Это были настоящие порождения ночных кошмаров — сухие, полуразложившиеся, с пустыми глазницами и провалившимися носами трупы. В них не осталось ни толики личности или души — Ланкарт поднял их из могил во времена своих первых опытов и с тех пор использовал как тупую рабочую силу. Обыкновенно он держал их в том самом склепе, куда Бенедикт сейчас вел Киллиана. Пока склеп был занят пленным данталли, мертвые «рабочие» стояли прямо посреди леса, иногда покачиваясь, как листва, на осеннем ветру, и издавая едва слышные протяжные тихие стоны. Киллиан невольно вздрагивал от этих звуков, одновременно силясь понять — неужели горло этих существ еще способно издавать звуки? У них же там ничего нет, кроме иссушенного мяса. Впрочем, ходить и выполнять простые поручения они ведь как-то умудрялись…
— Жуткие твари, — буркнул Киллиан, и не сразу понял, что сказал это вслух.
— Ты про этих? — Бенедикт небрежно кивнул в сторону высушенных марионеток Ланкарта. — Или про данталли?
Харт хмыкнул.
— Вопрос ребром. Но в данном случае, скорее, про этих. Данталли хоть живые. А эти, — он поморщился, — ужасны.
Бенедикт безразлично пожал плечами. Взгляд его был сосредоточенным, а каждый шаг решительным настолько, словно он собирался войти не в склеп к пленному данталли, а прямиком в гратский дворец. Вопреки обыкновению он был одет в простую песочного цвета грубую рубаху и черные штаны.
— Когда мы туда войдем, — серьезно заговорил он, — держись поближе к двери и приготовься в случае чего обезвредить меня. Только попытайся меня не убить.
Киллиан качнул головой.
— Вы уж простите, но в случае чего я брошусь не на вас, а на данталли. Если убить его, то контроль над вами будет потерян.
Бенедикт передернул плечами.
— И мы останемся без объекта, на котором можно проверять действие зелья Ланкарта.
— Поймаем другого, — возразил Киллиан.
— Если и поймаем, то не мы, — покачал головой Бенедикт. — Я уже отправил указания жрецам Красного Культа в Дарне. Поимкой того гнезда данталли все-таки будут заниматься они. У нас здесь слишком важная задача, и именно на ней я собираюсь сосредоточить все силы. Иммар и Ренард меня не поддерживают в этой инициативе. Особенно Иммар, но он не понимает, что нам не стоит разбрасываться и гоняться за славой. Дарнское отделение более толковое, чем, к примеру, олсадское, его жрецы не будут сидеть сложа руки.
Киллиан вздохнул.
— Здесь я с вами спорить не буду. Но если возвращаться к вашему указанию касательно пленного данталли, то даже не просите меня нападать на вас и каким-то образом вам вредить, Бенедикт, если он возьмет вас под контроль. В предстоящей малагорской операции вы — ключевое лицо. Лично я вообще против того, чтобы вы испытывали на себе действие зелья Ланкарта. — Он поморщился. — Хотя, конечно, вы моего мнения не спрашивали. Но могли бы спросить, и я бы прямо сказал вам, что это безумие.
Бенедикт криво ухмыльнулся.
— Учитывая, что я и так знал, что ты скажешь именно это, я не стал спрашивать твоего мнения.
Киллиан закатил глаза и понуро побрел к склепу.
— Как… вы себя чувствуете? — осторожно поинтересовался он перед тем, как пустить Бенедикта внутрь.
— Вполне здоровым, — отозвался Бенедикт, отмахнувшись от вопроса ученика, точно от назойливой мухи.
Это и пугает, — добавил он уже про себя.
— Вы уверены, что уже пора проверять…
Бенедикт остановился и смерил ученика суровым взглядом.
— Так, Харт, слушай меня внимательно. Я надеюсь, Ланкарт своими экспериментами не превратил тебя в неженку, которая теперь будет со мной носиться по каждому удобному и неудобному поводу. Я признателен тебе за беспокойство, но я на дух не переношу, когда оно излишнее, поэтому, заклинаю тебя, запрячь свою заботливость куда подальше и выполни то, о чем я тебя прошу. Уяснил?
Киллиан несколько мгновений смотрел на своего наставника внимательным осмысленным взглядом, затем вздохнул, и когда тот уже подался вперед, готовясь сделать последние шаги к склепу, Киллиан ухватил его за плечо и снова развернул к себе.
— Своими экспериментами Ланкарт превратил меня в неизвестную ни одному человеку на Арреде тварь, и последствия этого эксперимента мне, возможно, еще только предстоит познать, это — первое. Я вовсе не ношусь с вами по каждому поводу, я проявляю здоровое опасение там, где у вас оно почему-то отсутствует, ибо вы решились проверять на себе действие не менее опасного зелья, зная о том, насколько ваша персона важна для предстоящей военной операции, в коей задействован целый материк, это — второе. Ваши слова насчет заботливости я уяснил прекрасно, и я прекращу проявлять ее сразу же, как только вы прекратите рисковать без надобности, это — третье.
