Десант в прошлое

— Конечно останусь, Айболит.

Через два часа мы убедились в том, что имеем дело с настоящим патриотом Великой России, ненавидящим каждого, кто только посмеет произнести вслух презрительное — Рашка. После этого мы взгрелись чайком с найденным в холодильнике тортиком и Беркут вместе с Диего отправились в двухчасовое темпоральное путешествие. Когда же они сняли с себя шлемы, я увидел, что на глазах Ивана, этого кремень-мужика блестят слёзы и сердитым голосом спросил:

— Голавль, ты что же ему такое показал, вражина?

— Как что? — Насмешливо фыркнул Володя — Сначала я показал, как валары рас

* * *

чили его родной Могилёв в будущем, а потом сволок в прошлое и там полтора часа зевал, наблюдая, как он пожирает взглядом себя самого, юного и неопытного, и свою первую любовь. Я ведь не ты, Маркони, чтобы ерундой заниматься. Ну, а теперь давай послушаем, что Диего думает о нашем десанте в прошлое. Ему ведь придётся вселиться в тело какого-нибудь юного идальго в Южной Америке или в Испании. Он же испаноговорящий хлопец.

Полковник Загребельный быстро пришел в себя и спросил:

— Маркони, что я должен сделать для вас?

— Найти подход к Железному Батьке, — тут же выдал я директиву Диего, — и сделать так, чтобы мы смогли создать в Белоруссии такой лагерь подготовки, куда ни одна сволочь нос не сунет. Для этого ты предложишь людям Батьки или ему самому всё то золото, которое находится на дне Тихого океана в том месте, где затонул испанский галеон "Ла капитана Хесус-Мариа". Наши друзья, создавшие в Испании компанию "Хозяин морей", ту, что уже заявила о своих намерениях добраться до золота инков и передать двадцать пять процентов правительству Перу, прилетят в Минск сразу же, как ты обо всём договоришься с белорусскими властями. Хотя на его борту было всего сорок восемь тонн золота, это не слитки, а ювелирные изделия инков, которым нет цены. Помимо этого мы знаем, где действительно затонул галеон "Сан-Хосе" с шестьюстами тоннами золота на борту, стоимость которого составляет не менее пяти миллиардов долларов. Железный Батька получит эти деньги в обмен на лояльность к нам и полное невмешательство в наши дела. Осилишь это дело?

Иван переспросил меня:

— Коля, я не ослышался? Ты сказал пять миллиардов долларов? Да, за такие деньги Батька сам стукарем в нашем городе станет. Он же сейчас находится в очень сложном положении и ему срочно нужны деньги. У меня есть выход на генерала Втюрина, так что я быстро обо всём договорюсь. За этим дело не станет. Поверьте, в Белоруссии вы найдёте именно то, что ищете — тихую гавань.

Полковник Загребельный был человеком дела и уже через полторы недели Александр Григорьевич принял у себя обоих наших "испанцев" — подполковника Бастрыкина и майора Гребнева и те не только рассказали, но и показали золотую статуэтку, изготовленную инками, поднятую на поверхность аквалангистом-глубоководником, которому пришлось для этого нырнуть на глубину в сто тридцать два метра. Золотая статуэтка была передана в дар Республике Беларусь и её президент подписал с компанией "El amo de los mares". Об этом было заявлено во всеуслышание и негодующих воплей хватало с избытком, но зато Лукашенко поговорил по телефону с президентом Перу и администрация стала готовить его визит в эту страну. Золото инков было нужно Белоруссии, как корове седло, зато дешевые долгосрочные кредиты были теперь гарантированы, ведь наши испанцы уже сказали, что знают где лежат останки галеона "Сан-Хосе".

