Хроники Дебила. Свиток 3

И это признаться. — нравилось отнюдь не всем. Мои новые сослуживцы, — любимчиков начальства похоже особо не жаловали. А может просто всех новичков так гнобили. Или просто я им конкретно не нравился, потому что говорить по ихнему не умел, хотя и был черен волосом....

Да уж, хреновое положение. Я и у начальства, — шут гороховый, и среди простых вояк, не пойми кто, не умеющий даже толком маршировать в оикия, а лезущий к начальству пиво хлебать.

Да. Строевая подготовка. — ...Как-то сразу с тоскою вспомнился наш старенький школьный военрук, который упорно продолжал ходить в военной форме и отказывался называться преподавателем ОБЖ. Вот он помнится пытался заставить нас, великовозрастных и все-все знающих оболтусов учиться маршировать, надевать противогаз и собирать-разбирать автомат. ...Но времена уже были не те. ...Да признаться, — времена были уже вообще никакие. Все мои товарищи наслушавшись про армейские ужасы, (тогда это было очень модной темой), почитали всех военных идиотами и неудачниками, наотрез отказываясь не то что учиться маршировать, но даже и думать об исполнении своего гражданского долга. И я в этом от них не отставал.

...Вот мне и отрыгнулось, на старости лет. Не знаю как там было в российской армии эпохи 90х, но тут дедовщина была делом не только законным, но к тому же и всячески поощряемым. И если в племени Нра*тху меня шпыняли, можно сказать, любя и по-отечески, — тут меня начали гнобить и лупцевать и из чувства долга и по велению души.

...И одно дело когда тебя шпыняют на строевых занятиях, тычками и оплеухами вгоняя воинскую науку. (При том что я не знал языка, по иному со мной общаться было сложно). Тут я и сам поучиться не отказывался, поскольку лишние знания карман не тянут, особенно когда это знания, — как выжить на поле боя. ...Да и среди наших, при случае будет чем прихвастнуть.

... Но вот совсем другое дело, когда тебя просто гнобят, потому что надо на ком-то отыгрывать свои плохие эмоции. А эмоций подобных, у пехтуры-оикия хватало с избытком. Сравнивать местные порядки с дикарской вольницей, не было никакой возможности. Хотя меня и определили к коренным аиотеекам, можно сказать, — пехотной элите, жизнь наша медом отнюдь не была. Даже просто тащить на себе целый день собственное оружие и доспехи, и жратву, и все имущество отряда, — уже было тяжким трудом. А когда еще сплошь и рядом делаешь это из-под палки и по команде. ...А рядом с тобой едут на верблюдах богатые и сильные оуоо, всегда готовые наказать за проступок или ошибку, да еще и смотрят с высоты спин своих зверушек, на шагающего в грязи тебя, как на полное говно, — очень быстро появляется желание отыграться за все своим беды на ком-то другом. И я в данном случае, на роль этого "другого" подходил как нельзя лучше. Ни языка, ни знания обычаев, ни друзей.... Так что старшие товарищи, сходу начали пытаться отбирать у меня еду, и гонять без всякой очереди на грязные работы.

Ну да и я уже был не тот наивный и слабовольный горожанин, заблудившийся между мирами, каким попал в племя Нра*тху. За время жизни в этом мире, я худо-бедно научился показывать зубы, и когда уже на четвертый день такой жизни, наш, не то сержант, не то "дюжинник" именуемый тут оикияоо, — конкретно достал меня, -я сумел сбить его с ног, и даже малость попинать ногами. — ...Все-таки общение с Лга*нхи и ирокезами, кое-чему меня все-таки научило.

Да и участие в настоящих боях откладывает свой след на характере человека. — Добытая Мана, — это вам не фунт изюму. Вместе с ней ты получаешь и опыт и уверенность в себе. А ведь моем поясе, (мне его кстати вернули, но без кинжала), уже висело почти полтора десятка скальпов.

