Несмотря на такой отзыв ученой комиссии о проекте Колумба, несколько ее членов оказались настроены решительно в его пользу. Активного союзника приобрел Колумб в лице фрай Диего де Деса, наставника принца Хуана, который, будучи духовным лицом и занимая столь высокое положение в государстве, имел известное влияние на королей. Называют также нескольких других высокопоставленных и достойных людей, принявших сторону Колумба в его исканиях.
Таким образом, при дворе проявляли все больше внимания к его начинанию, и невзирая на неблагоприятный доклад ученой саламанкской комиссии, государи, по-видимому, не спешили отвергать проект, который, возможно, сулил немалые выгоды. В Кордову, где находился Колумб, направили Фернандо де Талаверу с сообщением, что ввиду огромных затрат и усилий, необходимых для ведения войны, начало нового предприятия не представляется возможным, но когда война завершится, у правительства будет время и добрая воля для переговоров с ним о его предложении.
Таков был долгожданный ответ — он пришел после стольких лет томительных ходатайств, тревожного ожидания и потаенных надежд. Сколь ни милостив он был, вероятно, в устах королей, посланец их, должно быть, передал его весьма сухо. Во всяком случае, Колумб не был удовлетворен, получив его от человека, который всегда выказывал к нему неприязнь. Поэтому он отправился в Севилью, где пребывал двор, чтобы сами монархи объявили ему свою волю. Личный их ответ сводился к тому же: в настоящее время они отклоняют предложение, но не оставляют надежды оказать покровительство начинанию, когда война останется позади. Колумб усмотрел в этом лишь стремление отговоркой удалить от себя назойливого просителя; он подумал, что государи настроены против него происками невежд и святош и, оставив надежды на поддержку трона, полный горечи и негодования, решил порвать с Севильей.
Глава 6
Обращение к герцогу Мединасели и новый приезд в монастырь Рабида
Хотя Колумб распрощался теперь с надеждами на покровительство кастильских владык, он не хотел совсем порывать с Испанией. К этой стране его привязывали узы нежного свойства. В первый приезд его в Кордову он воспылал страстью к некоей жительнице этого города по имени Беатрис Энрикес. Это обстоятельство, по-видимому, стало одной из причин того, что Колумб не торопился покинуть Испанию. Как и большинство обстоятельств этого периода его жизни, связь его с этой женщиной покрыта мраком. Судя по всему, браком они не сочетались. Передают, что избранница его была знатна. Она стала матерью второго сына Колумба — Фернандо, будущего его биографа, и отец ни в чем не делал различия между ним и своим законным сыном Диего.
Не желая оставлять Испанию, Колумб попытался привлечь к исполнению своего замысла какого-нибудь богатого и могущественного подданного этого королевства. Некоторые из вельмож обладали огромными владениями и были по сути настоящими монархами небольших стран. В их числе были и герцоги Мединасидония и Мединасели. Оба владели обширными вотчинами по морскому побережью, имели в своем распоряжении гавани и корабли. Эти магнаты служили короне скорее как союзные государи, нежели как вассалы, их войска прибывали на войну под командой назначаемых ими командиров либо под их собственным началом. Они присылали свои флотилии и деньгами помогали ведению войны. На осаду Малаги герцог Мединасидония выслал большой отряд своих рыцарей, выделил двадцать тысяч золотых добл* (* Добла — испанская золотая монета (Прим. перев.).) и отправил сто судов — частью военных, а частью груженных провиантом из богатых своих владений.
Сначала Колумб обратился к герцогу Мединасидония. Они не раз встречались и беседовали, но ни к чему не пришли. Какое-то время герцогу казались заманчивыми предложения Колумба, но самое великолепие этих предложений придавало неправдоподобность всему предприятию, и как заверяет нас Гомера, он в конце концов отверг их, посчитав грезами мечтателя-итальянца.
