Орден для Поводыря

Так вот. Сколько маньчжурских солдат здесь? И есть ли у них хоть что-то сравнимое с моими шестифунтовками? Численность туземных "эскадронов" комендант пикета Кактын Табатты себе прекрасно представляет. И их воинскую силу тоже. А вот с русской армией он наверняка еще не сталкивался. Как много воинов он рискнет вывести в поле? И куда? Я, наверное, взял бы пару сотен лихих кавалеристов, да рванул бы к стоянке Турмека. Хотя бы в расчете на то, что пришельцы с севера не посмеют напасть на циньских солдат. С другой стороны, приз, в случае успешного штурма русского форта, уж очень лакомый. Не удивлюсь, если за трофейные орудия, этого безвестного коменданта с самых задворок огромной страны, могут и генералом сделать. Плюс — политический аспект. Изгнание соперника со спорной территории, ежели правильно подать это в докладе непосредственному руководству, может и в Пекин вытолкнуть.

И последний вопрос нашей викторины "Поле чудес", едрешкин корень. Нам-то что делать, если китайцы придут на выручку Турмеку?

Не то что бы я сомневался в возможность разбить двинувшийся к форту маньчжурский отряд. Думаю, при большом желании, можно притащить пушки и растарабанить и пограничный, как-то невнятно укрепленный, пикет. И, наверное, я даже смогу оправдать свои действия перед Дюгамелем. Брат же смог, когда хулиганил на Борохудзире. Только есть одно "но"! О-но мне надо? Оккупировать Монгольский Алтай с его богатейшими залежами серебра? Хорошая идея! Только это полностью перечеркнет мои планы по отделению как бы никчемных южно-алтайских земель от АГО. Даже при условии, что я как-то переживу самоуправство, останусь на своем посту, и не отправлюсь заведовать исправлением Имперских законов на Камчатку. И какова вероятность, что генерал-губернатор, под которым и так кресло качается, не вернет мои завоевания, или не обменяет на какую-нибудь условно плодородную долину?

Ну, допустим, все сошло мне с рук. Я объявил о существовании огроменных запасов серебра под хребтом. Царь пожал мне руку и повешал орден во все пузо. Потом сюда приедет Фрезе... Бр-р-р-р... Если и отхватывать кусок, то уж точно не для того, чтоб тут горный начальник развлекался.

И еще одна тема для размышлений — сколько русских солдат, не важно — евреи они или поляки, останется гнить в этой земле ради благосостояния, даже не России, а только царской семьи? Готов ли я заплатить такую цену? Именно я, поводырь Германа Густавовича Лерхе, захватчик и оккупант из будущего, потому что смерть этих людей ляжет на мою совесть. И еще потому, что именно я сидел с ними за одним костром, ел одну с ними пищу и полз одной и той же тропой. Потому, что умрут те, чьи лица я помню.

В тот момент я вдруг осознал всю беспредельность отваги и нерушимую твердость веры армейских офицеров. Отправить знакомых тебе людей умирать, по той лишь причине, что ты веришь в необходимость этих смертей. И иметь отвагу смотреть им в глаза, отдавая приказ. Вот где чистилище, сравнимое с тем, что мне удалось покинуть, прорвавшись в прошлое!

Пока размышлял, передал подзорную трубу казакам, а сам повернулся спиной к укутанному пороховым дымом и пылью форту. Съехал чуточку по глинистому пригорку, сел, пристроил спенсерку на коленях и смотрел в глубину вяло колышущихся ветвей тальника. И вдруг, то ли заметил, то ли почувствовал, что кусты тоже смотрят на меня. Четко различил два болшущих желтых глаза, которые, не мигая, пялились на меня из зарослей.

Медленно-медленно я нашарил карабин и взвел курок. Одного быстрого взгляда хватило, чтоб удостоверится — в прорези блестит краешек латунной попки патрона, а значит оружие готово к стрельбе. "Хорошо, хорошо", — прошептал в глубине головы Гера, и я, заворожено повторил за ним одними губами: "Хорошо, хорошо".