Повисло тягостное молчание. Бенедикт ожигал ученика уничтожающим взглядом, однако на губах вопреки его желанию появилась тень оценивающей улыбки.
— Каков же все-таки наглец.
Киллиан пожал плечами.
— Каков есть, — отозвался он, убирая, наконец, руку с плеча наставника. — Итак? Мы идем?
Бенедикт хмыкнул и вновь посерьезнел.
— И все же, держись двери.
— Лучше я буду держаться поближе к данталли. И делайте потом со мной что хотите, но, если не сработает, я убью его на месте до того, как он успеет натравить вас на меня.
Бенедикт кивнул.
Он задумался над словами ученика и рассудил про себя, что тот высказывает правильные мысли. На деле ему действительно лучше держаться поближе к данталли, а Бенедикту — поближе к двери, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств у них был шанс быстро обезвредить кукловода. Возможно, даже не убить, но оглушить, заставив того потерять сознание, чтобы был шанс ставить на нем дальнейшие опыты.
— Не убивай, — полушепотом приказал Бенедикт. — Лучше оглуши, если понадобится.
— Понял, — отозвался Киллиан и вошел в затхлый сырой склеп первым.
Данталли по имени Жюскин, уроженец Растии — избитый, раненый и измученный пытками при допросах — лежал, связанный по рукам и ногам, на земляном полу склепа и, казалось, спал. Киллиан поморщился при виде него, но подошел к нему и вынул из-за пояса меч, приготовившись в случае чего нанести удар по затылку демона-кукольника.
— Разбуди его, — скомандовал Бенедикт.
Уже от одного звука голоса великого палача Арреды Жюскин слабо застонал. Его лицо, превратившееся от побоев в неясную синюю массу, искривилось еще сильнее от страдальческой гримасы. Киллиан легонько толкнул его ногой в бок.
— Просыпайся, — холодно сказал он.
Жюскин застонал громче и зашевелился.
— Пожалуйста… — пролепетал он, но так и не довел свою просьбу до конца.
Бенедикт с опаской вошел в склеп.
— Просыпайся, Жюскин, — проникновенным голосом произнес он.
Данталли, насколько мог, открыл заплывшие глаза и рассеянно посмотрел на вошедшего жреца. На Киллиана, стоявшего прямо над ним, он старался и вовсе не смотреть — похоже, человек, чей облик вызывал в его глазах зуд, какой вызывают только хаффрубы, нагонял на него ужас одним своим присутствием. Возможно, если бы у Жюскина остались силы, он начал бы биться и извиваться от страха, но силы уже покинули его, и ему было практически все равно, каким образом этот кошмар закончится, главное, чтобы он кончился.
— У нас для тебя новое ответственное задание, Жюскин. Если выполнишь его добросовестно, тебе позволят поесть, — вкрадчивым голосом пообещал Бенедикт.
Предательское тело отозвалось на слова великого палача. Душе Жюскина было уже почти наплевать на свою дальнейшую судьбу, но когда до ушей его донеслись слова о возможной еде, желудок недовольно скрутился узлом, издав жалобное урчание. В глазах загорелся предательский огонек, и данталли осознал, что убить готов за любую, даже самую мерзкую и испорченную еду. От осознания этого он тихонько захныкал, вновь прикрывая заплывшие глаза.
Киллиан смотрел на него, и старался отогнать от себя странное чувство жалости, нахлынувшее на него при виде этого измученного существа. Он вспомнил Оливера и Марвина — своих братьев, которые много лет прикидывались нормальными людьми, но втайне поработили свою приемную мать и готовились убить и самого Киллиана.
Эти существа монстры, — напомнил себе Киллиан. — Они не заслуживают ни малейшего сочувствия.
Однако следом пробежала и другая мысль, кольнувшая его гораздо больнее.
А что насчет меня? Сам-то я кто теперь?
— Посмотри на меня, Жюскин, — вновь мягким тоном обратился Бенедикт, делая шаг к пленнику, и тот несчастно застонал.
— Пожалуйста, не мучьте меня больше, — взмолился он. — Я больше ничего не знаю! Я клянусь всеми богами Арреды, я больше ничего не знаю, жрец Колер! Умоляю…
Мольба снова оборвалась на полуслове. Похоже, Жюскин прекрасно знал, что умолять отпустить его на волю бесполезно — жрецы Красного Культа никогда не проявили бы такой милости к данталли. А попросить сжечь его живьем, чтобы покончить с этим кошмаром, Жюскин не мог — не хватало духу.
Ты жалок, — стараясь подавить ворочающееся в душе сочувствие, произнес про себя Киллиан, но ни на миг не поверил этим словам. И тем сильнее в его душе разгоралось сочувствие, чем дольше он смотрел на сломленного пленника. Киллиан ужаснулся самому себе: — Неужели во мне стала настолько сильна природа иного, что теперь она искажает мои чувства? Если так, я опасен для миссии и должен об этом доложить.
