Робин Гуд: дорога к престолу

— По-славянски, по-русски...

— Робин, я понял, — сообщает вдруг Маленький Джон. — Гайавата — это город там, где живут дикие славяне. Ты его тоже присоединял...

— Не такие уж они и дикие, Джонни... Та-ак! Епископ, ты — козел! Я — английский наследный принц! Деньги давай, а то на кол посажу!

Епископ тяжело вздыхает:

— Может и впрямь твоим отцом был Ричард... Тяжела ты, львиная лапа... Хорошо, болярин Роман: мы дадим шесть тысяч марок...

— Семь!

— Но ты же только что говорил 'шесть'...

— А ты поторгуйся со мной — все восемь будет!..

...Но семь тысяч марок — это почти шесть тысяч фунтов серебра: не просто огромная сумма, а еще и весьма внушительный груз. И пока мы перетаскивали весь этот 'тяжелый металл' на корабли, времени прошло столько, что к Виборгу успело подойти войско короля Дании Кнута IV под предводительством его младшего брата Вальдемара...

К стенам захваченного Виборга подъехала целая делегация: трое расфуфыренных рыцарей, десяток не менее расфранченных пажей и оруженосцев, а во главе всех — герольд, весьма похожий на новогоднюю елку. Кавалькада остановилась у самых ворот, и воздух огласил дикий вопль дюжины рожающих кошек. Фанфары... Просто поразительно, какие же мерзкие звуки могут издавать две гнутые медяшки!..

— Эй вы, разбойники! Вам оказывает честь герольд короля Дании, Скании и Померании Кнуда Великого, Стурре Ювенсон. Назовитесь, чтобы я знал, кого повесит мой король после победы!

— Передай своему корольку, — Энгельс сложил руки рупором и орет так, что, того и гляди, стена рухнет, — Передай своему недоноску и его чахлому братцу, что они будут иметь честь умереть от руки доблестного Робера Плантагенета фон Гайаваты де Каберне де ля Нопасаран, графа Монте-Кристо, наследного принца Англии, достойного продолжателя дела своего великого отца Ричарда Плантагенета герцога Аквитании и Нормандии, графа де Пуатье, графа Анжуйского, Турского и Мэнского, прозванного 'Львиным Сердцем'!

— Правда? И каков же герб столь достойного рыцаря?

Энгельрик вопросительно смотрит на меня. Какой у меня герб? Почем я знаю? Надо бы сочинить что-нибудь эдакое, чтобы у этого герольда мозги закипели...

— Джон, а ну-ка отвечай...

Де Дитль кивает и выходит вперед. Я начинаю говорить, а Малыш добросовестно репетует таким ревом, что аж лошади приседают:

— Герб моего господина — опоясанный полосатый тигр на задних лапах с топором. И красной розой над головой.

Герольд задумывается, о чем-то переговаривается с рыцарями, а потом уже тоном ниже спрашивает:

— А в каком поле сей полосатый лев?

Чего? В маковом и в конопляном, ядреныть...

Герольд молчит, а затем уже совсем спокойно интересуется:

— А какое право имеет ваш принц на Вэллис?

— А у него супруга — валлийка! — сообщает Джон. — Так-то вот, Сдурел Убейсон. А ты думал?..

— И чего же желает ваш принц Робер? — интересуется герольд после долгой паузы. — Чего он хочет от нашего короля?

Ну, это моя свита знает и без подсказок...

— Денег! Двадцать тысяч марок серебром! И прямо сейчас!..

Глава 7

О пользе праздных размышлений или 'Спокойной ночи, малыши'

Герольд с сопровождающими его лицами удалился передавать наше пожелание своим хозяевам, а я отправился в чудом неразграбленную ратушу и, от нечего делать, завалился на постель. Штурма не будет — это и ребенку ясно. В армии короля Дании и еще чего-то там всего-то тысяч шесть-семь воинов. Это я на глаз определить могу. У меня — немногим меньше. После дикой свалки на берегу и всех потерь, понесенных в городе при штурме и грабеже, под моими знаменами ровно четыре тысячи девятьсот двадцать человек. Больше всех умудрился потерять синешалый тесть — двести пятьдесят три убитых и еще семьдесят раненных так серьезно, что они не то, что в бой не годятся, а вообще не ясно — выживут ли? Остальные — более-менее ничего.