Выжив и содрав скальпы в немалом количестве схваток, — мягкий и пугливый студент Петя Иванов добыл немало Маны. И укрепив ею свой дух, — понял простую истину, — что пугаться можно по разному. В страхе можно зарычать и броситься на врага, как это делает загнанная в угол крыса, а можно замереть от ужаса, и дать себя убить как какой-то пугливый зайчонок. ...В первом варианте, — есть хоть какой-то шанс. Во втором. — шансов ноль. Следовательно выбрать не сложно.

За большинство местных жителей этот выбор делает сама жизнь. — Зайчата умирают еще детьми. Мне же пришлось этому учиться. Долго учиться. Но я кажется был не самым плохим учеником и кое-что усвоил.

А еще я тут понял, что искать компромиссы, в некоторых случаях абсолютно бесполезно. Этот мир пока не дорос до компромиссов. Стоит только начать заниматься этим неблагодарным делом, и вместо компромисса быстро найдешь еще больше проблем. — Все решат что ты слабак, а со слабаком считаться незачем. — Слабака просто затопчут.

...Потому-то, когда наш оикияоо, демонстративно плюнул мне в миску с размазанной по донышку кашей, когда я потребовал наполнить ее полностью, — я ткнул эту миску ему в рожу, закрывая обзор, и влепил со всей дури ногой по голени, благо на мне все еще оставались "горные" бото-портянки с толстой и прочной подошвой. Потом понадобилось еще три-четыре боковых удара, чтобы снести этого урода с ног. ...Мужичок был хоть и ниже меня на полголовы, но башку имел чугунную. Я еще успел пару раз пнуть упавшую тушку по ребрам..., а потом на меня навалилась вся остальная оикия, и быстро заставила пожалеть о содеянном.

Очнулся я уже в темноте, а значит прошло как минимум часов шесть-семь. Никто мне даже плошку воды не поднес, а двигаться было мучительно больно. ...Я слизывал ночную росу с травы, чтобы утолить жажду и делал все возможное чтобы не доставить удовольствие своим врагам, начав скулить от боли.

А наутро состоялся очередной в моей жизни неправедный суд.

Чего там пел-заливался наш Самый Главный Босс, я ясное дело не понял. Мне лично вообще слова не дали сказать, как впрочем и моим сослуживцам. Однако приговор говорил о многом. — Не только меня, — но и всю оикия приговорили к порке!

...Кстати интересное наблюдение. — Судя по спинам моих "однополчан", — порка тут была делом естественным и обычным. А вот Гит*евек и другие ирокезы из "забритых", ее никогда не применяли во время обучения молодняка.

Насколько я понял, среди дикарей, вообще существовало только три вида наказания, — общественное осуждение; изгнание из племени; и смерть. (Детишек лупят, только чтобы до них лучше дошли незыблемые отеческие мудрости). Хотя последние два означали примерно одно и тоже и смерть наверное была даже более гуманным наказанием. А вот тягость общественного порицания, современному мне человеку понять пожалуй практически невозможно. Тут оно воспринималось намного трагичнее, чем мы можем себе представить. — Когда живешь в довольно тесной общине, любое понижение твоего общественного статуса воспринимается очень болезненно. Весь. ...Повторяю, — ВЕСЬ МИР, смотрит на тебя с осуждением, брезгливым сочувствием и жалостью. И никуда от этих взглядов не укрыться и не спрятаться в забвении толпы. ...Потому-то калеки обычно и предпочитают "изгонять" себя самостоятельно, чем терпеть сочувствующие взгляды, приказы и окрики тех, кто вчера был на равных с тобой. — Презрение, — горше смерти!

Ну а изгнание или казнь..., это настолько редкий случай, про которые, за всю мою бытность тут, я слышал лишь в балладах, но не разу не видел воочию. Все-таки каждое племя, это отдельная семья. И надо очень сильно набедокурить, чтобы родня захотела избавиться от тебя настолько радикальным способом.

А вот подобное "дозированное" наказание, как порка, — своеобразный аналог смерти, только как бы наполовину или четверть. — Это видимо уже прерогатива более развитой цивилизации. Той, где внутриплеменные связи настолько ослабли, что просто общественного осуждения стало недостаточно для наказания провинившегося члена. И лишь хорошенько ободрав ему спину плетью, можно внушить уважение к правилам и законам. ...Вот как мне.

