Последыш 3

С другой стороны, Игорь Викентиевич знал, как минимум, четырех мужчин, живших одновременно с тремя женщинами. Вернее, трех, поскольку еще один имел — во всех смыслах, — не только жену и любовницу, но и любовника. Такой в современных понятиях был неутомимый бисексуал. Впрочем, у женщин такое тоже случается, пусть и реже. В студенческие годы была у Бармина подружка, которая одно время встречалась, имея в виду и секс, сразу с тремя парнями, да еще и с Игорем пару раз переспала исключительно по дружбе. И позже, уже как психиатр, — и в особенности, в Америке, — он таких случаев видел не два и не три. Там речь шла, правда, не о самом сексе, — все-таки Бармин классический психиатр, а не сексолог или, упасите боги, сексопатолог, — а о последствиях измен или отношений с двумя мужчинами одновременно. О чувстве вины, — типа, мужу случайно изменила и так семь или восемь раз подряд, — о конфликте между долгом перед семьей и супругом и неожиданно вспыхнувшим чувством к случайному таксисту или о разрушении привычной картины мира, в которой богом и обществом заповедано иметь в каждый отрезок времени всего одного сексуального партнера, и лучше, чтобы это были официально признанные муж или жена.

Все это Бармин знал, но при этом никогда не задумывался над тем, как в реальности могла бы выглядеть узаконенная обществом и государством полигамная семья. Даже, читая о восточных гаремах в исторических книгах или любуясь картинами Энгра, он не воспринимал все это по-настоящему всерьез. Есть и есть. Можно даже помечтать перед сном на тему "если б я был султан...". Однако рассматривать такую возможность в качестве реальной альтернативы тому мироустройству, к которому Игорь Викентиевич привык, что называется, с младых ногтей, ему бы и в голову никогда не пришло.

Однако здесь, в иной реальности, являясь уже не постсоветским немолодым психиатром в эмиграции, Бармин столкнулся совершенно с другим устройством общества, другой моралью и культурой. Здесь многоженство являлось не роскошью, — типа, есть, потому что могу себе позволить, — и не социальным извращением, скрывающим гипертрофированное чувство собственности, а суровой необходимостью. Во всяком случае, для тех, кого здесь называют Хомо Магикус. Обществу и, прежде всего, высшему обществу, аристократам, являвшимся в этом мире элитой любого государства, были остро необходимы одаренные мужчины-маги, а их, как назло, рождается катастрофически мало. Как минимум, в три раза меньше, чем одаренных женщин. Отсюда и полигамия, вернее, институт полигамной семьи или, говоря языком востока, гарем. Ну, а если ты к тому же язычник и титулованный аристократ, которому нужны не только сами по себе жены, обладающие магией, но также их семейные связи, не говоря уже о приданном, то и выбора у тебя, собственно, нет. Однако устройство такой вот полигамной семьи и всегда-то представляет собой ту еще организационную проблему, а в случае Бармина ситуация осложнялась тем, что он женился на четырех женщинах практически одновременно, что, на самом деле, случалось в высшем обществе совсем нечасто.

В обычном случае мужчина увеличивает свою семью постепенно, последовательно и с перерывами, часто не на год, а на пять. Поэтому процесс затягивается иногда на годы и годы, и, значит, среди жен возникает естественная иерархия, — возраст, опыт, стаж, — и это многое решает в отношениях мужчины и его женщин, и между самими женщинами тоже. Но не только это отличает семью Бармина от иных имперских семей. В большинстве случаев речь, и впрямь, идет о гареме, и вся разница только в том, что в новое время в Великорусской империи уже практически не осталось настоящих, — на восточный лад, — гаремов, в которых, живут теремные затворницы, лишь пару раз в году, — да и то лишь по великим праздникам, — выходящие в свет. Свободы теперь у женщин, разумеется гораздо больше, но по-настоящему свободными они являются лишь в небольшом количестве случаев. В восточных княжествах намного реже, чем в западных, где брак иногда действительно становится практически равноправным. Такое положение вещей раздражает буквально всех: и консерваторов, которым искренно нелюб прогресс, и либералам, которые хотели бы дать женщинам, — всем и каждой, — как можно больше свобод, но, увы, добиться этого никому пока не удалось. Бармин же в силу обстоятельств и своего особого двойственного "Я", решил идти до конца, создав де-факто нечто вроде полиаморного брака. Практически, он предлагал своим женщинам род дружеского союза и полную свободу в выборе стиля жизни. Требование было одно, но кардинальное: не предавать. Пока ты член семьи и не объявила об обратном, мужу не изменять, — или, по крайней мере, делать это так деликатно, чтобы никто ничего об этом не узнал, — и, разумеется, не рожать от других мужчин. Брак-то не католический, развод возможен точно так же, как и полное отселение. Живи отдельно и делай, что хочешь, но без скандала и без последствий в виде внебрачных детей. Хочешь ребенка от другого мужчины, флаг тебе в руки. Объявить о разводе дело нескольких дней, да и то большая часть времени уйдет на формальности, а не на объявление, как таковое.

— Итак, милые дамы, — Бармин закончил с отварной осетриной с хреном, промокнул губы салфеткой и, подняв взгляд, обвел им всех, собравшихся за столом, — какие будут предложения?

