Вьюга

— Тут уже места обжитые начинаются, могут и разбойнички озоровать, — пояснил цверг, больше для Киру.

— Оно вряд ли их встретим, что им тут делать, — пробасил Подбийпята, — Но на Мать надейся, а горилку прячь.

Точно, почти у всех ружей разлет сумасшедший — вспомнилось мне не к месту, — ну, шагов тридцать, сорок — край, дальше уже на удачу. Из таких на ста шагах только по куче лупить, и лучше — залпом.

Так что мера разумная, интересно другое: что же там панове с городища взяли такого важного, что еще на топях начинают осторожничать?

Подождали с альвой, пока сани шагов на тридцать отъедут, двинули следом.

— Знаешь, у нас есть песня, старая, — Киру глянула на меня из-под капюшона, шагнула чуть ближе. Судя по всему — поговорили они с рыжей, да так, что от самого завтрака она меня сторонилась. Вон, и молчала, пока рядом с санями шли.

— Что за песня?

— Про маленькую девочку, которая боялась, что ее сожрет каэрда… ведьма, которая рядом жила. Но пришел охотник и убил ведьму.

— Хорошая песня, и об альвах тоже многое говорит.

— Девочка влюбилась в него, а охотник взял плату и ушел. И больше не вернулся. А девочку сожрало горе.

— Нет, все не так было. Девочка вышла замуж за практичного молодого альва и умерла бабушкой.

— Не будь скотиной, зверь, — белобрысая дернула головой, — Стали бы о таком петь?

— А стоило бы.

Киру фыркнула, отвернулась, и дальше уже молча шагали.

Перехватили нас когда уже солнце на закат потянуло, и грамотно сделали — мы как раз на середину поляны вышли, а тут сзади тихонько так выехала троица — ни гиканья молодецкого, ничего такого. Решишь бежать — так по чистому конный догонит, будешь стрелять — им до леска ближе, рванут да оттуда по одному выцелят.

— Спокойно, пан рыцарь, это ворцальские гусары, — только что-то сам цверг далеко не спокоен. Это он карабин рогожкой прикрыл, или мне показалось?

— Не так что-то, пан цверг? — я аккуратно альву за сани оттер, закрывая ими от конных.

— Да откуда они тут? Всегда порубежная стража была — да и то, когда встретишь, когда и нет… — Хевдар сплюнул в снег, — Подождем, чего скажут. Рыгор, не видят тебя особо, ты бы…

Конные уже шагах в пятидесяти, первый нам этак рукой махнул — ждите, мол, а тут и Подбийпята забасил:

— Хевдар, а я его знаю, ей-богу, знаю, да и ты тоже, — и рыкнул, уже во всю голосину, — Пан Перескуйчек, никак не признали?

— О, сосед, а тебя сюда каким ветром? — головной, с нами почти поравнявшись, легко спрыгнул из седла, стукнул пана из Тунава по плечам, заулыбался в седые усы, потом к Хевдару повернулся — Вижу, и ты тут, пан цверг?

Остальные, впрочем, расслабляться не спешили — взяли нас в этакий полукруг, карабины на седлах лежат. Вроде и не угрожают, а если что — вскинуть их много времени не займет. Битые мужики — вон, и мундиры на них как влитые сидят, и держатся грамотно, без суеты.

— На промысел ходили, по городищам старым, — смутившись, пробурчал пан из Тунава, — князь же дозволяет, так?

— Да, пан Рыгор, не запрещено, — Перескуйчек кивнул на нас с альвой, — А это с тобой кто?

— Добрые люди, пан, — тут пан рыцарь замялся, — И альвы тоже, что уж там. Помогли нам с Хевдаром крепко, теперь вот, вместе на Тунав идем.

— Ну, раз ты говоришь — добрые, то и хорошо, — посмотрел на нас, впрочем, без особого доверия, — На Клебицкую засеку загляните, там полуэскадрон наш. Пан Шебницкий, сдается мне, будет рад послушать, что там в Чеккае творится.