...Ну да и пофигу. — Сначала я посмотрел как вся моя оикия получила по шесть ударов не слишком длинной многохвостой плетью, какой обычно оуоо подгоняют своих зверюг. Потом на моих глазах все двенадцать, схлопотал мой соперник. ...А я, — можно сказать всех надул. — Накануне меня так качественно отделали, что я отрубился уже на втором или третьем ударе, и ничего не помнил. Даже сколько мне дали плетей. — двенадцать как моему сопернику, или больше, так и осталось для меня тайной.

...Потом конечно спина дико болела, спать я мог только на животе, (первую ночь я вообще заснуть не мог, пока не нашел в степи обезболивающий корешок и валерьянку. Но днем они помогали слабо, ибо нажраться и забыться не получалось, — надо было идти дальше, причем своими ножками. А слабость была жуткая, и каждое неловкое движение заставляло корчиться от боли. ...Но я ни о чем не жалел! Во-первых, — на целую неделю я был освобожден от всех работ, занятий, и перетаскивания тяжестей, пока раны на спине более-менее не зарубцевались. Во-вторых, — обидевший меня оикияоо, был понижен в звании, (как я понял, — "в связи с утратой авторитета в результате проигрыша подчиненному"). А в третьих, — благодаря порке, — приобрел нескольких приятелей.

До той поры я "тянул лямку" в элитной оикия коренных аиотееков. Все мои сослуживцы были сплошь черноволосыми коренастыми крепышами изъясняющимися посредством мелодичного пения, щеголявшие в неплохих доспехах и с бронзовым оружием. После драки, видимо в виде наказания, меня перевели в оикия "низшей лиги", состоявшей в основном из белобрысых прибрежников, хотя была и парочка длинновязых степняков.

Коренным аиотееком тут был только наш оикияоо, но это был довольно зрелый мужик, с одной стороны державший нас в ежовых рукавицах, а с другой, — умевший соблюдать в этом меру. Малейшее проявление лени или небрежность, — и следовал удар хлыста или просто зуботычина, но вот издевательств ради развлечения не было. Даже от остальных членов отряда. Этот парень понимал что ему вместе с нами идти в бой, и умел соблюдать баланс между жесточайшей дисциплиной и сохранения лояльности подчиненных. ...Мне бы такого парня пару месяцев назад на разделку коровкиных туш.... Он бы порядок быстро навел.

Так что в этой оикия меня приняли нормально. Даже несмотря на мои черные волосы, — после того как отлупцевал сержанта, и особенно после последовавшей порки, я вроде как стал своим среди угнетенных масс. А с другой стороны, — благодаря тем же самым волосам, — внушал сослуживцам некоторое почтение и страх. И пусть кормили нас тут похуже, (первыми к котлу подходили коренные), и доспехи у нас, прямо скажем были никакие, (буквально, — их просто не было), а оружием почти у половины служили деревянные колья и дубинки, — жилось мне тут куда лучше чем среди "элиты", и очень скоро я начал обзаводиться приятелями, оказывая им, и принимая от них разные мелкие услуги. Так что жизнь помаленьку налаживалась.

...Но первым моим настоящим приятелем стал, как ни странно, ни кто-то из моих сослуживцев-оикия, а коренной аиотеек-оуоо, — крутой и авторитетный товарищ, перед которым тянулись даже многие оуоо. Как я понял в результате нашего знакомства, он тут был шаманом-лекарем, и должность эта считалась весьма почетной.

...Я как раз пытался решить непростую проблему как плюнуть самому себе на спину. Потому как нанесенные плетью раны жутко болели, да и оставлять их открытыми, в местных, далеких от слова "стерильность", условиях, было небезопасно.

