Почему и нет? Часть первая.

— Эти трое — мои соседи, меньше дня езды до каждого. Дружим давно. Вот с визитов к ним и начну, а ты погости у нас недельку, пока мы, старики покумекаем.

Видимо, взваленная ему на плечи проблема вовсе не тяготила старого вояку. Напротив, приосанился, глаза загорелись.

Фролиных знали и не любили, да и боялись, чего греха таить. Об этом мне поведал радушный мой хозяин.

Глава семейства, Степан Федорович Фролин состоял на интендантской службе в губернии и квартирмейской при армии, в немаленьких генеральских чинах, а три его сына прослыли хитрецами и хамами. Судя по реакции помещика, где-то и его задела фролинская семейка.

А я, как всегда, задним числом, пожалел, что оставил свидетелей. Да, кто ж знал, что их целый клан.

А ну его все! Пока Олег Степанович наносил визиты, я отдыхал на полную катушку. Верховые прогулки полюбились мне еще в прошлой жизни, и теперь отводил душу, носясь по всей окрестной местности на каурой кобылке, предоставленной мне хозяевами.

Такой прекрасной земли еще надо поискать, и я просто радовался этой красоте. Восходам, наполненным бриллиантовым переливом росы на траве и щебетом птиц, полуденной жаре, которую так хорошо пережидать в тени старых темных дубов и бронзоволистых буков, внезапному теплому дождю, закатам, сменяемых звездным небом. Радовался своему здоровью и силе, радовался встречам с разными людьми.

А народ здесь жил приветливый. Я шастал без всякой системы, просто выезжая утром и направляясь, куда Бог на душу положит. Учил мальчишек, как меня в детстве, ловить рыбу руками, подсобил пастухам в перегоне табуна, даже присоединился к мужикам на покосе. Ну, нравится мне такая работа.

Уже на закате истории СССР несколько раз выезжал, как и любой ИТР, в подшефное хозяйство, где обучился косить траву на уровне местных крестьян. Кому довелось работать литовкой, меня поймет. Став с мужиками в ряд работал на равных. Трава ложится под косу ровненько, пяточка скользит по земле только шорох стоит. Ух, красота!

Граф Толстой пахал, и мне и на покосе поработать не зазорно.

Смеялся шуткам мужиков, сам шутил, вызывая ответные улыбки. Нет, панибратства не было, но и чужим себя не чувствовал. Местные молодки, тоже были приветливы. Даже чуть более...

А че? Я ведь живой человек, в конце концов, а одиноких баб на Руси, увы, всегда хватало. Короче отдыхал, как умел.

Гаврила свел знакомство с местным населением и с пользой проводил время то на конюшне, то в кузнице, то обхаживая свое транспортное средство. Авторитет у местных он заработал как-то сразу. Частенько его можно было видеть солидно беседующего с мужиками постарше, а те внимали ему с интересом и уважением. Видимо, благодаря его влиянию, на мои чудачества и нестандартные поступки местные смотрели снисходительно.

Но все кончается, и мои каникулы тоже закончились. Опять мы колесим по пыльной дороге, а длинные перегоны весьма способствуют размышлениям.

На рубеже столетий земля Великого Княжества Литовского, отошедшая к России после раздела все крепче привязывалась к Российской Империи. Шляхта с трудом, медленно, но привыкала, что отныне они являются частью дворянства российского. Вспоминали, конечно, вольности Речи Посполитой, но, в общем, смирились. Понимали, что их землякам в других землях хуже. Так бы и продолжалось, если бы не зажглась звезда гения нового правителя Европы — Наполеона Бонапарта.

На отошедших Пруссии и Австрии после раздела Речи Посполитой землях Наполеон создал союзное Герцогство Варшавское, породив огромный подъем польского, а следом за ним и литвинского патриотизма, особенно в среде мелкого шляхетства.

Вернулась надежда на возрождение Речи Посполитой.