Прянул в седло одним движением, свистнул — тут из лесочка впереди еще пара конных образовалась. Ага, кто бы сомневался, эти бы нас и приняли, рвани мы вперед.

— Бывайте здоровы… добрые люди, — хмыкнул напоследок Перескуйчек, тронул поводья, — Альву наш доктор посмотрит, в расположении спросите. Да поспешите, на ладан дышит ваша нелюдь.

Надо же, углядел все, а казалось — ни разу на сани и не посмотрел. Да, хорошо, что добром с ними разошлись — сдается мне, воевать с этими мужиками себе дороже выйдет.

— Если пан Шебницкий тут, — пробурчал цверг, правя к лесу, — то и второй конный весь тоже. Оно с одной стороны хорошо, тут, значит, не до разбойников, а вот с другой…

— Рушение кликнули, по первой очереди точно, — согласился Подбийпята, покосился на меня, пояснил, — может, война будет, пан Сергий, так думаю — иначе не стали бы полк на границе держать.

К Клебицкой засеке вышли уже под вечер, тогда я и понял, как иронично пошутил пан Перескуйчек. Обойти эту засеку конному было просто нельзя. По правой стороне топь с открытой водой, по левой — бурелома навалено, и, похоже, как минимум на фарсанх к югу еще, сколько глаз видит. Ну, а между водой и буреломом стоит крепостица — сразу и не увидишь целиком, только флаг торчит за валами. По уму ставили, не абы как — не удивлюсь, если внутри что получше ружей найдется и все эти буреломы, случись нужда, из крепостицы огнем можно причесать, благо позиция позволяет.

Хорошо, что у ворот очередной знакомый пана из Тунава службу нес — не запомнил, как там того маленького усача звали, толи Вышейхвост, толи еще как, но нас не стали мурыжить на холоде, а споро определили в караулку, сани за нее поставили, кликнули старшего. Я попробовал было сразу и врача спросить — но Вышейхвост только глаза закатил, зацокал языком. Мол, сначала сестра Ирина пусть глянет, а там уж решим, не переживайте, пан Сергий, вот пока, угоститесь наливкой и у огня посидите, ничего с вашей альвой не станет.

Странное положение, вроде и не арестовали нас, а вроде — сиди, пан, и жди что решат. Но спутники мои спокойно все приняли — может, это тут и нормально, как-никак и граница, и топи тоже не фунт сахара. Сидеть, правда, долго не пришлось — едва по стопке горилки выпили, как дверь караулки хлопнула, впуская морозный воздух.

— Пан Рыгор, пан Рыгор, как вас не встречу — все вы за чаркой сидите, — женщина, лет, может, тридцати, вряд ли больше. Черноволосая, с упрямым подбородком и этаким породистым носом — очень красивая, даже мешковатое платье из черной шерсти ее не портит. Думаю, такую в мешок одень — и то будет хорошо сидеть, прямо залюбовался.

— Так я ж, панна Шесинская, того… — стушевался было пан из Тунава, вставая из-за стола — стараюсь блюсти и…

— Да шучу я, пан! — она правда рассмеялась, звонко так, пихнула здоровяка в грудь легонько, — и сколько раз уже говорила вам — звать меня надо сестра Ирина. Где больной ваш?

Шагнула к Милу, приложила руки ко лбу, откинув рыжие пряди. Потом зло кликнула доктора, высказав вбежавшему Вышейхвосту про заботу о раненых. Проследила, что бы носилки принесли, да прискакавшему доктору тоже хвост накрутила так, что у того руки задрожали. Видимо, «сестра Ирина» тут была если и не ровней хорунжему, то точно не ниже капитана. После отправила восвояси и Хевдара с Подбийпятой, сказав что-то вроде:

— С вами и так все ясно, идите уж. Да ступайте, не съем я ваших друзей, панове!

Уселась за стол напротив, плеснула себе вишневой горилки в свободную чарку, выпила махом — лихие у них священницы, ничего не скажешь, — а потом со стуком выложила на стол этакую монету, на вид серебряную.