Красноармейцы Паулюса потеряли сорок два человека, валлисцы Энгельрика — тридцать, ветераны — четверых. С учетом потерь гарнизона и городского ополчения Виборга, составивших почти полторы тысячи только убитыми — полный порядок. Потери — один к четырем. Очень неплохой расклад, право же...

— Робин! Твое высочество!

Чего это Джону понадобилось? Герольд ответ привез? Или деньги?

— Что тебе, Джонни?

— Энгельрик тебе щит новый принес...

Интересно, а чем Энгельсу мой старый не угодил?..

— Вот...

Де Литль протягивает мне щит. Мой собственный, старый щит, на котором теперь нарисован какой-то зверь невнятной породы с секирой в лапах. Тело его покрывают широкие красные и узкие желтые горизонтальные полоски, а посередине — там, где у нормального животного грудина — на зверюге красуется ремешок с подвесками. Остальная часть щита размалевана в красную и зеленую вертикальные полосы, а в верхних углах зачем-то приляпаны ромбы синего цвета. Так, все понятно. Озверевший матрос сражается с матрасом. В общем, ни дать, ни взять: псих разгулялся с малярной кистью. Интересно, это не Ади Хитлера работа? С их семейки станется...

— Замечательно, — с сомнением произнес я. — Знаешь, Джонни, ты его унеси пока, куда-нибудь, а я тут подумаю: что дальше делать...

— Ага! Я его пока над входом повешу?

-Валяй-валяй... — поживу пока под щитом. — И посылай всех подальше: Чапай думать будет...

Кстати, подумать Чапаю и впрямь необходимо... Чего-то я сам себе нравится перестаю в последнее-то время. Нет, я и раньше был не подарком, если по чести, по совести, только теперь я уже совсем... Сколько трупов наворотил, а все для чего? Английский престол понадобился, надо же? Тоже мне, принц Уэльский и жена его Диана... Да и, если разобраться: ну какой из меня король? Как там пелось в старом фильме? '...Он славный был король, любил вино до черта, но трезв бывал порой...' Вот это прям про меня... А в четырех городах из-за такого 'славного короля' кровью умылись по полной программе. А я еще Олега порицал за его бандитский бизнес... Сам-то, сам-то — грабитель с большой дороги, причем натуральный!..

'А за то за евреев заступились, народу облегчение дать собираемся и вообще — не свирепствуем без нужды, — сообщил мне голос рассудка. — Не так уж и плохо...'

'Ага, — тут же вмешалась старуха совесть. — Не так уж? Охренеть. А пятьдесят последних защитников Штейнфурта, которых повесили на крепостной стене? А гамбуржцы, которых били копьями в спину твои рыцари? А помнишь молодого парня из войска Паулюса? Его твои солдаты на копья подняли, и ты его стрелой... чтоб не мучился? Это вот твое 'неплохо'? А 'плохо' тогда что? Когда валлисцы в Виборге монашек до смерти изнасиловали?..'

'Да?! А я что должен был сделать?! Сказать: 'Не вешайте их, ребятушки, они — хорошие'? После того, как они чуть тестя моего не ухлопали?..'

'Ой-ой-ой, какая была бы потеря! — в голосе совести появились ехидные нотки. — Без этого гения человечество откатилось бы в своем развитии лет на триста назад, не меньше! Он кто, тесть этот? Ученый? Полководец? Поэт? Писатель? Может, хотя бы известный художник? Тоже нет? И вообще: кто это не так давно собирался повесить этого самого Мурдаха на могиле разбойничьего атамана? Не знаешь? Ну-ну...'

'Мало ли чего я собирался! — голос рассудка чуть не сорвался на визг. — Зато скольким крестьянам помог?! Сколько крестьян меня благословлять готовы?! И, уж если на то пошло: тестя — человеком сделал! Он вон теперь знает, что вешать своих без суда нельзя. И грабить напропалую — нельзя!..'

'Да, своих убивать нельзя, — неожиданно согласилась совесть. — Давайте будем убивать чужих. И, побольше, побольше, они ведь — не люди! Какая хорошая позиция! Нелюдей можно грабить, убивать, насиловать! Они же — нелюди!..'

