Увидев, что и здесь Ингрисса намека не расшифровала, а лишь раскраснелась от смущения, баронесса и графиня принялись осыпать Ингриссу поэтическими намёками, уже тонко издеваясь над ней. Например, графиня сказала: "Клоун пляшет — мы рыдаем", намекая на общеизвестное стихотворение

Время ничего не скажет

Я сказал тебе об этом

Время знает только цену

Мы должны ему платить

Если я чего узнаю —

Я тебе об этом свистну

Клоун пляшет — мы рыдаем,

Флейта плачет — мы танцуем

Время ничего не скажет —

Я об этом говорил.

Будущее не предскажешь

Но поскольку я не знаю

Как любовь сказать словами

(Я люблю тебя сильнее

Чем могу сказать словами)

Если я чего узнаю

Я об этом расскажу.

Но откуда дуют ветры,

И зачем уносят листья,

Время ничего не скажет

Как сказал я в прошлый раз

Вероятно, розы знают,

Для чего им распускаться,

Если я чего узнаю,

Сразу же тебе скажу.

Предположим, львы в пустыне

Неожиданно проснулись

Все солдаты побежали,

Пересохли все ручьи.

Время ничего не скажет —

Я сказал об этом раньше,

Если я чего узнаю,

Я об этом расскажу

(У. Х. Оден, перевод Я. А. Фельдмана)

— Такие уж мы странные люди, — обречённо выдавила из себя Ингрисса.

Тут присоединилась и герцогиня, которой тоже захотелось поразвлечься.

— Да, странные. "Флейта плачет — мы танцуем".

Когда Ингрисса и в этот раз не расшифровала уж очень толстого намёка, герцог, граф и барон, слегка посмеиваясь, стали тоже иногда вставлять шпильки в самые болезненные места Ингриссы. Герцог промолвил:

— "Я сказал об этом раньше".

— Я виновата, я, наверно, прослушала, твоя светлость, — уже почти со слезами на глазах сказала Ингрисса, чувствуя, что опять говорит не то.

— "Если я чего узнаю, Я об этом расскажу", вставил ещё одну шпильку граф. — Но, впрочем, давайте сменим тему.

Как видите, все высокородные строго держались в рамках светских приличий, не желая опозорить хозяина через жену его вассала. А несчастная Ингрисса, которая тоже изо всех сил старалась не выходить из рамок приличий, к её чести всё-таки удержалась в них. Под конец бедная испытуемая чувствовала себя, как будто её обнажённую посадили на муравейник, угощают при этом изысканным обедом, а встать или даже отряхнуться просто невозможно. Довольная Эсса отошла в разговоре в сторону и иногда немного заступалась за жену вассала. Аюлонг, почувствовав, что его жена не выдерживает испытания светских дам, изо всех сил стремился сдержаться, и хозяйка его немного подбадривала. В итоге Аюлонг на следующий день чуть не на колени упал перед Эссой, благодаря её за заступничество за жену и за поддержку, чтобы он не нарушил светские приличия. Жена его тоже благодарила хозяйку. Так что владетельница выиграла вдвойне.

Издевательство было прервано лишь торжественной церемонией вассальной присяги Аюлонга Тору, которую принимали герцог и граф, и которая состоялась в присутствии всех дворян на улице. После присяги высокородная пятёрка с жёнами пошла прогуливаться вдоль берега озера, мужчины занялись мужскими разговорами, а Ингриссу дамы продолжали изредка подкалывать, чтобы прогулка отдыхом не казалась.

На следующее утро большинство дворян разъехалось, знатные гости отбыли на охоту, а дамы остались в деревне. Сидя на третьем этаже башни, они пили чай и вино и продолжали вести светский разговор через голову Ингриссы. Словом, к вечеру Ингрисса была окончательно раздавлена и буквально цеплялась за руку Эссы. Сославшись на усталость, хозяйка ушла с незадачливой кандидаткой в дамы на берег и стала выспрашивать подробности развода. Ингрисса доверчиво рассказывала всё подряд. Она была не столь уж наивна, но эта ледяная атмосфера буквально толкнула её в объятия Эссы.