Это буквально раскололо общество на два лагеря. Одни ратовали за воссоздание Великой Польши и Великой Литвы, а вторые, в основном из новых служилых людей, защищали вновь установившийся порядок. Какие страсти кипели в салонах и собраниях! Куда там итальянцам. Правда не так напоказ, не так ярко, зато сила вспыхнувшей неприязни была похожа на волну цунами, набирающую мощь.

Эта неприязнь сохранится столетия, к громадному сожалению. Славяне умеют любить, умеют прощать, но ненавидеть они умеют лучше всего.

Вот под такую раздачу и попала молодая двадцатилетняя вдова капитана инфантерии Сорокина Анна Казимировна, в девичестве — Мирская.

Два года тому вопреки воле родителей вышедшая замуж за красавца русского офицера-аристократа и принявшая православие, женщина слишком короткий срок была счастлива. Война она и есть война, и пуле все равно, ждет ли кто-то того в кого она летит.

Анне Сорокиной приходилось тяжко. Детей они с капитаном завести не успели, возможно, поэтому и родня мужа не приняла ее. Родители и родственники, весьма отрицательно встретившие ее решение о перемене вероисповедания, отвернулись. Все знакомые из ее круга осуждали.

Хоть иди и топись.

Один дед, Зигмунд Мирский, пришел на помощь.

Цыкнул на сына и невестку, пообещав лишить их наследства, если не простят дочку. Всех, кто дурно отзывался об Анне, поклялся лично зарубить, а ей самой отписал имение. Мощная личность, не оставил любимую внучку в беде. А на мнение света начхал. Уважаю.

Имение Бражичи конечно не самое крупное и богатое в Витебской губернии, но побольше Горок будет раза этак в три. И вот закладная бумага на Бражичи, находясь в папочке вместе с долговой распиской на три тысячи рублей серебром, путешествуют сейчас вместе со мной в направлении усадьбы Анны Каземировны Сорокиной. Крюк небольшой, а спешить мне, как я говорил, некуда. Отчего бы и не навестить.

Но обо всем по порядку.

Отставной майор Дмитриев оказался отличным человеком и моим добрым ангелом-хранителем. Да и подружились мы с ним просто-напросто. Олег Степанович принял меня всей широтой своей большой души. Ощущение, что я после долгой отлучки посетил любимую родню, не покидало меня все время, пока я гостил в Липовке.

Взяв на себя заботу о свалившихся мне на голову бумагах Дмитриев, совместно со своими приятелями, а в дело он посвятил еще двоих, провернул операцию по возврату средств неправедно нажитых братьями Фролиными. Причем, все было проведено так, что на меня не бросалось даже малейшего подозрения.

В результате я имел три рекомендательных письма для вступления на службу от самого Олега Степановича и его друзей, а также некоторую сумму, достаточную для начала процедуры выкупа Горок. Сама сумма образовалась как благодарность от людей, спасшихся от кабалы вымогателей. Честное слово, не хотел брать. Заставили. Чтобы не обидеть — согласился.

Все хлопоты по процедуре выкупа Горок один из приятелей Дмитриева взял на себя по выписанной мною доверенности. В эти дебри мне лезть пока рано, а он, как имеющий связи в уезде, справится без труда. Правда, времени сам процесс займет изрядно, месяца три точно.

Бюрократия-с.

Этот же Совет Трех, в составе Олега Степановича и двух старых вояк, ротмистров в отставке, Буевича Станислава Леонардовича и Котовича Андрея Яновича, допивая бутылку тминной водочки, вынес постановление — мне из губернии все-таки в ближайшие дни сваливать. От греха подальше, как говорится, но попутно утрясти вопрос с бумагами вдовы.

Совет проходил на веранде в теплой дружественной обстановке по случаю удачного завершения операции, а также, вследствие хорошего настроения в чисто мужской компании. Мне было дозволено присутствовать и участвовать. Правда, на правах молодого.

Слуг и супругу Дмитриев на мальчишник не допустил, поэтому за пополнением выпивки и закуски периодически посылали меня.

Ха, да я со всем удовольствием.