— Я не стану подвергать тебя новому допросу, Жюскин, — покровительственным тоном ответил Бенедикт. — Сейчас мне нужно от тебя нечто другое. Я уже называл это: посмотри на меня. Скажи, что ты видишь. И попытайся собрать все силы, чтобы взять меня под контроль.
Жюскин вздрогнул и вновь, как мог, разлепил заплывшие глаза. Он попытался рассмотреть Бенедикта, и в следующий миг на избитом куске мяса, служившем ему лицом, можно было даже различить изумление: Бенедикт Колер не был одет в красное. Распознать это, правда, Жюскин смог с трудом, потому что черты палача расплывались у него перед глазами, которые почему-то вновь начало щипать, словно в них насыпали песка.
— О, боги… — мучительно простонал Жюскин. — Боги, нет… нет…
— Скажи, что ты видишь, — упорствовал Бенедикт, осмелев. Он сделал еще несколько шагов, став так, чтобы точно полностью попадать в размытое поле зрения пленника.
— На вас… нет красного, — захныкал Жюскин, — но я не могу… вас рассмотреть. Не могу… не могу ничего сделать. Боги, что это за магия? Что вы со мной сделали? Что это….
Больше ничего связного добиться от Жюскина не удалось, он начал рыдать, издавая неясные звуки и исторгая из себя жалостливые стоны.
Бенедикт одобрительно улыбнулся и кивнул.
— Ты молодец, Жюскин. Ты хорошо постарался, — его взгляд обратился к ученику. — Киллиан, идем.
Харт нахмурился, глядя на наставника, и молча последовал за ним. Перед самым выходом Бенедикт, стоя в пол-оборота к Жюскину, остановился и произнес так, чтобы пленник его услышал:
— Я распоряжусь, чтобы Мелита принесла ему поесть.
Выйдя на улицу, жрецы некоторое время держались молча. Лишь миновав стоявших неподвижно «рабочих» деревни, они, наконец, заговорили.
— Стало быть, снадобье Ланкарта действует, — задумчиво сказал Бенедикт.
— Вопрос в том, как долго, — напомнил Киллиан.
— Видимо, надо будет зайти к Жюскину еще через пару часов и снова проверить действие по той же схеме. Боюсь, в какой-то момент тебе все-таки придется его оглушить.
Киллиан невесело усмехнулся.
— Бенедикт, — задумчиво обратился он, остановившись. Старший жрец вопрошающе повернулся к нему.
— В чем дело?
— Я… хотел спросить. — Киллиан неуверенно пожевал губу. — Там, в склепе я смотрел на пленника и думал, что он… — Он снова замялся, не зная, как сказать то, что так просилось на язык.
Бенедикт понимающе прищурился.
— Тебе хотелось отпустить его, да? — заговорщицки спросил он. Киллиан вздрогнул, услышав то, что так боялся озвучить.
— Я ни за что бы этого не сделал! — с жаром воскликнул он. — Я помню, что это монстр, который не заслуживает никакого сочувствия, и…
— А вот здесь ты неправ, — смиренно покачал головой Бенедикт. — Данталли, как и любые другие живые существа, заслуживают сочувствия. Взять хотя бы их расплату. Она чудовищна. Я видел, как данталли мучаются от этой боли. Учитывая их выносливость, сомневаюсь, что хоть один человек на Арреде сумел вы вытерпеть нечто подобное и не сойти с ума. За одно это демоны-кукольники заслуживают того, чтобы сочувствовать им.
Киллиан прерывисто вздохнул. Мысли путались. На плечи словно надавила усталость, и он не понимал, в чем ее причина.
— Я думал, вы их ненавидите, — смущенно проговорил он.
Бенедикт снисходительно покачал головой.
— Я искренне ненавидел того, кто поработил разум моей покойной жены Адланны. Но я ненавидел именно этот его поступок и ту, — он помедлил, произнеся следующее слово с явной неохотой, — боль, которую он причинил мне. Пожалуй, тот демон олицетворял для меня все то, что я так ненавижу в ему подобных. Он олицетворял собой то, как данталли относятся к людям. Для него Адланна была марионеткой. Куклой. Игрушкой, которую он — я уверен — со временем выкинул бы, попользовавшись. Для меня же она была всем. Я любил ее, я хотел быть с нею и мечтал сделать ее счастливой. В этом состояла та цель, которая была для меня краеугольным камнем всего, до встречи с Ричардом.
Киллиан понимающе кивнул.
— А после встречи с ним вашей целью стал Культ, — скорее, утвердил, чем спросил он.
— Не Культ, нет, — с легкой ноткой печали усмехнулся Бенедикт. — Моей целью стало обезопасить людей от подобного рода потерь. Данталли способны поработить человеческую душу играючи. Для них это не составляет никакого труда. Пожалуй, они даже не виноваты в том, что так поступают — это заложено в их природе. А мы не виноваты в том, что нам приходится применять к ним в ответ жестокие меры, ведь иначе нам — людям — придется молча сносить их господство над нами. Арреда, создав нас такими разными и при этом такими похожими, вынудила нас вступить на тропу этой войны. И я, дабы обезопасить человечество, решился ее возглавить. Культ был лишь средством.