Вообще говоря, разводы у старков были нетрудными. Если обе стороны согласны на развод, оставалось лишь обменяться разводными письмами на глазах у священника и либо сюзерена, либо трёх почтенных граждан и публично объявить, кому что достается из имущества, какие имущественные обязанности у мужа перед бывшей женой, на какое время и при каких условиях. Единственным ограничением здесь было то, что такая пара ни при каких обстоятельствах не могла вступить в повторный брак между собой, чтобы не разводились по пустякам, а потом опять мирились. Развод по односторонней инициативе был потруднее. Жена имела право безусловного развода, если муж брал вторую жену без её согласия, даже по прямому разрешению короля или Патриарха. А если без такого — она имела право не впустить соперницу в дом и потребовать признать недействительным второй брак. Муж имел право развода, если жена две ночи подряд ночевала в доме другого мужчины. Поскольку обычаями и законами было установлено, что жена, муж которой оказался неспособен дать здоровое потомство, имеет право зачать от почтенного человека не ниже по положению, в этом случае на ночлеги у другого мужчины полагался месяц. Аналогично, жена могла потребовать развода, если муж больше месяца жил у другой женщины. В остальных случаях разбирательство тоже было коротким и неформальным. Обращались к суду равных либо к сюзерену.

Ингриссу, дочь цехового мастера, отец отдал пьянице-коллеге, по пьянке произнеся во время цехового праздника клятву выдать за него свою дочь. В принципе Ингрисса могла бы попросить развода, но она предпочла уйти ночевать к Аюлонгу и тем самым вынудила мужа дать ей развод. Поскольку из дома мужа она не желала ничего брать, а приданое уже было пропито, для неё это был самый быстрый путь. Выждав три месяца, полагавшихся по закону, чтобы убедиться, что Ингрисса не носит ничего в чреве, Аюлонг женился на ней. Так что предчувствие Эссы было правильно: в некотором смысле Ингрисса была опозорена своим разводом.

Ингрисса даже не подозревала, что она дала Эссе страшное оружие против себя и привела Эссу к решению добиться развода опозоренной, ничтожной по происхождению, вульгарной по поведению (в смысле ведущей себя по канонам простолюдинов) женщины с новым мужем и удаления её из Колинстринны. Сама Эсса уже давно считала себя прирождённой утончённой дамой. А что касается Аюлонга, то, по её мнению, он вполне заслужил в жёны непорочную дворянскую дочь. Стратегический план Эсса стала неуклонно проводить в жизнь, стараясь действовать незаметно. Спешить было некуда, если даже Аюлонг сейчас по уши втюрился, через год-полтора он несколько придет в себя. А два года здесь почти ничего не решают. Ведь эта селёдка не родила, когда была первый раз замужем, значит, и сейчас не обязательно родит, а если уж родит, не обязательно сына.

После того, как Аюлонг принес вассальную присягу Тору, троица открывателей торовского булата возобновила работу. Тору никак не удавалось понять, почему же сплав оказался таким? Впрочем, все три соавтора в этом незнании были солидарны. И вдруг в бдении над результатами очередного неудачного опыта, как увеличить выход качественного сплава либо повысить его стойкость, неизвестно кто из нашей троицы закричал: "Давайте сделаем наоборот!" "Да!" — сказали практически синхронно все трое. — "Если есть такой ударный металл, то должна быть и броня от него".

— Но ведь я же оружейник! — возмутился Тор, опомнившись. — Я не бронник и не должен вторгаться на их территорию.

— Ты прежде всего Великий Мастер и открыватель, — ответил благоухающий последствиями очередного неудачного опыта алхимик Урристир. — Да вдобавок, наш булат совсем не подходит для молотов и палиц. А как противодействие твоим мечам они были бы на месте.

— Ну ладно, — пробурчал Тор. — Попробуем, а если начнёт что-то получаться, то возьмем в нашу компанию ещё и Сунга.