Тогда Колумб попросил о помощи герцога Мединасели и поначалу даже питал некоторые надежды: между ними велись переговоры, и какое-то время герцог готов был предоставить для плаванья три или четыре каравеллы, стоявшие наготове у него в порту. Опасаясь, однако, что такая экспедиция вызовет резкое неодобрение королей, он внезапно переменил решение, ссылаясь на то, что-де такое предприятие не может быть уделом частного лица, а должно оставаться прерогативою монархов. Он посоветовал Колумбу обратиться еще раз к государям и обещал использовать свое влияние на королеву.
Колумб почувствовал, что напрасно растрачивает время и самое жизнь в бесплодных надеждах, приносящих одни разочарования. Невыносима была и мысль о возвращении к бродячему кастильскому двору. К тому же он получил уже ободряющее письмо короля Франции и решил, не теряя времени, отправиться в Париж. Но сначала надо было посетить монастырь Рабида, где все еще жил на попечении верного его друга Хуана Переса его старший сын Диего, чтобы предложить ему переселиться в Кордову, в семейство его второго сына.
Увидев снова Колумба у ворот своей обители после почти семилетних придворных мытарств и поняв по его бедному платью, какую нищету и разочарование довелось ему претерпеть, благородный инок был глубоко взволнован. Услышав же, что моряк намерен оставить Испанию и столь важное дело будет навсегда потеряно для нее, он пришел в необычайное беспокойство. Он пригласил к себе уже упоминавшегося врача, Гарсиа Фернандеса, и еще раз обсудил с ним проект Колумба. Он спросил и мнения Мартина Алонсо Пинсона, главы семейства состоятельных и знаменитых мореходов из Палоса, известных своим практическим опытом и смелыми экспедициями. Последний решительно одобрил планы Колумба и для их осуществления посулил деньги и личное участие.
Оба советника — ученый и практик — укрепили, Хуана Переса в его намерениях. Он был в свое время духовником королевы и знал, что она всегда готова выслушать людей духовного звания. Он предложил немедленно написать к ней и умолял Колумба отложить отъезд до получения ответа. Колумб легко дал себя уговорить, так как был привязан к Испании узами Кордовы. Ему казалось, разорви он их — и это будет равносильно уходу из родного дома. Да и не хотелось ему повторять при другом дворе весь путь томительных исканий и разочарований, какие постигли его в Испании и Португалии.
Постановив на том, что он остается, маленький совет в монастыре Рабида стал приискивать посланца ко двору. Выбор пал на некоего Себастьяна Родригеса, кормчего из Лепи. Королева находилась тогда в Санта-Фе, военном городке, построенном в Веге, долине перед Гранадой, после пожара в королевском лагере. Честный моряк быстро и успешно выполнил поручение. Он нашел доступ к государыне и вручил послание настоятеля Рабиды. Изабелла и сама благоволила к проекту Колумба; написал ей после переговоров с Колумбом и герцог Мединасели, ратуя за его предложение. В своем ответе Хуану Пересу королева благодарила его за своевременную услугу и приглашала незамедлительно прибыть ко двору, Колумбу же следовало с твердой надеждой ждать следующего известия от нее. Кормчий доставил это письмо королевы по истечении четырнадцати дней, и оно вызвало в Рабиде великое воодушевление. Едва только добрый приор получил его, как оседлал мула и отбыл, не дожидаясь дня, в королевскую ставку. Он проехал вновь завоеванными мавританскими землями и достиг Санта-Фе, где государи вели осаду Гранады.
