отдыха на курортах. Думаю, что года два на организацию всего у нас есть. Нужно принять программу развития курортной сферы, наметить места для создания всякого рода санаториев с целебными водами и прочим. Наверняка в наших новых землях можно найти что-то подобное. Кроме того, насколько я могу судить по Италии, всяческие исторические места вызывают интерес у путешественников. Понятно, что там многотысячелетние руины Древнего Рима, но ведь и Малая Азия полна древних развалин! Одна Троя чего стоит! Рима тогда и в помине не было!

Тут за окном что-то бабахнуло.

Маша обеспокоенно бросила взгляд в окно.

— Что это?

Улыбаюсь.

— Десять вечера. Праздничный салют в честь взятия Иерусалима. Забыла?

Девушка грустно улыбнулась.

— Ох, совсем тут засиделась! — и добавила, надув губки. — А я хотела посмотреть, между прочим!

Протягиваю жене ладонь.

— Так ничего не потеряно и я все предусмотрел. Из окон второго этажа библиотеки видна Красная площадь и сам фейерверк. Всего лишь несколько ступенек по лестнице вверх. Пойдем, любовь моя, я покажу тебе праздник по случаю нашей славной победы.

ГЛАВА IV. НАЧАЛО НОВОЙ ИГРЫ

КРЫМ. ЯЛТА. ЛИВАДИЙСКИЙ ДВОРЕЦ. 29 августа (11 сентября) 1917 года.

— Твой брат — опасный сумасшедший!

Николай промолчал, продолжая толкать пред собой инвалидную коляску. Аликс же привычно распалялась, причем с каждой минутой все больше и больше.

— Ты посмотри, во что он превратил нашу благословенную Россию! Просто никаких сил нет вот это видеть!

Великий Князь окинул взглядом идеально подстриженные кусты и деревья парка, но счел за лучшее промолчать, прекрасно понимая, что сказано это было вовсе не о прекрасной природе Ливадии.

— Все то, что ты десятилетиями пестовал, все, что досталось тебе от предков, все пошло прахом! Он опошлил само понятие дворянства! "Служение!" "Освобождение!" А этот его, прости Господи, "Манифест о земле"? Это же ужас. Ужас! А флаги эти мерзкие! Это же надо — объявить в России красный флаг, словно то мятежное отрепье победило! Чернь при власти! Немыслимо!

Бывший Самодержец вновь не стал что-то говорить. Такие сцены уже стали рутиной, и Великий Князь не считал необходимым еще один, совсем уж бессмысленный раз, обсуждать с ней происходящее. Тем более что он прекрасно себе представлял все те аргументы, которые она выплеснет ему на голову при первой же попытке возразить. Собственно, а во имя чего нарываться на глупый спор? Тем более с женой? Что это изменит-то?