Ситуация усугублялась тем, что вместе с иностранной помощью оружием в Закавказье прибывали добровольцы самых разных окрасок. От ветеранов белого движения, сохранивших сухим порох в пороховницах, которым осточертел быт парижских таксистов, до убеждённых коммунистов-коминтерновцев, считающих, что строительство общества нового типа в СССР пошло неправильным путём.

Конечно, помогали мятежникам-коммунистам из-за границы не за красивые глаза, их просто использовали для свержения советской власти. С этой целью из Парижа в Закавказье, с помощью "иностранных разведок", которые на все лады кляла центральная пресса, прибыло Грузинское эмигрантское правительство, которое и подняло знамя нового "белого" мятежа, объединив вокруг себя все "контрреволюционные элементы". В первые же три дня им удалось полностью взять под контроль район Батума и сам порт, выбив оттуда пограничников и моряков-черноморцев, который до того "национал-коммунисты" безуспешно осаждали месяц. Этому способствовало то, что основной ударной силой эмигрантского правительства была бригада, укомплектованная ветеранами белого движения и снаряжённая наилучшим образом.

Теперь, имея порт, который МСЧМ не могли эффективно блокировать из-за недостатка топлива, белые стали получать не только лёгкое стрелковое оружие, но и артиллерию, и даже танки. Появилась у них и собственная боевая авиация, пусть малочисленная, но сильно осложнившая жизнь моряков-черноморцев.

Однако, нет худа без добра. Грозные события на Кавказе позволили Сталину, получившему тяжёлый удар, устоять. В первый же день открывшегося 6-го июля съезда партии он, пользуясь тем, что всё происходящее было "моментом истины" и каждый должен был определить свою позицию, показав своё истинное лицо, обрушился с беспощадной критикой на объединённую оппозицию, обвинив её во всех смертных грехах. Его оппоненты единомоментно лишились своих партбилетов, по ним даже не голосовали персонально, а вышибли из партии "общим списком" и их дальнейшую судьбу нетрудно было предугадать.

Впрочем, последние события произошли уже в то время, когда я, выписавшись из госпиталя, въезжал в Москву.

Эпизод 2.

Сказать, что моё возвращение стало для всех неожиданностью — не сказать ничего. Ведь меня дружно считали погибшим. Пётр и Мария Миловы, которым Полина не оставила даже записки о том, куда и зачем уехала, даже посчитали, что моя жена, попав в немилость ОГПУ, подалась в бега. На стенде, перед проходной завода ЗиЛ, всё ещё висел мой портрет с некрологом. Из которого я, кстати, узнал, что являюсь членом партии. Видимо, приняли "задним числом" из пропагандистских соображений.

Каково же было удивление заводчан, когда утром 7-го июля я заявился на работу! Впрочем, удивление было взаимным. Ещё бы, на ЗиЛе моего КБ больше не было! Остался только небольшой отдел, в составе собственно ЗиЛовского автомобильного КБ, занимавшийся сопровождением производства "сотых" моторов. Оказалось, что и в ГУБД произошли существенные изменения. Вместо уехавшего со своей командой наводить порядок на Кавказе Берии, начальником, пока временно, назначили Лихачёва. Вот он-то и порадел своему заводу, разом покончив с "двоевластием" на одной территории, объединив моё КБ с КБ Чаромского, под руководством последнего. Брилинг был назначен к нему заместителем по "приземлённому" направлению. Разместилось новое "центральное КБ БД" на территории авиамоторного завода.

На следующий день я напросился на приём к Лихачёву, чтобы он прояснил мне, что в сложившейся ситуации делать. Пришлось подождать в приёмной почти час, сидя в очереди, пока он разбирался с более расторопными посетителями.

— Иван Алексеевич, к вам товарищ Любимов, — заглянул в кабинет начальника секретарь, когда вышел последний.

— Пусть заходит, — донеслось изнутри.

Я вошёл в помещение, где всего четыре месяца назад произошёл тот памятный разговор с Берией и Меркуловым, и от воспоминания меня слегка пробрало, по коже даже пробежали мурашки. Неужели это я, в самом деле, литературно выражаясь, послал лесом своего начальника и куратора? Сейчас даже и не верится.