Глянула на альву, на меня:

— А ну-ка, детки, положите руки на знак Матери. Давай, ты первая, альва.

Киру неохотно как-то опустила ладошку на монету под придирчивым взглядом сестры Ирины.

— Хорошо, теперь ты, пан рыцарь.

Думал, что серебро будет холодным с мороза — нет, теплое, почти горячее. А Ирина только хмыкнула, смахнула монету со стола, потом ткнула в белобрысую пальцем.

— Иди, гусару у дверей скажи — проводят тебя.

— Я бы осталась лучше, сестра.

— Я знаю, как лучше, альва, — женщина нахмурилась, и, такое ощущение, будто удивилась — как это ей поперек говорят? — Ступай, с тобой мне говорить не о чем. Ну?

Дождавшись, когда за альвой захлопнется дверь, плеснула горилки в две чарки, толкнула мне одну. Выпили молча, разглядывая друг друга.

— Как тебя зовут — вспомнил?

Похоже, я здорово изменился в лице.

— Что, пан рыцарь, думаешь ты первый такой?

— А разве нет?

— Нет. Хотя признаюсь, сама такого не видела, но читать — читала. Давно имя вспомнил?

— День тому, может.

— А тут сколько уже?

— Дней пять.

— Врать не буду, пан рыцарь, я про таких, как ты, плохо знаю, — она улыбнулась, поймав мой взгляд, — Что смотришь? Не всем зубрилами быть, да в книжной пыли рыться, меня молодые дворянчики тогда больше интересовали. А эти все ритуалы… Они у нас по разряду «Так давно, что может даже и неправда» проходят, не думала, что вживую увижу. Так вот…

Снова плеснула горилка по чаркам.

— То, что ты все забыл поначалу — хороший знак, пан, — выпили, отсалютовав друг другу через стол, — Может так быть, что и приживешься тут.

— А что, варианты возможны?

— Возможны, как без них, — она вздохнула, — не забыл бы — двинулся бы головой, как оно обычно и бывает... Ладно. В Тунав идешь ведь?

Я кивнул.

— Найдешь там сестру Аристу, канонессу Вроцальского капитула, я ей весточку передам. Поможет тебе. Да, еще…

— Про альв хочешь сказать?

— А что про альв? Нет, — она глянула лукаво, — С альвами ты уж сам давай разбирайся. Или что, совет нужен?

Я мотнул головой, и Ирина захохотала, хлопнула ладонью о стол.

— Сказать хотела, чтобы ты утром подорожную получил, я распоряжусь, а то в Тунаве может беда случиться — время военное, — сказала, отдышавшись, — А теперь ступай, пан рыцарь, проводят тебя. Ступай-ступай, вопросы свои канонессе задашь, поздно уже. Вдруг гусары наши что не то подумают, если мы тут до утра пробудем? То-то же, иди.

Глава восьмая, где герой покидает Клебницкую засеку куда быстрее, чем рассчитывал, прибывает в славный город Тунав, где ест, пьет и придается размышлениям

— Сержант, па-а-адъем! Вставай, Серег, дембеля проспишь!

— Что?

— Да давай, Ефимыч тебя по всей располаге ищет!

— Иду уже, ты че разорался-то?

— Я ж со всем уважением, пан, поднимайся, ради Великой Матери, — кто-то снова зашептал, хрипло так, но за плечо дергать перестали.

Мы в казармах второго конного. Второго конного, а не нашего саперного батальона, и вокруг — Великое княжество Ворцальское, а не горы уезда Адраскан. И за плечо меня трясет вестовой, совсем на ефрейтора Мишку из-под Рязани не похожий, только такой же молодой, разве что.

Протер глаза, продышался — вроде попустило. Точно, казармы второго конного, свежие еще, приятно так сосной пахнет.