Сунг Тахиркин был старшим подмастерьем мастера-бронника Луня Акритранса, пару лет назад обосновавшегося в Колинстринне.

Шесть дней друзья-мастера безуспешно ломали головы, пытаясь найти структуру нового сплава или же идеи по его составу. Чувствовалось, что решение рядом, но оно никак не давалось. На седьмой день в ходе обсуждения Тор в изнеможении повалился на кушетку, пока другие продолжали спорить. Он закрыл глаза и вдруг унёсся в уже знакомые ему высшие сферы. Увидев структуру нового сплава, он вернулся и почувствовал два отличия. Он был просто переполнен силами и радостью, а отнюдь не висел на краю смерти. Он понимал, что находку необходимо как можно быстрее зафиксировать, иначе она забудется (а ведь та, первая, сразу же намертво впечаталась в его разум). Набрасывая на бумаге схемы под комментарии друзей, Тор подумал, что, честным трудом прорвавшись в высшие сферы, он, наверно, получил часть энергии, накопленной теми, кто прорывался в них при помощи женщин либо другими "лёгкими" путями. Но даже сомнения в том, не является ли это вампиризмом, у него не было. Энергия была чистая и явно шла сверху, а не из бренного мира. А заодно, поняв структуру нового сплава, он вдруг до конца понял и структуру своего булата, что в дальнейшем помогло ему и друзьям улучшить качество изделий из торовского булата. Но хрупкость и нестойкость была его неотъемлемым свойством.

Эсса продолжала тихо и систематично изводить Ингриссу. Она относилась к ней со всем внешним уважением и приглашала на все сборища знати столь настойчиво, что отказаться не было возможности. А там уже знали о необразованности Ингриссы. В разговоре она чувствовала, что над нею издеваются, но не могла понять, как и почему. Эсса порою за неё заступалась и утешала:

— Знаешь, мне тоже первое время было очень тяжело в светском обществе. Но ничего не поделаешь: теперь твой муж равен баронам, а по обычаям нашего лена даже простые мастера приравнены к благородным. Так что тебе надо крепиться и держаться.

Но слово "учиться", которое многое бы проясняло, Эсса никогда не употребляла. А сама Ингрисса до такого "нетривиального решения" додуматься не смогла. Эссе после того, как одна из служанок повздорила с Ингриссой, пришла в голову ещё одна великолепная мысль. Рассуживать мелкие конфликты, особенно с участием женщин, было обязанностью владетельницы. Эсса полностью стала на сторону Ингриссы, а затем втайне навестила наказанную служанку, приласкала её, оставила ей подарок и сказала:

— Не обижайся. Мой муж так ценит Аюлонга. Поэтому я должна всегда поддерживать его жену, какая бы та ни была.

После такого разъяснения конфликты Ингриссы с простонародьем стали повторяться всё чаще и чаще. Эсса вела ту же линию, одновременно выигрывая в двух направлениях: простые люди всё больше её любили, а Ингриссу уже откровенно ненавидели.

Сам Аюлонг даже не думал о том, как к его жене относятся простые люди. Он не замечал и того, что её образование оказалось совершенно не соответствующим положению в обществе. Его мысли были заняты новым сплавом, идея которого уже была, но реализация этой идеи никак не получалась. Он видел, с каким уважением относится к его жене Эсса, и жалобы Ингриссы, что она чужая в этом обществе, что здесь её никто не любит, пролетали мимо ушей мужа. А через пару месяцев лично явился князь Ликангса и позвал Великого Мастера-рудознатца обследовать горы княжества. Было договорено, что осенью Аюлонг отправится месяца на три в Ликангс. Все эти дела, да ещё устройство своей лаборатории, которая теперь разрослась из-за большого количества учеников и подмастерий, занимали ум и время Аюлонга. К жене он чувствовал искреннюю любовь, но её женские дрязги с местными дамочками и слугами его совершенно не интересовали.

