Подонки-2

Он вышел из задумчивости и деловито сообщил:

— В общем, так. Я тут загрузил тебе десять канистр с бензином, по двадцать литров. Мы с тобой сейчас устроим пикник. Ты будешь шашлыком.

В салоне завоняло мочой, Виталик только невнятно повторял:

— Не надо, мужик. Мужик, не надо.

Женя огорчился:

— Какое ничтожество.

Закрыл водительскую дверь. Из одной полторашки наполнил контейнеры и вытащил зажигалку. Аккуратно зажёг свечи, захлопнул заднюю дверку и побрёл сквозь буран, по колено в снегу, к дороге. Решетников глухо орал внутри:

— Помогите! Помогите!

По дороге, мотались машины, которые обозначались в метельной круговерти только лучами света. Женька, лёжа за снежным отвалом, выждал, пока переулок очистился и перебежал на другую сторону.

За гаражами он присел на заснеженную лавочку и немного передохнул. Сердце, зараза!

Когда сердцебиение улеглось, он встал в темноте, за стенкой гаража, и наблюдал за оставленным "Чероки". Ждал недолго. Вдали, меж стволов, мелькнул огонёк. Закладка сработала.

Через пару минут донёсся далёкий хруст разбитого стекла. Лопнуло от жара окно. И сразу пламя, хватанув кислорода, загуляло ярче, веселей.

Ещё через несколько минут огонь резко взметнулся и загудел, став заметным издалека и освещая низкие тучи. Пары закипевшего бензина разорвали первую канистру.

Женя развернулся и, пошёл вглубь жилого сектора. На одной из стоянок его ждала жена в родном "Пилоте".

Домой добрались без приключений.

Правда по дороге остановились у стоящих около асфальта мусорных контейнеров и забросили в них валенки, балаклаву и пальто, провонявшее бензином. А дома сразу все, что на Женьке, отправили в стиральную машину.

Гусаков помыл с мылом упаковки с деньгами и положил их в комод. В ящик с двойным дном. Помылся и сам.

Вышел в халате из ванной, нашёл на кухне Янку, посмотрел внимательно в лицо.

— Как ты?

— Вроде, нормально, — пожала плечиками та.

— Страхи закончились?

— Не знаю, Жень. Я вот сейчас думаю о том, что там... Что ты Решетникова уничтожил... И ничего. Как будто меня это не касается.

— Ну и отлично. Оно действительно тебя не касается. Ты вообще дома сидела, ничего не видела, ничего не знаешь. И спасибо тебе, Яна. Ты уж прости, что приходится вот так...

Янка неожиданно порывисто обхватила мужа, потерлась о его грудь щекой по-кошачьи.

— Ладно, Женя. Всё уже закончилось.

— Да, закончилось, пойду спать. Вымотался как собака.

Ушёл в спальню, упал на кровать и выключился.

* * *

Вот, вроде бы показал себя настоящим мужиком. Прикончил кучу народу. Спас семью от посягательства. Гордится надо. Грудь колесом, челюсть вперёд, руки в боки...

Но нет гордости. И нет удовлетворения. Только горечь и мерзость на душе.

Янка живёт тихо, как мышка. Слова лишнего не скажет. И всё взглядывает испуганно и растеряно на мужа. И это понятно. Над ней висит гильотина развода, который Гусаков не собирался отменять.

Мария, чувствуя напряжённость родительских отношений, тоже старается сильно не отсвечивать. С матерью не общается, только с папкой.

В конце-концов Янкина психика не выдержала нагрузки, крыша съехала. У неё началась жуткая бессонница. Она все ночи напролёт ворочалась, вздыхала. Сама не спала и мужу не давала. А если засыпала, то тут же вскакивала от кошмаров. Что-то снилось ей страшное.

К середине марта она исхудала, под глазами не проходила чернота. Потом начала заговариваться. Женя её спросит о чём-нибудь, а она отвечает невпопад. Даже страшно.

Гусаков попёр жену к врачам. Невропатолог... Психиатр...

Ему посоветовали положить жену в психиатрическую клинику на Куйбышева.

Ну, что делать... Повёз.