Лихачёв сидел за столом и что-то подписывал. С виду он оставался вроде прежним, но что-то в нём неуловимо изменилось. Как-то он поважнел, исчезла та пролетарская простота, которая была его коньком, когда он был директором завода. Мельком взглянув на меня, он взял очередной документ и принялся его читать, одновременно спросив у меня.

— Любимов? По какому вопросу? Был у нас уже тут один Любимов, герой. Слыхал?

— Ай, не узнал, Иван Алексеевич! Богатым буду!

— М-а-терь Божья! — забышись брякнул новый начальник главка, — Петрович... Откуда?

— История, значит, такая со мной приключилась. Прибыл я к райским воротам, а мне там архангел и заявляет, приняли тебя, мол, в компартию, посему, поворачивай оглобли и ступай в ад, коммунистам там самое место. Делать нечего, явился в ад. Посадили меня на сковородку и давай поджаривать. Да по мне и так видно, что старались. Только как-то я этих мучений не оценил. Маловато, говорю! И от технического прогресса вы, черти, отстали совсем! Даже на земле уже электротоком пытают! Давайте, говорю, двигатель Стирлинга поставим с генератором, а провода, значит, к пяткам подведём. Почесали черти рога и отправили меня на доклад к самому Сатане. Я ему всё обсказал, да ещё, когда через круги ада шёл, заметил, что в одном ураган постоянно дует, предложил ещё и ветрогенераторы поставить. Обрадовался Сатана, говорит, делай, мол. Хорошо, говорю, только дай мне станки высокоточные, сталь легированную, подшипники, алюминий, алмазы на резцы, да научи чертей со всем этим работать! Обещал адский начальник мне помочь, но учёбу на меня взвалил, так как сам ничего не умеет. Разослал Сатана своих слуг на поиски, что-то нашли, что-то нет, но работу начали. Тут принялся я чертей учить. Чуть что не так — враз шваброй по хвосту! Взвыли черти от жизни такой и давай, значит, Сатане на меня доносы строчить. Сил, мол, наших больше нету, терпеть такое издевательство! Ведь что получается? Меня в ад мучиться определили, а я сам там всех замучил! Непорядок! Думал Сатана и так, и сяк. Ничего не смог придумать, только голова разболелась. И забанил он меня в аду, это у них там выражение такое, сослал меня с глаз долой обратно на землю, к товарищу Лихачёву. Ему не привыкать!

Под конец моего рассказа Иван Алексеевич, не стесняясь, уже смахивал выступившие на глазах от смеха, слёзы.

— Точно Петрович! Я, было, засомневался, да разве тебя с кем перепутаешь!

— Смех смехом, а дела нешуточные! Вернулся я, а КБ моего нет! Что, товарищ начальник, делать прикажешь?

— Семён Петрович! Ну что ты с места в карьер? Давай, сначала, за твоё возвращение? — Иван Алексеевич открыл шкаф и достал оттуда пару стаканов, початую бутылку водки и краюху ржаного хлеба.

— Даже не думаешь, что откажусь?

— Не думаю. За такое не выпить нельзя!

— Раз такое дело — наливай.

Лихачёв плеснул в стаканы и мы, чокнувшись, выпили.

— А всё-таки, как ты выбрался? — продолжал наседать начальник. Пришлось рассказать ему историю своих злоключений.

— Вон оно как выходит. А мы ведь тебя тут уж совсем похоронили. Но это ничего, жить, значит, долго будешь. Про наши дела, стало быть, уже наслышан?

— В общих чертах.

— Видишь, какая петрушка получается, не могу я тебя сейчас в КБ вернуть. Оно после реорганизации только работать нормально начало, только всё устаканилось. А ты сейчас начнёшь снова всё по-своему перестраивать, опять толку не будет.

— Значит, пока я отсутствовал, никакой работы не велось?

— Ну, почему же? Дела шли. Мы тут "сто-второй" серийный до 140 сил раскрутили, да с новым ТНВД и запустили в производство. Следом и 280-сильный "сто-четвёртый" пошёл с такими же изменениями.

— Это каким же путём достигнуто?