Ещё через две недели, получив от нас аванс в размере пятидесяти миллионов долларов, Железный Батька отписал нам десять тысяч гектаров земли на противоположной от Солигорска стороне Солигорского водохранилища и выдал разрешение на строительство города для заслуженных пенсионеров со всех концов "Сенегалиии". А ещё через неделю там начались строительные работы. Мы не стали заморачиваться с большой стройкой и решили ограничиться одним только быстровозводимым жильем, которое вызвалась построить для нас ударными темпами одна немецкая компания. Сроки были установлены жесткие, всего три месяца, но немцы сказали, что уложатся и сдержали своё слово, но и платили мы им щедро. Нам уже было кого отправлять в тихую и спокойную Белоруссию. Численность нашей команды уже перевалила за три тысячи человек и это были пока что одни только военные, причём такие парни, которые могли не только постоять за себя в обороне, но и атаковать любого противника.

Вместе с тем мы быстро развивали свою тайную организацию и уже довольно скоро Лера смогла обеспечить наш, пока что ещё малочисленный, научно-исследовательский центр соколовитом. Начиная с декабря месяца, мы стали активно вербовать не только старых, но и более молодых учёных и конструкторов в России и за рубежом. Вербовщики работали по точно такому же сценарию, по которому мы действовали в случае с полковником Загребельным, но уже не с бухты-барахты, а предварительно изучив прошлое каждого кандидата. К этому времени, внимательно приглядевшись к вторгшимся на землю валарам, я уже выяснил, что наш десант в прошлое должен состоять из тридцати семи тысяч трёхсот пятидесяти человек. Разговаривая со своими ближайшими помощниками, я согласился, что не менее двадцати тысяч человек должны быть выдающимися учёными, способными не только повторить в прошлом все научные достижения и открытия нашего времени, но и достичь новых свершений, в том числе изучая огромный космический корабль, который валары нарекли "Орбодакером", то есть "Неудержимым", чтобы в далёком будущем обуздать космических захватчиков.

Начиная с весны две тысячи четырнадцатого года, мы должны были собрать всю свою команду в Ново-Солигорске и приступить к планомерному изучению как нашего прошлого, так и валаров, чтобы не только отразить нападение врага, но и развить нашу науку. У валаров нам было чему поучиться, ведь они опередили нас на добрых пятьсот, а то и всю тысячу лет, вот только почему-то считали, что имеют полное право в борьбе за жизненное пространство уничтожать даже себе подобных. Признаться честно, каждый человек, входивший в нашу команду, уже очень скоро становился не от мира сего и забывал о всех своих прежних привязанностях. Наверное, в первую очередь потому, что мы очень часто смотрели, как валары безжалостно уничтожали на нашей планете всё живое. Отнестись спокойно к этому было невозможно и мы все превратились, в защитников Брестской крепости, которые знали, что никто из близких не узнает о нашем подвиге. В общем о родственных связях не шло и речи.

Мне в какой-то мере повезло, ведь рядом со мной была Оля, но с другой стороны я первый стал Брошкиным. Моя любовница, к которой я проникся ещё большими чувствами, чем раньше, ещё осенью сказала, что "вселится" в тело молодого, рослого и сильного парня, пусть даже тот будет неграмотным крестьянином. Только так она могла, по её словам, полностью сосредоточиться на своём любимом ракетостроении и в последующие годы доказала, что петрит в ракетах ничуть не хуже самого Королёва. Точно так же решили все наши женщины-учёные и объясняли они это таким образом — быть в начале прошлого века учёной, к тому же молодой красавицей, значит подвергать себя опасности, вызывая ненависть у всех мужчин не нашего круга. Зато юный гений будет иметь непререкаемый авторитет в научной среде. Что же, время показало, что они были правы.

В любом случае меня совершенно не волновали такие пустяки, ведь я не собирался становиться великим учёным. На меня и без того свалилась такая куча обязанностей, что я порой был готов выть от тоски и скрежетать зубами от бешенства и вот почему. Меня нисколько не удивляло, что все мои друзья, а именно так у нас повелось с первого дня — быть друзьями не разлей вода, ратовали за жесточайшую дисциплину и требовали друг от друга полного самоотречения. Они были офицерами и этим всё объяснялось. Куда больше меня поразили учёные, инженеры-конструкторы и рабочие, которые не только поддерживали их, но и вообще были готовы стать чуть ли не воинствующими монахами, чему я с такой силой сопротивлялся.