И так и повторял, будто заклинание, высмотрев, наконец, и лопушки кругленьких ушей, и богатые стебельки совершенно кошачьих усов. Потом уже проявились, проступили среди играющих со светом и тенью веток черные и рыжие полоски. И я, боясь шумно вздохнуть или слишком резко двинуться, увидел любопытного молодого, с мокрой от недавнего купания мордой, тигра. На Алтае! Всего в паре сотен километров от того места, где в двадцать первом веке появятся искусственно выращенные газоны и совершенно европейского вида жилые корпуса домов отдыха вокруг здоровенного открытого бассейна с аквапарком.

Наверное, даже носорогу я не удивился бы, и что удивительно — обрадовался, как этому грациозному и невероятно редкому животному. Любопытный кот замер всего в десятке человеческих шагов, и, наверняка, мог добраться до меня в два прыжка. Но и я, сжимая в руках чудо современной технологии — американский многозарядный карабин, едва ли промахнулся бы. И я прекрасно себе представлял, какие жуткие раны наносит тринадцатимиллиметровая свинцовая пуля.

— Ваше превосходительство! — гаркнул чуть ли не прямо в ухо Безсонов. — Они отступают. Отходят, басурманы! Выстояли наши мальчишечки! Выдюжили, парнишоночки!

— Идут сюда? — краешком рта проговорил я, отчего-то не желая разорвать вдруг образовавшуюся связь между нашими с тигром глазами.

— Чегось? Я говорю, Турмешка к родным кибиткам побёг, Ваше превосходительство! С минуты на минуту здеся будут... Едрить твою... Этож тигра!

Очарование спало. Я поднял ствол и пальнул, не целясь, куда-то над головой полосатого разведчика.

— К бою! — напрягая голос — в ушах звенело от неожиданно громкого звука выстрела из короткого ствола. — Командуйте, сотник.

— Экак, — крякнул Степаныч, вместе со мной дождался, пока травяные шторы укроют в одно мгновение исчезнувшего зверя, и засуетился, расставляя стрелков. С ними в одну шеренгу встал и я. Лишний ствол не помешает.

Казаки, как мне показалось, спокойно заняли места в двух шеренгах. Передняя линия встала на колено. Именно к ним я и присоседился. Опасался, что ноги от страха станут дрожать и это повлияет на меткость. Но сердце, после "свидания" с полосатым котом, еще в полусжатом состоянии, так что, удивляясь сам себе — совершенно не боялся.

Краем глаза успел заметить, как рядом опустился на колени шкафообразный Безсонов. В его руках десятифунтовое ружье кажется мелкашкой из студенческого тира. Но это, конечно, свойство рук, а не винтовки.

Что только не лезет в голову. Островерхий край приклада неприятно упирается в бедро, глаза высматривают в клубах пыли серые контуры приближающихся врагов, а размышлял о том — успеет ли молодой тигр сбежать из прибрежных зарослей до того, как небо вздрогнет от залпов...

— Тооовсь, — орет сотник. Левое ухо сразу заложило. Звуки стали доноситься, как в плохо дублированном кинофильме — с некоторой задержкой.

Воинство Турмека давно уже нас заметило. Остатки эскадрона начали разворачиваться в атакующую дугу. Нас, тонкую линию стрелков, преграждающих путь к родным стойбищам, они в серьез не воспринимали. Ну, да. Мы же не прячемся за валами, а от того кажемся легкой добычей.

Их, по крайней мере, раза в четыре больше. Гера тут же любезно подсказывает, что каждому из нас нужно успеть сделать по четыре выстрела за пару минут. Потом лава сомнет, растреплет строй. Начнется свалка, где все решит сабля. И револьвер.

За себя не беспокоюсь, а вот возможна ли такая скорострельность у казачьих дульнозарядных фузей — понятия не имею. Так и не удосужился узнать.

До орды, старательно подгоняющей усталых лошадей, шагов шестьсот. Руки вспотели и скользят даже внутри тончайших перчаток. Хочется, чтоб уже началось. Нет, жажды крови — нет. Просто — раньше начнешь, быстрей закончишь.

— Ну, братишечки! — медведем ревет Безсонов. — С нами Господь! Пали!