Рассудок еще пытался сопротивляться, что-то жалобно пища про то, что все так делают, что война — это война, а не воскресная школа... Но совесть мордовала его новыми аргументами: сколько детей погибнет от голода из-за тотального ограбления чужих земель? Сколько крестьян надорвется на своих тощих полях из-за того, что феодалы поднимут налоги, чтобы возвратить отнятое мной? А вдруг чума начнется? Я где-то читал, что чума в Европе началась из-за большого количества не похороненных трупов убитых в боях...

Окончательно раздавленный аргументами сварливой старухи, я круто повернулся на скрипнувшей кровати и встал. Так, баста! Надо пойти прогуляться, а то это рефлексирование меня до суицида нафиг доведет! Расчуствовался, понимаешь...

Я подошел к двери и уже было хотел ее распахнуть, когда сообразил: там ведь родичи де Литля. Караул несут, душу их... И погулять в одиночестве не выйдет: подчиненные Сержанта-ат-Армее от меня не отцепятся даже под угрозой смертной казни, ибо что бы я им не пообещал и чем бы не пригрозил — Маленький Джон все равно устроит что-нибудь похуже. А он строго-настрого наказал своим, чтобы не смели меня одного отпускать. И что же делать?..

А вот что... Окно. Хотя и узенькое, но достаточное, чтобы пролезть. Ну-ка, ну-ка, что у нас под окном? Карниз? Очень хорошо... Вылезаем... Ах, черт! Ну вот, руку ободрал... Вылезли... Два шага по карнизу вправо... Еще... Еще одно окно. Вот в него-то мы и влезем...

Итак, отделавшись от сопровождения, я выбрался в город. Ну пойдем-ка прямо. Пока улица не завернет...

— ... Джон, а скажи: принц наш — он ведь, и впрямь, судьбою отмеченный? Вона как ему везет! Города на раз берет, в бою ему равных нет, из лука — да так сам дьявол стрелять не сможет...

— Дура-а-ак! — протянул бас Маленького Джона и следом раздался звук подзатыльника.

— Как есть дурак, — согласился голос Статли. — Принц — он ведь не потому принц, что воин великий, или там города брать может. Принц — он потому принц, что сердцем за людей страдает. Вот ты, Мэйси, сейчас сидишь, окорок жрешь, эль прихлебываешь, а принц...

Я стоял возле дома и, замерев, слушая рассуждения своих соратников...

— А чего сразу: 'жрешь', 'хлебаешь'?.. Чай, он тоже, с голоду не пухнет?!

Теперь звук был уже не подзатыльника, а полновесной оплеухи. Причем, как бы не двух...

— За что?!!

— Да за то, что скотина ты, Мэйси, неблагодарная. Ты-то думаешь, чем свое брюхо набить. И какой бы девке присунуть, а принц... Принц думает: как бы это так сделать, чтобы Мэйси Тэтчер мог к своей ненаглядной Маргарет вернуться? Живой, здоровый, да чтобы денег ему и на свадьбу хватило, и на домик, и на корову... даже на двух. И не об одном тебе, muflone dolbanutom, принц печется, а обо всех, кто в войске его, да кто дома остался. Чтобы сэр Вингли жив остался, чтобы богат был, и чтобы тебя и прочих голозадых не притеснял и не обижал...

— Тока плохо принцу будет, коли мы ему спину закрывать не станем, — вмешался де Литль. — Добрый принц, аж страшно инда делается... Евреев защищает, попусту обижать никого не дает... Епископ вон тутошний... Уж какими тока словами его не лаял. Принцу бы нашему повесить смутьяна, а тот...

— Что?..

— Что 'что'? Приказал не трогать, да еще охрану к нему приставил, — Джон перечислил еще несколько подобных случаев, а потом тяжело вздохнул. — Пропадет он, ребята, через свою добрость, вот сердцем чую! Обманут, прикинуться, и...

— Так а мы-то, мы-то на что?! — хор возмущенных голосов. — Не дадим! Костьми за него ляжем!

— Примас Тук... ну, Адипатус, прямо так и сказал, — вмешивается Статли. — У отца его, сердце, мол, и впрямь, звериное, а этого нам господь послал в утешение за отцовы прегрешения. Ибо сердце у нашего принца доброе, наихристианейшее...