— Брилинг перенёс форсунку на десять градусов по окружности цилиндра, распыление топлива получилось гораздо лучше. Ну, и подшипники скольжения из прессованной бронзовой стружки в опоры коленвала поставили. Мощность и ресурс выросли, а расход топлива увеличился незначительно. Видиш, мужики и без тебя справляются и свои решения находят. Ты бы ведь форсунку перенести никогда бы не додумался?

— Без подшипников, стало быть, не обошлось. Какая была необходимость?

— Да, понимаешь, случай. На броневик всё-таки затребовали форсированный мотор и мы его сделали. А потом, БА на наших шасси решили не делать. Потому, что на шасси ГАЗ-АА дешевле машина, а вооружение и бронирование одинаковое. На наше шасси, конечно, мощнее и то и другое поставить можно. Да вот беда, нет пока в наличии ни пушек, ни башен, ни толстого бронелиста. Но пойдут горьковские броневики с дизелями, которые на "Коммунисте" из твоего пускача сделали, пусть тебя это утешит. Броневики броневиками, а мотор-то остался. Вот и решили мы его на конвейер поставить, изменения незначительные, мы даже производство не останавливали.

— А "сто-тридцатый" мотор как?

— А "сто-тридцатый" с усовершенствованиями Брилинга, запустили в Ленинграде в 300-сильном варианте. Немного пока, но дело сдвинулось с мёртвой точки. И военные немного успокоились, видя наши старания. Про Чаромского даже не спрашивай! У него всё хорошо. Его моторы и на истребители И-5 и на новые бомбардировщики ТБ-3 ставить начали. Алексей Дмитриевич, кстати, и 8-ми цилиндровый авиамотор сделал уже почти! Но это штука пока уникальная, их всего шесть, на новый самолёт Калинина пойдут. Этот товарищ сначала хотел семь моторов М-34 в 850 сил, но Чаромский подсуетился и теперь гигант на шести АЧ-130-8 летать будет, 1260 сил каждый. На полторы тысячи сил больше получается, а моторов на один меньше.

— Что сказать? Молодцы! Но мне-то теперь, что делать?

Лихачёв замялся, суетливо стал зачем-то перекладывать бумаги на столе, а потом ответил.

— Ты ведь отпуск, получается, не догулял? Выписка из госпиталя имеется? Вот зайдёшь с ней в отдел кадров управления и ещё недельку отпускником побудешь. Если ничего подходящего за это время для тебя не найдём, будешь числиться пока за штатом, а потом обязательно что-то придумаем. Не всё тебе толстосумом быть, поживёшь немного на среднюю зарплату. У нас ведь как? Кто не работает, тот не ест! Охраны тебе теперь, раз ты не работаешь, тоже больше не полагается. У меня охраны нет, а тебе вдруг подавай!

— Иван Алексеевич, мне семью кормить надо! Я зарплату в апреле последний раз получал вместе с отпускными, а сейчас июль уже! Не могу я за штатом без дела сидеть!

— Всё, я сказал! Найдём тебе дело, позже. Ступай, без тебя завалили бумажонками.

Раздосадованный, я вышел от начальника главка и направился в отдел безопасности. Лихачёв кстати напомнил мне о чекистах, перед которыми надо было отчитаться за утерянный наган. Лица были сплошь незнакомые, но всё прошло без сучка и задоринки, на меня просто не обратили никакого внимания и всё ограничилось написанием рапорта "утрачен в бою". По нынешним временам — дело житейское.

Эпизод 3.

Крепко подумав, я решил искать работу самостоятельно. Дело шло уже не о каких-то изменениях истории, а об элементарном выживании, ибо на среднюю зарплату и карточки в голодный год, когда жратву можно купить только на рынке и втридорога, очень легко протянуть ноги. Полина меня в вопросе трудоустройства опередила, устроившись в открывшуюся в нашем посёлке, плавно переходящем в разряд городских районов, библиотеку. Видно, походы на поиски нужных мне книг не прошли даром и у неё возник изрядный интерес к литературе. Место было как раз для неё — тихое и уединённое, ибо мой шуточный рассказ Лихачёву проник через него сначала на завод, а потом и в Нагатино, обрастая по пути немыслимыми подробностями по принципу "испорченного телефона", соседи стали ещё больше сторониться нашей семьи. Ещё бы! Жена — ведьма, муж — выходец с того света. Дошло до того, что ко мне тайно пришёл батюшка из Коломенского и, стесняясь и одновременно страшась, задал вопрос.