В уши впивается острый гвоздь. Я стреляю в какую-то серую тень. Казаки рядом вытягивают бумажный, похожий на конфетку, патрон из подсумка, скусывают часть, бросают пулю в дуло. Сильный, резкий удар о твердую, сухую, каменистую землю, сковырнуть сгоревший капсюль со штырька, а на его место одеть другой. Вспышка пламени из полутора сантиметрового ствола, еще одно облако сизого, остро пахнущего дыма. Сотник что-то кричит — беззвучно разевает рот, как рыба, выброшенная на берег. Я передергиваю скобу. Приклад толкается в плечо. Мутный силуэт впереди уменьшается наполовину.

Выныривает какая-то морда с совершенно ошалевшими, выпученными глазами. Замахивается острой железякой — то ли толстой саблей, то ли кривым мечом. Тут же получает удар в живот от Безсонова, и отлетает на пару шагов. Опустил ствол и бабахнул в него — морда исчезает в брызгах крови. Сотник хлопает по плечу — слабже чем лягается изделие американского оружейника, но все равно ощутимо, машет в сторону. Оказывается, казаки уже успели отойти назад и вбок. Туда вонючее облако еще не дошло, там хоть что-то можно рассмотреть.

Поднимаюсь, бегу. Богатырь топает рядом. Задыхаюсь, но рад этому. Здесь воздух чище. Вспоминаю, что забыл считать выстрелы. Сколько еще выстрелов до перезарядки?

Занимаем свои места в строю. В облаке что-то происходит, но нас пока никто не беспокоит. Казаки стреляют, и сразу вытягивают шомпола. Их фузеи нужно часто чистить. Иначе пуля может и не провалиться внутрь ствола. Нагар от дымного пороха, дьявол его забери!

Интересно, придут Могалок с Мангдаем? Или станут дожидаться, пока чья-то воинская удача не перевесит? И если придут, как, прости Господи, отличить одних инородцев от других? По мне, так они все одинаковые...

Безсонов орет и машет руками. Стрелки подымают ружья. Я тоже. Еще не вижу в кого, но стрелять готов. В конце концов, какая разница?

Почему я не догадался сменить магазин?

Вялый ветер немного сносит дым в сторону реки. Будто облако упало на землю, и, испугавшись человеческой ярости, удирает.

С неприятным щелчком перепонки в ушах встали на место. Вернулись звуки.

— Что там происходит? — спрашиваю у сотника.

— Ась? — орет он и тычет пальцем в пыль. — Похоже, Вашство, туземцы зачали друг дружку резать!

"А сейчас вы можете видеть, как одни русские убивают других". К чему вспомнились слова корреспондентки СиЭнЭн? Черт его знает. Только, точно как тогда, стало вдруг нестерпимо стыдно. Подумалось, что они ведь наверняка родственники тут все. Маленькое, зажатое между двумя огромными империями, племя, принужденное выбирать.

#3

Трофеи

Трупы складывали ровными рядами вдоль едва заметной тропинки. Десятки, сотни раздетых донага тел. Вились мириады мух. Остро пахло кровью и смертью. И не смейте говорить, будто смерть не пахнет.

В стороне, в старом русле какого-то безымянного ручья лениво ковырялись несколько выделенных купцами мужичков. Предполагалось, что это будет одна общая, братская могила. Мертвых уже не спросишь — как именно они хотели бы быть погребены, а время не ждет. Жара быстро сделает это мероприятие еще более отвратительным.

У истыканных стрелами валов форта Корнилов, Безсонов и оба оставшихся в живых зайсана яростно спорили по поводу раздела трофеев. Я не хотел вникать в частности, но все огнестрельное оружие мятежников должно было попасть в арсенал крепости. Каким бы оно убогим не было, но вооружать туземцев никакого желания не было.

Объединенные отряды победителей уже отправились в стойбище Турмека. "Перегнать скот", — скаля остатки гнилых зубов, пояснил Мангдай. Врал, гнида. Иначе, к чему бы ему отказываться от участия в "перегоне" казаков? Грабить и насиловать они туда рванули. Беззащитное селение не самого бедного в Чуйской степи князька должно было стать еще одной жертвой этой скоротечной войны.