С этими словами Статли отправил опустевший кувшин в окно. Возьми он на пару пальцев левее и у обладателя 'наихристианейшего сердца' возникли бы серьезнейшие проблемы со здоровьем. Я немедленно отошел и двинулся к крепостной стене. Ну их на хрен, доброхотов этих. Еще прикончат невзначай...

... 'Ну, что, старая пила? — ликовал голос рассудка. — Съела?! Плохой, говоришь? А хороший тогда кто?..'

Совесть пыталась отбиваться, но явно неубедительно. Скоро она замолчала вовсе, а я, сам не заметив как, оказался прямо на городской стене...

— Пароль?

— Сталин. Отзыв?

— Ленин гад... то есть, Ленин рад...тьфу, пропасть! И откуда только это высочество такие слова выкапыва... Простите, принц. Не признал...

— Спокойно, солдат. Все нормально. А слова такие, чтобы врагу не произнести, понял?

— Так точно!

Я прошел по стене подальше от часового, и задумался, облокотившись о бруствер. Оказывается уже совсем стемнело? Дела... А меня мучает один вопрос: а что если датчане не отдадут двадцать тысяч марок? Опять грабить?..

Ничего хорошего в голову не лезло, и, чтобы развеятся, я тихонько замурлыкал старую-престарую колыбельную, которую помнил от бабушки. Бабуля, бабуля... Как ты там, без меня?..

Баю-баю-баюшки,

Скакали горностаюшки.

Прискакали к колыбели

И на Рому поглядели.

И сказал горностай:

"Поскорее подрастай!

Будешь в золоте ходить,

Чисто серебро носить...

Я к себе тебя снесу,

Покажу тебе в лесу

И волчонка, и зайчонка,

И на топи лягушонка,

И на елке кукушонка,

И под елкою лису.

Спи, малыш, засыпай,

Скорей глазки закрывай!

Спи со Ангелями,

Со Архангелями,

Со всей силушкой,

Со Небесною...

— Э-эй! Э-эй, братко!

Я чуть было не подскочил от этого шепота. Окликавший говорил по-русски...

— Э-гей, братко! Что, спужался?

— Тебя, что ли? — спокойно, спокойно. Где он тут у нас? — Ну ты страшный, аж жуть!..

— А что? Напужать могу. И кой-что ишо...

Ага, вон он, притаился. Спрятался в тени бруствера — сразу и не углядишь... Ого! Да он там не один!..

— Все вместе пугать станете, или по очереди?..

— Хо! Зорок, — в голосе говорящего появились нотки уважения. — Новаградец, аль плесковский ?

Это он про что? А-а, в смысле, откуда я родом?..

— С... Локтевский я...

— Ростовский, что ли? Знаю я там Локтево, — говорящий поднялся. — А звать тебя как, отрок?

Вообще-то представляется первым гость, но ладно уж... Уважим соотечественника...

— Роман. Роман Гудков. А ты кто будешь?

Но вместо ответа незнакомец делает шаг вперед. Теперь и я могу его рассмотреть. Мужик лет под сорок, крепкий. И двигается так, что сразу понять можно: подготовка какая-никакая имеется. Не спецназ, конечно, но кое-что явно может...

— Так ты старому Гудку сын что ли? — мужик подходит поближе. — Знавал я Гудка, знавал... В Полоцке вместе роту князю держали... Слыхивал я, что он к франкам отъезжал, а опосля у суздальцев огнище взял... Должно, и водимую себе нашел... А ты, значит, сын ему? Похож, похож... А тут что деешь?..

О как! Остальные двое тоже поднялись и уже обходят меня с двух сторон. Ишь ты! У одного вроде нож в руке? Ну, мальчики, это вы попутали! Я вам что: придурок из начинашек? Мечей при вас вроде не видно, а на ножах я вам и сам класс показать могу...

— Слышь, дядька, ты скажи своим орлам, чтобы стояли, как стоят, а не то у вашей компании похороны наметятся, — я чуть выдвинул из ножен ятаган. — Потом, ты бы назвался, а то нехорошо выходит: ты меня знаешь, а я тебя — нет. И вообще: это что вы тут делаете? Я-то — здешний, а вот вас я что-то не припомню.