— Да, очень просто. Опишите, как вы вскрываете грудину больного раком лёгких. Поэтапно, как пилите, как ломаете рёбра, как добираетесь до лёгких, как ужасаетесь, что они чёрного цвета. Как потом вырезаете раковую опухоль, со всеми кровавыми подробностями. Как видите, что опухоль уже дала метастазы и помогать этому человеку поздно. И что было поздно уже после того как он выкурил свою тысячную сигарету. Как дым убил ворсинки и лёгкие стали засоряться сажей, смолами, просто пылью и грязью. Потом опишите, как зашивали ему грудину и вздыхали, понимая, что человек умрёт через несколько недель или дней. Как тяжело вам было смотреть в глаза жены и детей практически уже мёртвого пациента. О том, что вам хотелось пойти в школу и выпороть учителей, за то, что они допускают курение в туалете или за школой. Как хотелось вырезать на лбу продавцу магазина или киоска, которая продаёт сигареты детям 'убийца'. Как хотелось надавать пинков взрослым, которые это видели и не пресекли. И даже повесить Колумба, за то, что привёз эту мерзость в Европу. Ну, вот как-то так.

— Сильно, — после минутного молчания согласно покивал головой Франк, — И ведь, правда, всё. Не знаю только смогу ли вот так-то.

— Давайте вместе напишем. Вы напишите, как сможете, а я потом пафоса и жути нагоню.

— Жути? Сегодня же вечером займусь. Я сегодня дежурю, вот если выдастся свободное время, то и займусь. Не поделитесь хоть намёком, откуда знание про гастрит и язву.

— Скажем так, слышал в детстве у себя там в Рязанской области от бабки целительницы, не про бактерии, конечно. Про зверей, что живут в кишках. Ну и остальное сам уже додумал, у жены учебники полистал, — на ходу сочинил Пётр.

— У бабки про зверей кишечных? — усмехнулся, явно не поверив, хирург, — Ну, у бабки, так у бабки.

Первым из знакомых с Франком на горке в парке отдыха и столкнулся.

— Написал я, Пётр Миронович, статью. В понедельник занесу. А это что за невесты с вами?

Пётр взял с собой покататься на лыжах и дочь Таню и Вику Цыганову в теле десятилетней Маши Нааб. Для неё пришлось доставать из сарая прошлогодние лыжи дочери. В этом году осенью, видно, ей новые купили. Лыжи у девочек были не на креплениях, а с ремешком под валенки. Но это не мешало им лихо скатываться с горок с визгом и смехом. Мороз отпустил, и людей в парк пришло великое множество. И все с детьми. Вскоре и семейство Романова повстречали.

— Добрый день, Михаил Петрович, — поздоровался Пётр с мэром.

— А вы, Пётр Миронович, когда с наследником кататься будете? — указал Романов на своего сынишку, карапуза лет трёх-четырёх.

— Чужие дети растут быстро, но думаю и мой потихоньку до лыж дорастёт. Вон читал, что в Норвегии в год на лыжи ставят. Михаил Петрович, а почему киоск не работает? — Пётр указал на заколоченный деревянный киоск.

— Так ведь зима, и продавец и пирожки замёрзнут.

— Вон ведь, совсем не далеко, лыжная база. Если бросить воздушный кабель, то можно поставить титан и продавать горячий чай, а если ещё и соорудить, что-то типа водяной бани, то можно и пирожки горячие продавать. Уверен отбою не будет от покупателей. Вон, народу-то сколько. И все с детьми. Девочки, вы бы хотели сейчас съесть ватрушку со стаканом чая горячего?

— Да, я бы сейчас и от беляша не отказалась, — первой откликнулась прислушивающаяся к разговору мужчин Маша.

— Вот, устами младенца глаголет истина. Давай-ка, Михаил Петрович в понедельник заходи, и обговорим всё детально. А ещё не плохо бы вон там у леса соорудить не большой трамплинчик и организовать для разных возрастных групп соревнование, на дальность прыжка с вручением грамот. Подумай и над этим. И последняя информация к размышлению, почему среди такой массы народы не ходят тренера ДЮСШ и не набирают ребят к себе в группы.