Сидя в компании трех ветеранов я думал, что современные продюсеры душу бы заложили за такую фактуру. Слегка огрузневшие, но все еще крепкие, продубленные и опасные мужчины, разменявшие вторую половину шестого десятка.

Глядя на посеченные шрамами лица назвать их пожилыми, или тем более стариками, язык не повернется.

Крепки были предки. Плевать, что волосы седые или слегка поредели, плевать, что нет половины зубов, зато ржали над моими шуточками так, что лошади в конюшне отзывались. Анекдоты про поручика Р. и графиню Н. шли на ура.

После второй бутылки к вдове хотели ехать уже все. Во вояки дают! Хорошо, что под третью разговор плавно перескочил на лошадей, а после на политику. Мрак.

Времена меняются, а темы на пьянках — вечны. Тем более, если собираются три старинных приятеля.

Компания уже хорошо прогрелась, и потянуло на песни. Ротмистры на два голоса при поддержке Дмитриевского баса распевали недавно вошедшие в моду романсы на стихи как известных мне Жуковского и Батюшкова, так и целой кучи неизвестных в мое время поэтов. Русскому языку становилось тесно в рамках догм поэзии века восемнадцатого.

Все хвально: драма ли, эклога или ода —

Слагай, к чему влечет тебя твоя природа.

Писал в своей 'Эпистоле' Сумароков, но при этом добавлял

Слог песен должен быть приятен, прост и ясен,

Витийств не надобно; он сам собой прекрасен.

Вот и появлялись прекрасные стихи и песни, не дошедшие до наших времен, но давшие среду и силу для развития гения Пушкина.

Нам, избалованными доступностью к музыке и стихам в любой момент через радио, теле и прочие трансляции, не понять трепетного отношения к песням, исполняемым просто людьми, просто для себя и друзей. Мы, проходя по разброшенной мелочи попсы, начисто забываем о сокровище, оставленном нам в наследство. О богатстве души, выраженной через язык, песни, стихи, тупо заменяя их ритмом, да и то не родным.

А потом орем, — "Нация гибнет, корни теряем." Если теряем такую душу, то грош нам цена. А если нам помогают ее потерять, а мы не сопротивляемся , то даже гроша не стоим. Хотя ... Высоцкий, Цой, Окуджава, Тальков, ведь рядом с нами жили, одним воздухом дышали.

Взял и я гитару в руки. Пусть для солдат будет солдатская песня Окуджавы. Четкость марша всегда мила уху старых вояк.

Отшумели песни нашего полка,

Отгремели звонкие копыта,

Пулями пробито

днище котелка,

Маркитанка юная убита.

Нас осталось мало -

Мы да наша боль.

Нас немного и врагов немного,

Живы мы покуда —

А погибнем коль,

А погибнем — райская дорога.

Руки на прикладе, голова в тоске,

А душа уже взлетела вроде...

Для чего мы пишем

Кровью на песке -

Наши письма не нужны природе.

Спите себе братцы, все начнется вновь,

Новые родятся командиры,

Новые солдаты

будут получать

Вечные казенные мундиры.

Спите себе братцы, все начнется вновь,

Все в природе может повториться -

И слова и пули,

и любовь и кровь -

Времени не будет помириться.

Эк их пробрало. Лысенький Котович морщит лоб, смаргивая слезу, а седовласый Буевич сжал кулаки и закаменел. Олег Степанович тоже не остался безучастным, покачивал головой в такт словам.

Прозвучал последний аккорд.

Молчание. Долгое.

Потом Станислав Леонардович медленно налил две чарки, одну взял сам, вторую протянул Андрею Яковлевичу. Глянули ротмистры друг другу в глаза не чокаясь выпили.

Кого помянули старые уланы? То лишь они знали. Может друзей, оставленных в Альпийских ущельях, может женщину, которую любили оба, может свою боевую юность.

Дай Вам Бог добрых внуков, старые кавалеристы, чтобы продолжался род честных людей. А большего Вам и не надо.

Назавтра я уехал.