Яну обследовали. Два дня измерений и тестов. Наконец выдали диагноз: — деперсонализация на фоне глубокой депрессии. Надо госпитализировать.

Женька испугался. Он же понимал, что эта лечебница — банальный дурдом, и примерно представлял, как там лечат пациентов.

Пошел к главврачу.

Поговорил об особых условиях лечения. Отдельная палата, уход, питание.

Палат на одного человека в клинике на существовало, но двухместные палаты были. Обговорили лечение сроком на месяц. В общей сложности, стоимость госпитализации вылилась в сто сорок четыре тысячи. Да и чёрт с ними. Жену бы спасти.

Собрал всё необходимое и увёз Яну в ОКПБ.

А на следующий день его вызвали в областную прокуратуру.

Молодой амбициозный следователь вёл себя дерзко. Он сразу, с первых слов начал давить на Гусакова:

— Ну, всё гражданин Гусаков, ты доигрался.

Женька, он же... Да, господи! Не сравнишь же этого сыщика-сопляка и Евгения, старого, битого волка. Он был абсолютно спокоен и вежлив.

— А почему вы обращаетесь ко мне на 'ты'? — первым делом поинтересовался он.

— Потому, что я тебя расколю. Понял? Я знаю — в чём ты виноват, и я всё докажу.

Евгений посмотрел на следователя, как на тяжело больного, и только вздохнул огорчённо.

— А ты не вздыхай, не вздыхай. У тебя теперь два выхода. Первый — я посажу тебя в подвальчик, и ты там будешь сидеть, пока не надумаешь раскаяться. Второй — ты подписываешь вот эту бумагу, и я тебя отпускаю домой.

А Гусаков смотрел на этого клоуна и думал: — Деточка, ты же с огнём играешь. Я же и тебя завалю, ничего тебе не поможет. Ни твои корочки, ни твой пистолет, ни твоя крыша.

Вслух сказал:

— Я могу посмотреть этот документ?

— Конечно! Это же твоё чистосердечное признание!

Женя взял бумагу, почитал.

Ну, что сказать? Парень всё пишет правильно. Он даже нашёл, где Гусаков покупал коньяк для Серёжи. Все события изложены последовательно и логично. Но... Но, бездоказательно. То есть, мысли-то верные, только подтвердить их невозможно. А без улик, свидетелей и экспертизы, всё написанное представляет собой выдумки следователя. Как-то всё это... Непрофессионально.

— Олег Леонидович, — спросил он у чиновника, — вы что заканчивали, какой ВУЗ?

— Достоевского. А что?

— Да так. Просто интересуюсь... Я могу поговорить со Спиридоновым, с вашим непосредственным начальником.

— Ну, только этого не хватало. Областной прокурор не будет с тобой говорить. Он недоступен.

— Понятно. А его заместитель Хамошин? Я так понимаю, — он тоже недоступен?

— Да, Гусаков. Для тебя он недоступен.

— В соответствии с законодательством, я могу сделать один звонок, перед тем, как вы отправите меня в камеру. Вы позволите?

Следователь подумал немного, потом махнул рукой:

— Ладно, звони.

Гусаков набрал Тёщу:

— Мама. Есть вероятность, что меня сегодня посадят в камеру предварительного заключения. Пожалуйста, побудьте с Машей. Она дома одна.

— Всё? — спросил сыщик.

— Да. Это всё.

— Подписывать будешь?

— Не спешите, Олег Леонидович. У меня вопрос. Вы предъявляете мне официальное обвинение в совершении всех этих, — он потряс бумагой, — преступлений?

— Да, дорогой. Да.

— Ладно, оставим без внимания тот момент, что это совершенный бред. А доказательств у вас, значит, нет?

— Доказательства будут. Не волнуйся.

— Давайте так: — Когда только появятся доказательства, тогда и будем разговаривать конструктивно. А, поскольку я всего этого, — он снова потряс бумагой, — не совершал, то доказательств у вас не будет никогда.

— То есть — ты отказываешься помогать следствию?

— Напротив! Я готов оказать вам любую, посильную для меня, помощь.

— Тогда подпиши протокол, и мы останемся друзьями.