— Сын мой, я, конечно, писание читал и злым языкам не верю. Но вдруг и прямь конец света близок и мёртвые воскресать стали? Исповедуйся, был ли ты на том свете?

— На том не был, отче, — ответил я до предела серьёзно и тут же добавил после небольшой паузы, — а два других видал.

После такого, поп, осеняя меня и себя крестным знамением, не говоря ни слова, поспешно ретировался, что, понятное дело, не добавило мне любви односельчан. Успокаивало только одно, доносов в ОГПУ на эту тему можно не опасаться.

Петю младшего определили в ясли, чтобы с малолетства привыкал жить в коллективе. Надо сказать, что малыш там быстро освоился и на него стали регулярно поступать жалобы воспитателей, окрестивших его "заводилой". Выслушивать их приходилось именно мне, так как я оказался, пусть и временно, "домохозяином". Такой жизни мне хватило ровно на неделю, за которую я сделал по хозяйству больше, чем за два прошедших года, когда до домашних хлопот не доходили руки. Конечно, не "евроремонт", но наша усадьба, подправленная и подкрашенная, сразу приняла нарядный и ухоженный вид.

Едва только истёк срок моего отпуска, как я снова явился в кадры управления, где меня промурыжили полдня отговорками и в конце концов определили "за штат". Оказался я не нужен организации, которую сам же и породил. Ещё одним неприятным, но одновременно забавным моментом было то, что мне вручили хранящуюся в архиве отдела кадров управления справку о том, что я окончил первый курс АМИ-ЗиЛ. Вот такие коленца выкидывает система групповой сдачи зачётов и экзаменов. Человек числится в покойниках, что не мешает ему учиться в институте. Сами же справки об окончании первого курса ВТУЗа появились потому, что АМИ-ЗиЛ закрыли. Преподаватели МАИ, которые вели занятия, ссылаясь на загруженность по основному месту работы, отказались приезжать по вечерам на ЗиЛ. Всем желающим продолжать обучение, было рекомендовано делать это в центральном институте, куда я незамедлительно явился и тут же был зачислен без лишних вопросов.

На следующий день я твёрдо решил устроиться на работу. Сварщиком, слесарем, токарем, шофёром — безразлично. И намётки кое-какие у меня были. Можно было, конечно, вернуться на ЗиЛ, благо с его новым директором, бывшим начальником моторного цеха Рожковым, у меня были прекрасные отношения. Но, так как транспортная ситуация в Нагатино не изменилась, а привилегии мои кончились, вновь вставала проблема, приведшая ранее к созданию дизеля. Задерживаться на работе я не мог, так как жена в библиотеке работала допоздна, чтобы трудящиеся могли вечерами её посещать, а сына из яслей забирать было нужно.

Прикинув все обстоятельства, я направился в "ДмитЛаг", который в Нагатино разросся уже до нескольких улиц, застроенных бараками. Действующий пропуск на территорию у меня всё ещё был. Строительство Перервинского гидроузла шло ударными темпами и то, что я увидел, в корне отличалось от ситуации годичной давности. Практически все земляные работы были механизированы, каналы и затоны рыли экскаваторами, бульдозерами и самосвалами, на каждом из которых стоял отечественный дизельмотор. Избыток производства ЗиЛа был использован наилучшим образом. Особенно поразили меня своей необычностью именно бульдозеры, оказавшиеся побочной продукцией Ярославского завода. Массивные машины с тяжёлыми стальными колёсами были скомпонованы как известные мне по прошлой жизни харьковские Т-16, с двигателем и трансмиссией, в роли которой выступал стандартный демультипликатор ЯГ-10, расположенными между ведущих колёс. Водительское место было вынесено чуть вперёд, а над передней осью на части машин был установлен небольшой кузов, но большинство обходилось голой рамой с трапецией механизма подъёма отвала. Рассмотреть конструкцию этих тракторов можно было во всех деталях, ибо на них напрочь отсутствовало капотирование, а кабина водителя представляла собой только пол с установленным на нём сиденьем и переднюю стенку без ветрового стекла.