ГЛАВА 5

Опыта общения с женщинами в этом времени у меня было не много — сестры Авиловы, добрейшая Вероника Андреевна, да местные молодки. Теперь же предстояла встреча с настоящей аристократкой, в недавнем прошлом вращавшейся в Высшем Обществе Санкт-Петербурга, по слухам, умной и волевой женщиной.

Коляска въехала в кованые ворота и остановилась у крыльца усадьбы. Дом недавней постройки, будто из пьесы 'Дворянское гнездо', красив и добротен. У двери — ливрейный слуга, который открывает передо мной двери, пропуская в просторный зал.

Достаю из кармана сюртука визитку, загибаю уголок — знак, что карточка передана лично, а не через посыльного, и кладу на поднос, который уже держит в руке встретивший меня ливрейник.

— К Анне Казимировне по рекомендации господина Буевича. Горский Сергей Александрович. Может ли принять?

Слуга удалился, а я остался в зале, прохаживаясь по зеркальному паркету и рассматривая обтянутые светло-зеленой материей стены, белые мраморные колонны, бронзовые подсвечники. Картины. Пройдясь два круга по залу, я дождался возвращения слуги.

— Пани примет. Прошу в гостиную, я провожу, ваша милость.

Вышколенный тут обслуживающий персонал. Да и обстановка, весьма и весьма. Все — в тон, вкус у хозяйки на высоте. Что должно сиять — сияет, что должно блестеть — блестит. Вычищено, выкрашено, вымыто и натерто. Чувствуется крепкая рука поддерживающая порядок, сродни порядку на военных парусниках.

В гостиной мне был предложен дополнительный сервис в виде напитков разной степени алкогольного содержания. Пока решил воздержаться, чтобы не выказать свою неловкость.

Ждать пришлось недолго, минут через десять в гостиную вошла статная, молодая женщина, в черном платье. Темно-каштановые волосы уложены в сложную прическу, сине-серые глаза смотрят несколько настороженно, но и с известной долей любопытства. Лицо строгое и бледное, хотя ему больше подошла бы улыбка. Сопровождали её здоровенный гайдук и пригожая девушка в темном платье, но их я не заметил, во все глаза уставившись на хозяйку. Хороша. Просто чудо как хороша. Перед такой красавицей склонить голову — огромное удовольствие.

Величественно кивнув в ответном приветствии, женщина заговорила:

— Как здоровье любезнейшего Станислава Леонардовича? Благополучен ли? Помню его, как доброго знакомого моего деда. Чудесный человек.

— Здоров, передает вам свои наилучшие пожелания. Ротмистр действительно славный человек. Но позвольте представиться. Горский Сергей Александрович, надеюсь, в будущем ваш сосед.

— Весьма рада,— протянула руку для поцелуя, — Анна Казимировна.

Кожа под моими губами была нежна и бархатиста, словно лепесток цветка, и пахла травами и свежестью.

— Также рад знакомству...

Хозяйка предложила сесть.

А я сразу начал переводить разговор в деловое русло. Кто его знает, какие у аристократов неписаные правила при визитах, да и робею я перед этой пани, лучше сразу к делу. Этикет у меня пока только в теории изучен. Хм, давно не робел перед женщиной, к чему бы?

— Анна Казимировна, в своем недавнем путешествии мне в руки абсолютно случайно попали бумаги принадлежащие, по всей вероятности вам. Позвольте вернуть их владелице. Прошу. — Протягиваю папку.

Взяла, стала просматривать. На лице не отразилось ни единой эмоции. Только слегка порозовела кожа.

— Ядвига, приготовь нам кофе. Сергей Александрович, вы ведь употребляете этот напиток?

— Да, и с удовольствием.

— Хорошо, приготовь Ядвига. — повернувшись к гайдуку— Jacek, poczekaj do drzwi. (Яцек, подожди у двери. (польск))

Девушка и гайдук вышли из комнаты, но верзила остался дежурить у открытой двери, слышать нас он уже не мог. Госпожа (или все-таки пани?) Сорокина продолжала изучать листочки.