Духовный сан Хуана Переса открывал ему доступ ко двору, где религиозность была в большом почете, и поскольку он был прежде отцом-исповедником королевы, она прислушивалась к его советам. Он выступил в защиту дела Колумба со всей убежденностью и искренностью, указывая на его благородные побуждения, профессиональные знания, опыт и способность осуществить предлагаемое им предприятие. Он изложил веские основания, на которых покоились предложения Колумба, описал пользу, которую принесет успех дела, и славу, которая осияет испанскую корону. Изабелле, возможно, и не случалось слышать столь искренние, горячие и красноречивые обращения. Будучи, естественно, более живой и чувствительной, нежели король, более отзывчивой на сердечные, великодушные устремления, она была тронута стараниями Хуана Переса; к тому же их участливо и по-женски бескорыстно поддержала ее фаворитка маркиза Мойя. Королева просила снова прислать к ней Колумба и, вспомнив с присущей ей любезной предусмотрительностью о его бедности и трудном положении, велела отослать ему двадцать тысяч мараведи во флоринах* (* Флорин — золотая монета (синоним — дукат) (Прим. перев.).) для покрытия расходов на покупку коня для путешествия и платья, приличного при дворе.
Достойный инок без промедления передал через некоего жителя Палоса врачу Гарсиа Фернандесу деньги и письмо, предназначенные Колумбу. Последний поступил так, как и было ему предложено. Он сменил потрепанное платье на одеяние, в каком пристало являться ко двору, и приобретя мула, с новыми надеждами двинулся в путь к лагерю у стен Гранады.
Глава 7
Обращение Колумба к государям после капитуляции Гранады
(1492)
Прибыв ко двору, Колумб встретил весьма благосклонный прием и был передан на попечение неизменного своего сторонника Алонсо де Кинтанильи, главного эконома. Однако в то преисполненное событий время его дело не могло быть сразу рассмотрено: его приезд совпал с достопамятной капитуляцией Гранады перед испанским оружием. Он видел, как выезжал из Альгамбры Боабдил, последний из мавританских властителей, чтобы сдать ключи от этой вековой твердыни мавританского владычества, и как двигались навстречу ему торжественной и горделивой процессией король и королева со всеми рыцарями, составлявшими блеск и доблесть Испании, чтобы принять этот залог покорности. То был один из самых великолепных триумфов в испанской истории. Почти восемь столетий жестокой борьбы завершились ниспровержением магометанского полумесяца, водружением на его место креста; знамя Испании развевалось на самой высокой из башен Альгамбры. Королевский двор и все войско торжествовали. Воздух звенел от радостных возгласов, победных песнопений и благодарственных гимнов. Повсюду видно было ликование воинства и выражение религиозного энтузиазма, так как праздновалась победа не только оружия, но и христианства. Король и королева ехали с необычайной пышностью, и все смотрели на них как на посланников неба, имеющих предназначением спасение и возвеличение Испании. К королевскому двору собрались самые знаменитые люди, цвет аристократии страны, самые величественные прелаты, поэты и музыканты и самый разнообразный, пестрый люд. И все вокруг было грандиозно и торжественно: сверкание оружия, шелест одежд, звуки музыки и общее оживление.
Не угодно ли увидеть среди этого блестящего торжества нашего морехода? Испанский писатель рисует его портрет. "В то время при дворе находился некий незаметный и малоизвестный человек. Затерянный в толпе назойливых просителей, лелея свои честолюбивые мечты об открытии нового мира, удрученный и погруженный в уныние среди всеобщего веселья, он безразлично, едва ли не презрительно взирал на празднование, которое переполняло радостью все сердца. Этим человеком был Христофор Колумб".
Впрочем, наступил тот момент, когда королева обещала заняться его предложениями. Война с маврами окончилась, Испания была освобождена от захватчиков, и государи могли спокойно обдумывать заморские предприятия. Они сдержали слово, данное Колумбу. Для переговоров с ним были назначены доверенные лица, между которыми был Фернандо де Талавера, занявший после завоевания Гранады место ее архиепископа. В самом начале переговоров, однако, возникли непредвиденные затруднения. Колумб так убежден был в грандиозности своего предприятия, что и требования выдвигал огромные. В качестве основного условия он претендовал на звания и привилегии Адмирала и вице-короля всех земель, которые он откроет, с получением десятой части всех прибылей от торговли или завоеваний. Это требование привело в негодование сановников, которым были поручены переговоры с ним. Для их гордыни было непереносимо, что нищий проходимец претендует на титулы и звания, превосходящие их собственные.