Очень примечательной была одна вербовка, которую я провёл в первых числах декабря. Помимо общего руководства, я не снимал с себя обязанностей по темпоральным исследованиям, не говоря уже о своих обязанностях главного изобретателя ментального шлема, мне приходилось заниматься в том числе и рутинной работой. Когда я в очередной раз вошел в зал наблюдения, то сорвал с доски первую же попавшуюся ориентировку и направился к креслу. Уже через десять минут я знал, где мне следует искать Виктора Зиновьевича Проскурина, крепкого и бодрого старика восьмидесяти пяти лет от роду, героя социалистического труда и одного из лучших рабочих станкостроительного завода имени Серго Орджоникидзе. Мы много знаем о гениальных учёных, поэтах, писателях и художниках, так вот, Виктор Зиновьевич был гениальным рабочим, профессионалом высшей квалификации, а именно такие нам и были нужны.

Свою дачу он превратил в нечто фантастическое, построив на шести сотках сказочный теремок. В доме у него тоже царил полный порядок и когда я убедился, что он отличный мужик, то встав с кресла сразу же позвонил ему. Старый рабочий при новой власти сильно нуждался в деньгах и потому хотел продать свою единственную ценность — дачу. Представившись покупателем, я сказал, что хочу заехать за ним завтра с утра и посмотреть на это чудо. В девять утра старик уже ждал меня возле своего дома, а поблизости околачивался внук, который снова влип в какое-то дерьмо и буквально на коленях, как я потом узнал, умолял деда выручить его, что было правдой. Когда Виктор Зиновьевич сел в машину, я сразу же задал ему стандартный вопрос и уже через двадцать минут мы поехали на одну из наших явочных квартир. Вообще-то его единственной мыслью в тот момент было выручить из беды внука и мы выручили этого незадачливого коммерсанта, передав тому восемьдесят тысяч евро. Зато уже во второй половине дня, осматриваясь на новом месте, старый мастер на все руки огорошил меня такими словами:

— Коля, всё, что я увидел, это конечно здорово, но ты подумал о том, как не дать народу там, в прошлом, разбежаться?

— Дед, мы как раз сейчас думаем об этом. — Ответил я, довольный собой — Мы каждого отбираем поштучно и не торопимся делать предложение первому встречному.

Старик негодующе махнул рукой и рыкнул:

— Не городи чушь, Коля! Я не об этом говорю. Сейчас, с перепугу, все хорошие, но какими мы станем там? В общем так, разведка, я думаю, что к каждому переселенцу нужно приставить даже не по сторожевому псу, а по самому настоящему палачу, чтобы при малейшем поползновении свалить, тот его тут же ликвидировал. Ну, по персональной овчарке приставить к нам, мастеровым людям и учёным, не получится, но хотя бы один пастух на десять душ нужен обязательно, а над этими пастухами нужно других поставить. В общем считай это моим требованием, Коля. Понимаешь, вселившись в тело какого-нибудь парня, который погибнет в Первую мировую или в гражданскую, я ведь убью его не полностью и то, что ты говорил мне о смерти моих детей и внуков, это всё ерунда. Думаю, что они и без меня родятся, ведь я тоже запросто могу родиться в новом двадцать восьмом году, только мне уже не придётся на Урал эвакуироваться и в четырнадцать лет к станку становиться потому, что той войны мы не допустим ни за что. Костьми все ляжем, но не допустим.