— Извините, не могу. Потому, что это дача ложных показаний, и за них наступает ответственность по статье триста семь Уголовного Кодекса Российской Федерации. А я законопослушный гражданин. Так что — нет. Даже не просите.

Следователь видимо понял, что сломать Евгения не удастся. Он сел, покривил губы, спросил:

— Гражданин Гусаков, где вы были ночью с девятого на десятое марта этого года?

— Дома, — сразу ответил Евгений.

— Почему вы так уверенно утверждаете?

— Потому, что у меня в октябре был инфаркт, и еще меня недавно избили. Так что я, по состоянию здоровья, уже больше месяца вообще из дома не выхожу. Только в магазин.

— Вспомните, в какие магазины вы ходили первого марта.

Гусаков посидел задумчиво, потом ответил:

— Нет. Не могу вспомнить. Мне кажется, я вообще в тот день никуда не выходил... Нет, не помню.

— Ваш пропуск, — Олег протянул ему карточку, — можете идти.

— Спасибо, — спокойно поблагодарил Женька, и вышел из кабинета.

Из прочитанного в протоколе он вывел одно: — Всё, что он натворил, сделано чисто. Улик никаких. Хмыкнул удовлетворённо, завёл двигатель и поехал домой.

Больше его не беспокоили.

Весь месяц Гусаков ездил на Куйбышева к жене. Стабильно, три раза в неделю. Возил фрукты, молочное, кондитерку.

Тёща жила у него, постоянно навещала больную дочку и присматривала за ребёнком.

Да и сам Женька вплотную занялся Машкой. А то он, со всеми этими приключениями, как-то забросил её воспитание, и ребёнок из отличницы скатился до троечницы.

За месяц подтянул дочку по всем предметам.

Машка была довольна. Она вообще любила отца больше чем мать. Она как-то сказала ему:

— Я замуж не буду выходить. Я с тобой буду жить. Я же никого из парней не знаю толком. А с тобой я знакома целую вечность...

Женя нашёл группу гимнастики, сводил туда Машеньку, но той не понравилось. Почему? Вот не понравилось и всё.

А в танцевальный класс рокн-рольщиков пошла с удовольствием.

Так он её и возил по занятиям и репетиторам.

Танцы, бассейн, волейбол, английский язык.

К концу месяца Мария неожиданно запросилась на борьбу Акидо. Да ради бога! Папка разве против. Записались и на Айкидо. А что? Девочка должна уметь хоть немного себя защищать.

Позвонила Лена.

— Чего не звонишь? Я соскучилась. Сильно.

— Леночка, я сильно занят. Прости, солнышко. Я разгребу дела и тут же — к тебе. Договорились?

— Странные у тебя дела. Ладно, я жду.

Через месяц Яну выписали.

Она поправилась. Даже растолстела можно сказать. Ей там кололи гормональные...

Выглядела она как-то... Потухше.

Вечером, за столом, выговаривала:

— Зачем ты меня отдал на опыты этим коновалам?

Женя удивился:

— Почему 'коновалам'?

Яна не стала объяснять, но продолжила:

— Знаешь. Я узнала много нового... Я узнала, что такое боль и что такое терпение. Унижение и надежда. Я по-другому смотрю на мир. Я поняла, что я маленький никому не нужный человечек. Я-то всегда думала, что я человек, а я букашка. Никому не нужная букашка. И никто меня не станет ни спасать, ни защищать.

— А как же я? Я всегда тебя спасал и защищал.

— Но не сейчас. Не знаю... Мне было очень больно. Это было мучительное, жестокое и беспощадное лечение. Когда издеваются над телом, это можно как-то перетерпеть, потому что после можно и вылечиться. Но когда калечат душу, её вылечить уже нельзя. И это страшно.

— Ты сейчас спишь нормально? — спросил Гусаков главное.

— Да... Сплю, как убитая.

— Ну, вот и хорошо. Все остальное — ерунда.

— Ты ошибаешься, Женя. Ты сильно ошибаешься. Это не ерунда. Это как в концлагере побывать...

— Яна, может быть, нам надо было через это пройти. Ну, типа, как испытания. У меня — свои, у тебя — свои. Я понимаю, что тебе пришлось нелегко, но и мне довелось пройти через смерть. Так что...