Идею заняться йогой, и с годами приобрести невероятную гибкость я отмел сразу. ...Я когда-то интересовался йогой и знал что ее этика и всякое прочее вегетарианство, не сильно помогут мне выжить и продвинуться по карьерной лестнице, в реалиях сегодняшнего дня. Так что оставалось сделать что-то вроде большого тампона, заплевать его горько-лечебной травкой и каким-то образом присобачить все это сооружение на спину. ...Увы, даже подходящего куска полотна у меня не было. Моя рубаха и так изрядно порванная за время последних приключений, — была жестоко содрана с меня палачом, перед процедурой экзекуции, и выброшена в сторону. А подобрать остатки я не успел, — как-то не до того мне было тогда. Так что сейчас я гулял по степи, демонстрируя могучие, (в моем воображении) мышцы груди и пресса всему свету, поскольку вопросы обмундирования, как я понял, каждый новобранец должен был решать самостоятельно. ...А ночи, между нами говоря, были уже довольно прохладные, да и днем, в ветреную погоду озноб пробирал до костей....

...Так что я сплел какой-то матрасик-наволочку из травы. Заплевал ее горькой травкой, и лег сверху, прикидывая как бы поудобнее закрепить все это дело на груди своим воинским поясом. И тут ко мне подошел этот парень Эуотоосик, и изобразил знаками недоумение моими действиями, попутно пропев что-то малопонятное. ...Блинский Витек. Если бы Эуотоосик ругался, — я бы его прекрасно понял, поскольку большинство слов которым обучил меня мой ученик, были из сферы ненормативного фольклора. А вот когда говорят что-то хорошее, или просто нейтрально-информативное, — для меня это процентов на восемьдесят остается тайной.

Так что я как мог, изобразил этому любопытному аиотееку-оуоо, сцену из сериала "Скорая помощь", даже пару раз прокричав "Мы его теряем" и "Трехведерную клизьму внутривенно...", для большей ясности. Мужик проникся моей интерпретацией театра мимики и жеста, и ткнув пальцев остатки недожёванной травки, изобразил очередное недоумение, что-то настойчиво от меня требуя. Тут пришлось вставать, показывать растущую травку, изображать жевание и плевание, и даже дать попробовать пожевать ему ее собственнозубно. ...Кажется Эуотоосик, был приверженцем медицинской школы, считающей что чем гаже лекарство на вкус, тем оно полезнее. Так что травка произвела на него столь сильное впечатление, что он даже соблаговолил помочь мне закрепить мой заплеванный травяной коврик на спину. ...Блин. — Запомнить на будущее, — колючая высохшая трава, не самое лучшее средство при лечении порубленной плетью шкуры.

Пока я наслаждался новыми ощущениями, Эуотоосик стоял рядом и с интересом наблюдал за мной. Потом ткнул пальцем в степь, и изобразил лицом очередное недоумение в сочетании с приказным вокалом. Плюс потыкал пальцем в траву и многочисленные шрамы покрывающие и его и мое тело, и изобразил неловкий танец сбора урожая, видимо предлагая мне то ли поделиться знаниями, то ли пойти и немедленно заготовить этой травы на все человечество разом.

...Меня аж передернуло, и не только от холода. — В моем нынешнем состоянии, — прогулка в степь отнюдь не была предметом моих особенных мечтаний. Я бы предпочел улечься где-нибудь в позе зародыша, и поиграть в трупик. Опять же, — скоро ужин! ...Потому я начал активно косить, изображая честного служаку, вытянулся в местном аналоге стойки "смирно", пропел парочку выученных сигналов, означающих строевые команды, И указал на своего нового оикияоо, зачем-то пасшегося рядом с нами. Мол, — "Извини дядя, но я человек служивый, мне не до прогулок при луне и прочей романтики".

Хренушки. Эуотоосик даже петь не стал, а лишь сделал едва заметный жест, и мой строгий оикияоо бегом понесся в нашу сторону дабы посрамить меня своим прочтением стойки "смирно". ...Да. — чувствовался класс! — Если я это "смирно" только изображал, — этот матерый служака ею жил. ...В связи с чем появилось стойкое ощущение, что прогулки по степи мне не избежать. Потому как, пока Эуотоосик что-то негромко пел сквозь зубы, мой оикияоо ему лишь почтительно внимал, не смея возразить. ...Да и вряд ли имел на то особое желание. — Оставалось только горестно вздохнуть, и идти за чересчур любознательным верблюжатником.