Хотел вмешаться. Запретить. Есть же какие-то нормы... Женевская конвенция, едрешкин корень. Штаб-капитан не дал. Отговорил.

— Это не наш монастырь, Ваше превосходительство, — сказал. — Их нужно хотя бы попробовать понять. С их точки зрения, уже одно то, что они выбрали, чью сторону принять, достойно такого вознаграждения. Вмешаетесь — они решат, что их лишили награды. Станут говорить, что белый длинноносый амбань ничуть не лучше маньчжурского. Пусть их...

Принтца я нашел на бастионе, подле все еще пышущей жаром пушки. В одной выправленной перемазанной глиной и сажей рубашке, он, раскинув руки, валялся на жесткой траве. Я даже сперва решил, что он мертв, и был несказанно рад, своей ошибке.

У временного коменданта Чуйской крепости выдался нелегкий день. Как он сам признался тем же вечером, следующий же штурм мог Турмеку и удаться. Большая часть неопытных солдат, едва ли больше чем по паре раз до этого палившие из своих ружей, заклинили стволы лишними пулями, и стрелять больше не могли. Даже не знаю, сможет ли седой фельдфебель починить эти допотопные самопалы.

Боеспособными остались лишь казаки и всего восемь из ста пехотинцев. Пушки не успевали прочищать, и порох стал вспыхивать прямо в тряпочных картузах. Со всего гарнизона было только трое раненных. Причем, двоих фейерверкеров опалило порохом, и только в одного стрелка попала стрела. Благо ранения, хоть и неприятные, но легкие и доктор обещал скорое выздоровление.

А вот теленгиты раненых добили. Возможно, что и своих тоже. Деловито так, прошлись по полю, время от времени тыкая саблями. О потерях я союзников не спрашивал. Честно говоря, было все равно. Хребет взбеленившемуся зайсану и его "эскадрону" сломал русский офицер Андрей Густавович и его рыдавшие от страха малолетнее разноплеменное воинство. А добили уже мы с Безсоновым. И если и после этого туземные князьки умудрились потерять хотя бы одного воина, то грош им цена, таким союзникам.

Впрочем, я их и звал не воевать, а разделить с нами победу. Согласитесь, это несколько разные вещи. Никуда они теперь не денутся. Через три дня должна начаться ярмарка на ручье Баранты, это в тридцати пяти верстах от крепости. А за день до ее начала Могалок с Мангдаем, от лица всех своих людей, должны принести клятву верности Его Императорскому Величеству Александру II Освободителю.

И, кстати, это будет последний в местной истории торг в урочище Баранты. Отныне и навсегда ярмарка станет проходить в окрестностях Кош-Агача. Так, чтобы прибывшие торговые караваны могли видеть черно-желто-белый имперский флаг над дозорной вышкой крепости.

— Герман Густавович, Ваше превосходительство! — мне показалось, как-то жалобно позвал Артемка. — Тама, с той стороны... За острогом, значить. Уж все накрыли. Вас токмо, с их благородием ожидают.

— Что? Что накрыли?

— Ну дык, ясное дело чево. Скатеркой бочку спод зелья огневого и накрыли. И мясо поджарили. Дохтур и хлебное вино уже всем прописал. Для здоровья, значицца.

— Бочку? — в голове не укладывалось, как можно было теперь, когда сломанные человеческие фигурки еще не прибраны, не преданы земле, есть жареное мясо и пить водку. Это же, как нужно было к жизни относиться, что бы...

— И правда, Герман Густавович, — неожиданно поддержал денщика капитан. — Пойдемте. Полдень уж давным-давно миновал, а у нас с вами с утра маковой росинки... А здесь и без нас обойдутся.

— Как-то не хочется, — искренне признался я, тем не менее, вставая с травы.

— Это из вас еще сражение не вышло, — приговаривал Принтц, аккуратно подхватывая меня под локоть и утягивая в обход бастиона, на удивительно зеленый, в этом серо-ржавом краю луг. — Организм, знаете ли, все еще в бою. По себе знаю. Я вот, тем годом по Туркестану хаживал, так...