Условия Колумба были признаны неприемлемыми. Фернандо де Талавера всегда считал его то ли пустым мечтателем, то ли жалким просителем. Человек, годами смиренно обивавший порог его приемной, теперь взял такой тон и требует места, близкого к самому трону, — это вызвало у прелата изумление и возмущение. Он заявил Изабелле, что пожалование столь высоких титулов безвестному бродяге нанесет ущерб достоинству прославленной испанской короны. Даже в случае успеха, заметил он, такие условия были бы непомерны; при неудаче же о них поминали бы с насмешками как о признаке легковерия испанских королей.
Изабелла всегда прислушивалась к своим духовникам, а архиепископ, будучи одним из них, имел на нее особое влияние. Под его внушением растущее в ней благорасположение к предложениям Колумба стало меняться. Она подумывала о том, не слишком ли большой ценою будут куплены обещаемые им выгоды. Ему были предложены более умеренные условия, хотя также почетные и выгодные. Все оказалось напрасно: Колумб не отступал от своих требований ни в одном пункте — и переговоры были прерваны.
Нельзя не восхищаться неизменностью цели и возвышенностью духа, какие мы видим у Колумба с момента возникновения у него его великой идеи. Эти годы были потрачены в основном на обращения к королям. Сколько страдал он от нужды, пренебрежения, осмеяний, дерзости и разочарования! Ничто, однако, не могло поколебать его решимости или принудить согласиться на условия, которые считал он недостойными своего предприятия. Во время переговоров он забывал о своей нынешней безвестности, о своей нищете; пылкое воображение рисовало ему великолепие будущих открытий, и он видел себя вершителем судеб великой державы.
Хотя большая часть жизни уже была потрачена на бесплодные домогательства, хотя не было уверенности, что при другом дворе не придется выдержать то же томительное ожидание, все же великое негодование на бесконечные разочарования в Испании понуждало его оставить ее навсегда, а не идти на компромисс в части своих требований. Распрощавшись с друзьями, он в начале февраля 1492 года выехал из Санта-Фе в Кордову, откуда намеревался немедленно отбыть во Францию.
Узнав, что Колумб готов покинуть страну, те несколько горячих его приверженцев, которые уверовали в его правоту, пришли в отчаяние, усмотрев в этом невосполнимую утрату для Испании. В числе друзей был и Луис де Сантанхель, откупщик церковных податей в Арагоне. Он решился на смелый поступок, дабы отвратить беду: он добился немедленной аудиенции у королевы и явился на нее вместе с Алонсо де Кинтанильей, всегда поддерживавшим его в ходатайствах. Чрезвычайные обстоятельства придали ему смелости и красноречия. Он не ограничивался мольбами, он почти упрекал Изабеллу. Он выражал изумление тем, что королева, выказавшая смелость в стольких важных и рискованных делах, колеблется, когда возможный убыток незначителен, а выигрыш может быть огромен. Он напомнил ей о том, сколь многое можно будет сделать для славы Божьей, для возвеличения церкви и распространения ее собственной власти и расширения владений. Какой повод представится для сожалений впоследствии, для торжества ее недругов и для огорчения сторонников, если это предприятие, отвергнутое ею, будет осуществлено иной державою! Он напомнил и о том, какую славу и власть приобрели другие государи благодаря открытиям, и утверждал, что королева имеет возможность превзойти их всех. Он умолял королеву не слушать ученых мужей, внушающих, будто Колумбова затея вздорна. Он отстаивал правоту Колумба, обоснованность и осуществимость его планов, утверждая к тому же, что и неудача не бросила бы тени на корону. Стоило потратить деньги и усилия даже на прояснение сомнений в таком важном деле, ибо просвещенным и великодушным монархам надлежит заботиться об исследовании чудес и тайн мира. Он изложил предложение Колумба взять на себя восьмую часть расходов и сообщил королеве, что для осуществления величавого замысла требуется два судна и около трехсот тысяч крон.