Мария и тёща сидели молча, не вмешивались.

Женя продолжил:

— У нас, Яночка, есть работа — быть родителями. И нам её надо выполнять. Несмотря ни на что. Я считаю, что я хороший отец. И если моя жена плохая мать, то я её постараюсь исправить. Вылечить. А если лечение не поможет, то избавлюсь от неё. И буду воспитывать ребёнка так, как надо. Один.

Янка была как-то странно спокойна. Видимо ещё находилась под действием ударных доз транквилизаторов.

— Ты же обещал всё исправить.

— Когда?

— Когда мы пришли от Юрьева. Когда он застрелился.

— Я говорил, что 'Мы' можем всё исправить. 'Мы'. Понимаешь? Но никаких 'мы' нет. Я один пердячусь, получаю шишки, синяки и переломы. Для того чтобы исправить ситуацию нужна мудрость, мужество и желание. Ничего из этого у тебя нет... Вместо того, чтобы думать — что делать, как исправить ситуацию, ты ищешь себе какие-то оправдания. Забудь. Всё это в прошлом. Думай — что делать дальше... Один я ничего не могу сделать. Семья лепится из двух человек.

— Тогда надо искать выход, — подсказала Тёща.

И Яна подтвердила:

— Да.

— Предлагай... — пожал плечами Гусаков.

— Я не знаю, что предлагать.

— Ну, тогда развод, неплохой выход. И момент подходящий. Мария тебя ненавидит и не особо огорчится от твоего выхода из семьи...

Дочка серьёзно посмотрела на мать и снова уткнулась в тарелку.

— Женя, это несправедливо, — горько упрекала жена.

— Почему?

— Потому, что я... Я...

— Ну-ну?

— Потому, что нельзя так.

— Господи... Как "так"?

— Вот так — выбросить меня на улицу, как кошку шелудивую.

— А почему нет? Яна. Почему? Пользы от тебя никакой, а вред очевиден. Кроме того, я боюсь, что ты не успокоишься. Тебя хоть на цепь сади. Рядом с тобой быть — опасно. А у нас ребёнок. Ты понимаешь, что можешь подставить дочку. Поэтому мы расходимся.

— Зачем? Что это тебе даст? Что изменит?

— Я вынужден жёстко взять тебя под контроль. Я больше не буду тебе просить и вразумлять. Я буду приказывать. Неповиновение карается изгнанием. Ты видела в коридоре большой чемодан на колёсиках?

— Ну... Да...

— Я специально купил. Вот как только мне что-нибудь не понравится, так ты собираешь этот чемодан, кладёшь его в багажник и едешь к маме. Например, не понравится мне как ты на меня посмотрела, сразу: чемодан — багажник — здравствуй мама. А поскольку мы с тобой будем разведены, то вопрос будет решаться мгновенно.

Татьяна Алексеевна смотрела на их разговор с тревогой. Мария делала вид, что ей безразлично.

Яна подумала секундочку.

— Женя, мне кажется это жестоко. Я что, постоянно должна думать — как поступить, чтобы тебе понравиться?

Тут тёща не выдержала:

— Яна! А как ещё должна жить женщина? Ты — замужем. Ты что, ещё этого не поняла? Он всё правильно говорит. То, что я видела в этом ноутбуке... Это ни в какие рамки... Это такой позор...

И к Женьке:

— Женя, ты же её, как я понимаю, не гонишь? А развод, это чисто воспитательная мера?

— Да, мама, вы абсолютно правильно поняли.

— Дочь, — Татьяна повернулась к Янке, — он правильно говорит, он правильно решил. Тебе надо думать о муже и о ребёнке. Тебе надо научиться это делать — думать о семье. Поняла?

А Женя добавил:

— И учиться готовить.

Ни к чему этот разговор не привёл.

Они развелись. Яна ни на что не претендовала. Со всем молча соглашалась. Судья-мужчина несколько раз переспрашивал её по каждому пункту, видимо полагал, что женщина не понимает, что происходит.

— У вас нет имущественных претензий к вашему мужу?