— А мы и гражданской войны не допустим, дед, — с улыбкой потрепав старика по плечу, сказал я, — а ещё сделаем так, что и в Первую мировую наши солдаты не станут гибнуть тысячами. Хоть мне и стыдно говорить об этом, Виктор Зиновьевич, а всё же я тебе признаюсь. Первая мировая война нам нужна, как компресс больному на голову. Без неё мы не сможем тех, кого нужно, попросту повесить, а всех виновных без жалости выпороть. Нам ведь нужно будет сделать так, чтобы та война стала последней.

Старик снова перебил меня:

— Коля, мы не на партсобрании, а ты не на трибуне. То, о чём ты говоришь, и коню понятно. Ты другое пойми, командир, все твои бойцы должны подчиняться любому твоему приказу беспрекословно, а ты, ей Богу, слюнтяйство тут разводишь. В общем я за то, чтобы каждый за всё, что он делает, жизнью отвечал и знал об этом с первого же дня. Незаменимых людей нет, Коля, зато ржа начинает металл точить с крохотного пятнышка. А уговаривать меня не надо. Твои уговоры стали лишними, когда я увидел, как эти поганые валерики начали гвоздить по Москве своими огненными шарами никого не жалея.

В новогоднюю ночь нам с Олей повезло, ни ей, ни мне не нужно было заступать на темпоральную вахту и потому мы смогли и шампанского выпить и ещё кое-чем заняться. Устроившись поудобнее в моих объятьях и глядя на экран телевизора на то, как Барбара Брыльска выпроваживает пьяного в дупель Мягкова из квартиры, моя любовница-ракетчица, уже не думавшая о замужестве, вдруг спросила:

— Коля, как бы нам сделать так, чтобы вынести из двадцать первого века как можно больше научно-технической информации?

Вздохнув, я честно признался:

— Даже не знаю, Оленька, а это ведь очень важное дело, ведь там у вас не будет на первых порах ни компьютеров, ни справочников и максимум, на что вы сможете рассчитывать, это только на одни арифмометры "Феликс" и логарифмические линейки. Понимаешь, далеко не каждый разведчик обладает феноменальной памятью, хотя всех, у кого она как раз именно такая, я намерен загнать в читальный зал и заучить наизусть как можно больше самых важных справочников.

Оля шлёпнула меня по губам и сердито сказала:

— Колобок, ты бы не мучился дурью, а лучше придумал, как превратить твой ментальный шлем в что-то вроде хард диска компьютера или электронной записной книжки, если ты говоришь, что с момента нашего прохода в прошлое мы уже не сможем видеть будущего. Его ведь действительно просто не будет существовать по той причине, что профессор Соколов не случайно создал свой соколовит. Думаю, если ты хорошенько постараешься, то у тебя всё получится или пеняй на себя. Мне вовсе не хочется ошибиться в расчётах и потом взлететь на воздух вместе со своей первой же ракетой. Щучу, конечно, мы ведь не идиоты, чтобы испытывать ракетную технику на коленках. Слава Богу, до нас уже было сделано столько ошибок, что мы вправе их уже не повторять. Ты понял мой приказ, Коленька?

Оле пришлось переспросить трижды, прежде чем я ответил, так как меня в тот момент охватил такой исследовательский зуд, что я весь ушел в свои мысли. Ответив, что понял, я ссадил девушку с коленей, встал и направился к креслу с лежавшим на нём шлемом. Как это ни странно, но ведь я и до этого именно со шлемом на голове находил ответы на множество вопросов, касающихся темпоральных исследований. В будущее я мог заглянуть на добрых пять тысяч лет и при этом удалялся от Земли на несколько десятков тысяч световых лет и везде видел этих проклятых валаров, которые, словно саранча, стремились заполнить всю галактику. В прошлое я и вовсе мог заглянуть хоть на миллиард лет, что иногда и делал. Я точно знал, что кому-то так осточертели валары, что после того, как завершился их первый полёт с целью колонизации, а они летели к нашей планете со скоростью в десять и три десятых раза большей, чем скорость света, что этот кто-то создал на Земле все необходимые условия, чтобы на этом их экспансия завершилась.