Глава 10

Во вторник 10 января с самого утра, забрав с собой обоих девочек, Пётр поехал во Дворец Металлургов. Нужна-то была, конечно, одна Вика Цыганова, но Таня привязалась к Маше и выревела, чтобы и её взяли. Да, жалко, что ли, ничем не хуже, чем дома сидеть. Высадили девочек в фойе, и, сдав их на руки директору, Пётр прогулялся до редакции газеты 'Заря Урала'. Благо нужно только улицу перейти. К главному редактору было сразу несколько предложений. Нужно было напечатать статью Франка о вреде курения, подвигнуть товарища Петрова на публикацию целой серии статей об этом же, но уже написанных местными корреспондентами или перепечатанными из других изданий. Есть ведь и журнал 'Здоровье'. А кроме того вспомнил Пётр, как в девяностых годах раскупались 'книги' напечатанные прямо на газетной бумаге с небольшими чёрно-белыми рисунками. Тоненькие книжечки. Почему бы не увеличить тираж местной газеты, не получить прибыль и не добиться этими действиями финансирования нового оборудования. 'Понедельник начинается в субботу' написан уже. Вот его нужно разбить на небольшие кусочки и опубликовать. Обозвать данное произведение каллиграфического искусства 'приложением к газете 'Заря Урала'. Сделать её в несколько листов формата 'А 4', и на одной половине Стругацкие, а на второй — роман Фёдорова 'Ермак'.

Фёдор Тимофеевич Петров — главный редактор 'Зари', курил. И курил, как паровоз. Да ещё и сотрудникам разрешал этим преступлением заниматься у себя в кабинете. Когда Пётр зашёл к нему, то прямо отброшен был назад плотной завесой дыма. В кабинете сидело трое мужчин и дымило.

— Фёдор Тимофеевич, — из коридора прокричал Тишков, — вы бы выставили посетителей и проветрили помещение.

В коридоре горела всего одна лампочка, и было темновато, а сквозь дым, так и вообще ничего не было видно. По этой самой причине Петра Мироновича троица не признала и послала. Хорошо хоть не в пешее эротическое путешествие.

— Пошёл ты... Некогда. Позже зайди.

— Я вам ссукам зайду попозже, — взбесился Штелле, — А ну вышли сюда и представились.

Понятно, что командовать и ругаться имеет право не каждый на чужой территории, а потому, через минуту в коридоре вся троица 'святая' нарисовалась.

— Пётр Миронович! Извините, не узнали! Владимир, я тебе сто раз говорил, что язык тебя доведёт до неприятности! — Петров показал молодому расхристанному сотруднику кулак.

— Да, нет, Фёдор Тимофеич, что вы, он ему сейчас помог сделать карьеру. Проветрите кабинет, выкинете в окошко пепельницу и позовёте потом, а меня пока проводите в типографию. Посмотрю на процесс.

Через десять минут снова в том же составе оказались в кабинете главного редактора.

— Давайте, мы сейчас отпустим этих товарищей. Владимир...

— Караваев, — натянуто улыбнулся чуть менее расхристанный.

— Так вот, Владимир Караваев, вы с сегодняшнего дня ведёте в газете рубрику, которая называется. 'Бросим курить'. Вы лично бросаете курить сегодня и публикуете в этой рубрике кроме прочих материалов свои личные ощущения. Так сказать ведёте дневник человека бросившего курить. Фёдор Тимофеевич, вы несколько раз в день проверяете, не пахнет ли от дорогого Владимира Караваева табаком, и при малейшем подозрении звоните мне. Ну, а я найду средства, чтобы поддержать в молодом человеке возникшую у него только что ненависть к курильщикам. Вот первая статья в вашу рубрику. Её написал известный у нас хирург Александр Германович Франк. И учтите, дорогой, Владимир Караваев, что если ваши статьи будут хуже, то кучу всяких неприятностей, даже за пределами Краснотурьинска я вам обеспечу. Ясно? Ну, всё идите работать. А вы дорогой товарищ ...