Тут вообще много чего такого, нового — вчера пан из Тунава все удивлялся — мол, года не прошло, а гляди ты. Вчера…

Да, вчера успели только перекусить, да еще по чарке опрокинуть с тем самым паном гусарским поручиком, оказавшимся вовсе даже не Вышейхвостом а… А, черт, снова забыл, да то и не важно. Про альв его еще спросил, так он только плечами пожал — мол, доктор в лазарет забрал, а там кто знает, пан, вы лучше утром с сестрой поговорите, она и расскажет. И почему-то сильно мне это не понравилось, да, а потом нас и определили в эту самую казарму. Вон и Подбийпята храпит — этот рык ни с чем уже не спутаю. Сколько проспал? За окном темно еще, вроде.

— Случилось что? — рубаха так и не просохла толком, холодная — аж поежился.

— Так сестра Ирина просит, пан рыцарь, — вестовой перетаптывался на месте, — сказала, что как только пану удобно будет — зови.

Вон оно что, оказывается. А до рассвета сколько у нас? Да молитв двадцать будет точно, не меньше — луна еще высоко стоит и морозец прихватил — пока через двор за вестовым бежал, даже нос защипало. У единственного тут каменного дома нас остановили, посветили в лицо фонарем — интересно, это местный штаб, или Ирину персонально так опекают? Целых три человека на часах — и это в своем лагере, замечу. Ох, сдается мне, совсем не проста святая сестра, и близко нет. Мысленно ее даже из капитанов в майоры произвел, судя по такой охране.

А тут все же штаб — ну, или я работу телеграфным ключом с чем-то еще путаю.

— Телеграфист ваш? — мотнул головой, когда мимо двери проходили.

Вестовой сперва кивнул, не подумав, потом скривился даже. Тоже мне, тайну открыл. Я сюда не напрашивался, мне бы поспать лучше, желательно до обеда.

Ирина, похоже, так вообще не ложилась — глаза покрасневшие, складки у рта залегли, на бюро бумаги навалены кучей и что-то этакое, на бланках оттиснутое, что она небрежно в ящик сбросила, и только потом вестовому махнула:

— Ступай, Сашко. Да, чаю еще принеси нам!

Повернулась ко мне.

— Ты же чай будешь, пан Сергий? А, так знаю, что будешь. Садись вот…

Пока успел тулуп на спинку стула пристроить, а сам на стул устроиться — тот же вестовой выставил пару кружек и блюдо с колотым сахаром.

— Подорожная твоя, — на стол упал свернутый в трубку листок, — едешь по делам святого капитула в Тунав, лошадь получишь. Деньги есть у тебя? Вот и хорошо… Через пять молитв разъезд выходит — с ними поедешь, они до края Прижбыховской пущи идут, так спокойнее будет.

— Кому спокойнее?

— Мне. Да и тебе тоже, у нас тут не стольный Ворцал, всякое по дороге бывает.

Она села напротив, бухнула в кружку целую горсть битого сахара, помешала, звякая ложкой.

— Ну что ты так смотришь, пан рыцарь? Спросить чего хочешь?

Я кивнул, тоже взял кружку — не чай, огонь просто. Отхлебнул с присвистом, чтобы язык не обжечь.

— Конечно хочу, даже много всего.

— Молитва у тебя есть, не больше — она отпила глоток, прищурилась, — Сразу скажу, если до утра ждать — то может статься, ты тут сильно задержишься. Может быть, даже фатально задержишься.

— Могу узнать — почему?

Она кивнула.

— Разъезд пана Перескуйчека вернулся, и сам пан очень уж настаивал, что бы задержали тебя, Сергий. Прямо дай ему волю — лично бы тебя в холодную отволок. Очень удивлялся, что до сих пор до этой дельной мысли не додумался никто. Твоя удача, что его благородие полковник Шебницкий в отъезде, а сам Перескуйчек мне не ровня, будь он даже три раза ротмистр особых поручений.

— А потом не будет проблем у тебя?

Ирина хмыкнула, взглянула на меня поверх кружки.

— Тебе какая печаль, пан рыцарь? Не будет, а будут — переживу.