* * *

А Мастера ждало ещё одно неприятное событие. В Колинстринну явился некий нищий и двинулся прямиком к замку Эссы, как теперь называли бывший баронский замок. Баронесса, жившая в пожалованном ей домике недалеко от замка, увидев оборванца в окно, отшатнулась и сказала:

— Не может быть! Мне кажется.

Нищий подошёл к воротам замка и демонстративно без спроса попытался в них войти.

— Ты что это? — остановил его страж. — Наша владетельница всегда накормит и оденет нищего, но ты должен ждать часа, когда она выйдет на прогулку. Рядом с воротами есть хибарка для просителей, подожди там. Кажется, туда уже принесли хлеба, овощей и вина.

— Я, согласно приговору Имперского Суда, должен войти в этот замок. А не спрашиваю разрешения я потому, что я — законный и наследственный его владелец, барон Тринь Таррисань.

Часовой остолбенел. А подошедшие на шум пререканий челядинцы, некоторые из которых служили ещё при бароне, подтвердили, что это действительно барон. Помчались немедленно доложить Эссе и Мастеру. Эсса вышла и сказала:

— Твоя жена подписала отказ от всех прав на владение. Ты, формально говоря, самозванец, а не хозяин. Можешь идти в дом к жене, если она сама захочет тебя принять. Можешь подождать Мастера. Тогда я велю вынести тебе кресло, чтобы ты, как искупивший свою вину, сидел с почётом. Но в замок тебя может пустить лишь Владетель.

Баронесса, слышавшая весь этот разговор из-за спин собравшихся зевак, сочла удобным выскочить вперёд, обнять мужа и заплакать:

— Наконец-то вернулся, мой дорогой! Я тебя ждала столько лет!

Барон тоже обнял жену, стал её гладить и приговаривать:

— Успокойся, моя дорогая! Самые страшные испытания позади. Мы опять вместе, и мы живы.

А про себя он думал: "Эх ты, моя жена! Я ведь услышал, пока шёл, что ты успела родить ребенка, и даже знаю, от кого. Но сейчас мне невыгодно упрекать тебя, а сына я признаю".

— Как наши сыновья и дочери?

— Ингс погиб во время войны с Зинтриссой. Арс служит в войсках на севере, чтобы добыть право на поместье. Собирается пойти на службу королю Колины. Лурс отправился в Айвайю, там воюет. Сказал, умру или завоюю себе поместье. Уже полгода от него не было вестей, по слухам, он погиб или попал в плен. Синь после падения канцлера сбежал куда-то, его хотели привлечь к суду за что-то. С тех пор он как сгинул. Аньиссе дал развод её муж, и она вышла замуж за Тустарлона, командующего войском Владетеля Тора. Линьисса по рекомендации Эссы уехала в Зоор, в фрейлины к королеве, и там вроде бы вышла замуж. Она мне ничего не писала, а слухи разноречивые.

— Значит, только второй сын даёт о себе знать. Впрочем, теперь он первый... Только двое оказались настоящей моей кровью. И один из них мёртв. Ну что ж, такова жизнь. Впрочем, вот и сам новый владелец нашего замка скачет.

Тор подскакал к замку, бросив все дела. Он помнил приговор барона, но как-то забыл о нем, тем более что рассчитанные когда-то три года и девять месяцев на покаяние и дорогу уже прошли. Решения в голове у владетеля ещё не было, но, увидев лицо барона, которое вроде бы стало гораздо чище и не выглядело сломленным, Тор соскочил с коня, обнял барона и торжественно ввёл его в замок. Барон достал из сумы и поднял, показывая всем, пергамент Великого Монастыря Шжи, что он достойно вынес покаяние и духовно очищен. Официал брат Барс, подоспевший на своём осле, тоже обнял барона и поздравил его с очищением. А Тор поздравил Таррисаня с возвращением чести и достоинства. Баронесса бросилась в ноги к мужу, и стала, по обычаю, просить у него прощения за все грехи, что она совершила за время его отсутствия (не перечисляя их). Считалось, что прощение духовно очищенного и пострадавшего их сразу искупает. Барон поднял её и простил.