— Герман. Андрей Рейнгольдович. Зам главного редактора, — представился пожилой мужчина с типичными для курильщика жёлтыми зубами и таким же серо-желтоватым цветом лица.

— Так вот, Андрей Рейнгольдович, вы организовываете тайные рейды по школам. Хватаете там, в туалетах, несовершеннолетних курильщиков и ведёте к директору. А потом по итогам посещения десятка школ пишете разгромную статью. Разгромную в прямом смысле. Чтобы не стеснялись в выражениях, и сволочей, позволяющих детям курить, назвали своими именами. А после публикации статьи через несколько дней следующий рейд. Который будет называться 'Ни чего святого'. Должны найти в школе хотя бы одной снова курильщиков. Ну, и, конечно же, с сегодняшнего дня вы тоже бросаете курить. Я попрошу одного из сотрудников газеты за вами подсматривать. Узнаю, что пытаетесь меня обмануть, не взыщите... Всё свободны, — Пётр повернулся к сидящему по струнке главному редактору.

— Не знаю Пётр Миронович смогу ли я бросить курить. Столько лет смолю, — тяжело вздохнул Петров, просительно склонив голову.

— А как же вы пример своим подчинённым показывать будете? Кроме того я собираюсь предложить Городскому Совету Народных Депутатов принять постановление запрещающее курить в общественных местах города Краснотурьинска. А ваша редакция, вся целиком, и есть 'общественное место'. Неужели будете бегать через дорогу в кусты и под пронизывающим ветром или под дождём быстренько 'не в затяг' пыхать там как школьник?

— А надо ли взрослых людей принуждать к 'бросанию'? Вон Фидель Кастро курит, Брежнев, Черчилль сигару из рук не выпускает, — попытался найти союзников Петров.

— Ну, раз самый главный враг нашей с вами страны господин Уинстон Черчилль курит, то вам, конечно, сам бог велел, — усмехнулся Пётр.

Он уже остыл, после 'разгона' курильщиков, но сдаваться не собирался.

— Я попрошу Франка, чтобы он пригласил вас на вскрытие трупа заядлого курильщика. Полюбуетесь лёгкими. И это не обсуждается. Человек, который возглавит в Краснотурьинске борьбу с курением, должен быть 'в теме'.

— Охо-хо, принесла вас нелёгкая, Пётр Миронович. Говорят, что вредно резко бросать, вес человек набирает.

Штелле оглядел главного редактора, веса в том было от силы пятьдесят кило.

— Ну, вам, Фёдор Тимофеич, пяток килограмм набрать не повредит. Жду вас в воскресенье на лыжах в парке, будем вам лёгкие чистить. Только я ведь не только за этим к вам пожаловал. Хочу одну идею интересную озвучить.

Пётр рассказал про свою задумку о литературном приложении к газете.

— Стругацкие. Как же читал. 'Трудно быть богом' очень не плохая вещь. Только там ведь нужно согласие авторов.

— А согласие нужно для целого произведения или для частичного тоже необходимо? Там ведь есть такое понятие, как цитирование. Давайте поступим так. Будто бы вы с тем же самым товарищем Германом спорите о достоинстве этого произведения и цитируете его отдельными главами.

— Ну, это на грани, — Петров помассировал подбородок, — Может созвониться с авторами и договориться с ними?

— Фёдоров умер же. Чего мы боимся? Стругацкие сюда не приедут. А даже если до них и дойдёт наше приложение, то, в крайнем случае, заплатим несколько рублей. Тиражи ведь у нас не большие будут. Я думаю, что первый выпуск вообще на пробу сделать в сотню экземпляров. Кроме того, если эта идея сработает, то предложить читателям вашим подписаться на приложение. Ну и на всякий случай не указывать нигде ни адреса издательства, ни названия. Пусть и называется нейтрально 'Литературное приложение'. И в розницу после рекламной компании не продавать. Пусть выписывают газету и приложение. Понятно, что приложение должно стоить не три копейки, а хотя бы тридцать.

— Хорошо. Я всё же проконсультируюсь кое с кем, — Петров поднял палец вверх.

— Да, пожалуйста. Всё, меня там во дворце дети ждут. Побежал.

Глава 11

Вика Цыганова сидела за пианино и пела песню. В небольшом зале было несколько стульев. Один из них занимал руководитель симфонического оркестра дворца культуры металлургов Отто Августович Гофман, второй — руководитель духового оркестра Август Фридрихович Грец, третий занимал сам директор ДК БАЗа Евгений Яковлевич Глущенко. Пётр зашёл тихонько, чтобы не помешать Вике. Дверь находилась, как бы сбоку от стульев и его появление руководители дворца культуры должны были заметить, но этого не произошло. Все трое мужчин слушали, открыв рты, и плакали. Даже не утирая слёзы. Не замечали их. Десятилетняя девочка Маша пела песню Мартынова на слова Андрея Дементьева 'Баллада о матери'. Голос у девочки был звонкий и чистый, а четыре с лишним десятка лет, которые провела на сцене Вика Цыганова, позволили этот голос ещё и правильно подать. Может и получалось чуть хуже, чем у певицы Зары, а может и не хуже, ведь трое взрослых дядек плакали.

'Алексей, Алёшенька, сынок.

Алексей, Алёшенька, сынок.

Словно сын её услышать мог'.

А потом без перерыва почти Вика грянула 'День Победы'.

'Этот день Победы

Порохом пропах

Это праздник

С сединою на висках

Это радость

Со слезами на глазах

День Победы, День Победы, День Победы!'

Когда песня закончилась, Пётр решил прервать концерт и захлопал в ладоши. Медленно, как сомнамбулы трое слушателей повернулись к нему.

— Пётр Миронович! Машенька сказала, что сейчас споёт ваши песни. Эти песни? — первым пришёл в себя Гофман.

Пётр знал его историю, более того с его дочерью он учился в одном классе. Через два года Отто Августович купит автомобиль 'москвич', набьёт его полный охотниками и перевернётся. Все погибнут. Выживет только собака. И симфонический оркестр распадётся. Не найдётся второго такого подвижника. Нужно будет это предотвратить. Как, вот только, жизнь в Краснотурьинске теперь ну очень круто поменяется. Может, просто не позволить ему купить машину. Или ещё лучше, прикрепить авто с шофёром.

— Вам не понравилось. Маша, а ты какие песни ещё спела? — обратился он к продолжающей сидеть с поникшими плечами Вике Цыгановой. Устала.

— Все десять.

Да, за последние пять дней они подготовили слова и музыку, пусть пока без всякой аранжировки к десяти песням о войне.

Бери шинель пошли домой.

Нам нужна одна победа — тоже Булата Окуджавы.

Сыновья уходят в бой — Высоцкого.

Он вчера не вернулся из боя — его же.

Мы вращаем Землю — опять его.

Маки — нетленка Юрия Антонова.

Колоколенка — великая вещь Леонида Сергеева.

Баллада о Матери — песня Мартынова на слова Андрея Дементьева.

Журавли — сумасшедшая вещь Яна Френкеля на стихи Расула Гамзатова, правда, в обработке 'Високосного Года'.

День Победы — гимн Тухманова на слова Владимира Харитонова.

— Маша сказала, что это ваши песни. Это правда? — подскочил к Петру директор дворца культуры.

— Маша поскромничала. Она вообще очень скромная девочка. Слова одной песни написал поэт Расул Гамзатов. Я её только чуть исправил. У него там про гусей, а я их на журавлей поменял. Остальные стихи мои, а вот музыку мы с Машенькой вместе писали и тут львиная доля её. Я-то сам нот не знаю, — развёл руками Штелле.

— Пётр Миронович в это с трудом верится..., — начал Гофман, но его прервали.

— Это правда! Я ведь сама слышала, как папа с Машей песни по вечерам под гитару писали! — набросилась на работников культуры 'дочь' Катя, до этого мышкой, сидевшая в углу зала.