Вопрос касался светской жизни. Тут ведь как? Ну, ладно Бармин. Граф Менгден, известное дело, дикарь и заполярный маугли. Друзей у него, по сути, нет, есть одни лишь враги и немногочисленные союзники. Другое дело — его женщины. Они все, как одна, плоть от плоти мира сего, а, значит, знакомы, как минимум, с половиной молодых аристократов империи. С кем-то лучше, с кем-то хуже, а с кем-то, и вовсе, шапочно. И все-таки знакомы. Росли по соседству, вместе выходили в свет, — на бал дебютанток, например, или на дни рождения сверстников, — учились в одних и тех же лицеях, гимназиях и прочих академиях, пересекались в студенческие годы, учась, в основном, в университетах Пскова, Новгорода и Ниена, встречались в общих компаниях и подходящих им по статусу танцевальных клубах, кафе и ресторанах, все еще называвшихся в империи на старый лад чайными и трактирами. И все это, не считая ближних и дальних родственников, навестить которых по тому или иному случаю всегда входит в обязательную программу.

В практическом плане все это означало, что, приехав в столицу на Большой Летний бал, "семейство" Бармина не могло игнорировать своих светских обязательств, и значит, все вместе или порознь они должны были посещать различного рода мероприятия: коктейльные и танцевальные вечеринки, организуемые светской молодежью, и официальные приемы, устраиваемые старшим поколением. Да и просто сходить в гости, заглянув на огонек, или принять у себя малым составом. Тем более, теперь, когда нежданно-негаданно в Усть-Угле объявился новый граф Менгден, да при том не один, а с сестрой и невестами, одна из которых дочь Самого! В общем, приглашениями Ингвара и его "женский круг" начали заваливать сразу после Малого императорского приема. И на некоторые из этих приглашений стоило, как минимум, ответить. А ведь кроме всего прочего, объявившись в столице, нужно было, — обязательная программа, — нанести визиты кое-кому из родственников, не говоря уже о том, чтобы наладить отношения кое с кем из потенциальных союзников. Учитывая все это, прибыли они в Новгород загодя, — за три дня до обозначенной в императорском приглашении даты, — и предполагали задержаться в столице еще, как минимум, дней на восемь после бала, планируя устроить за это время также одну коктейльную вечеринку и один раут в Ковенском палаццо. Noblesse oblige, как говорится, да и связи нужны. Как без них? Поэтому планы на столичный визит были сверстаны еще в Усть-Угле, но это не значит, что в них ничего нельзя было изменить. Об этом Бармин, собственно, и спросил.

— Ко мне вечером должна приехать Кити Суворова, — откликнулась, опередив остальных, Елена, — с женихом и его первой женой. Будет мило, если ты к ним выйдешь, пусть и ненадолго.

— Кто у нее жених? — Бармин точно видел имя Екатерины Суворовой в списке "встреч и посещений", но подробности успел, естественным образом, позабыть. Как-то не до того было.

— Виктор Буксгевден, старший сын барона Буксгевдена, — пояснила Елена. -Наверняка, еще и младших братьев притащит и сестру своей первой жены. А она у него, между прочим, из Ржевских. Старшая дочь князя Вячеслава Ярославовича.

— Ага, ага, — покивал Ингвар, сообразив наконец, о ком идет речь. — Извини, запамятовал. Выйду, разумеется. Как не уважить таких достойных людей. А к своим ты, когда?

— Да, сейчас и поеду, — чуть повела плечом княжна Збаражская. — Не скажу, что буду счастлива их лицезреть, но не навестить тоже нельзя. Общество может не понять.

— Хорошо, — кивнул Бармин. Ему было жалко Елену, но он понимал, в ее случае, не выполнить обязательную программу — откровенный моветон. — Хочешь, съезжу с тобой?

— Справлюсь, — отмахнулась Елена, — но за предложение спасибо. Ты лучший!

— Я знаю, — улыбнулся ей Ингвар.

— Аря? — повернулся он к сестре. — Ты, чаю, сразу же поедешь к Глинским?

— Да, — кивнула женщина.

— Тогда, может быть устроим вечером танцульки, — предложила Мария.

— Мы, вроде бы, не планировали, — засомневался было Бармин, но женщинам идея сымпровизировать с сейчас на сейчас незапланированную вечеринку неожиданно понравилась.

— А что! — вклинилась в разговор Ольга. — Отличная идея! Я сейчас как раз еду в ресторан на встречу выпускников. Могу подверстать всю компанию. Они все ребята более чем приличные. И есть пара-другая тех, с кем тебе, Инг, стоит познакомиться.

Бармин знал, что Ольга едет на встречу с однокашниками по университету, под которую был снят малый банкетный зал "Селигера" — одного из самых пафосных новгородских кабаков. Недешевое удовольствие, но, судя по всему, у кого-то из ее студенческих приятелей наличествует большая мошна.

"Связи? — кивнул мысленно Ингвар. — Связи — это хорошо. Они нам всем нужны!"

— С кем конкретно? — спросил вслух, желая уяснить спонтанно открывающиеся перспективы.

— Княжич Андрей Бельский, — начала перечислять Ольга, — он хоть и молод, а уже правая рука у своего отца, а это дальневосточный рыбный промысел и Ленское золото. Моя кузина Полина Кашина... Не волнуйся, Инг, — отреагировала она на реакцию Бармина, — никакой связи с моим папА. Это другая ветвь Кашиных. Их семья производит сложную машинерию: станкостроение, авиационные двигатели, подъемно-транспортное оборудование. И Поля, что важно, активно помогает отцу и старшему брату. Ну, и, наверняка, кто-нибудь еще придет, если их пригласить.

— Тогда, зови, — кивнул Бармин. — И озаботься приготовлениями. Вино, закуски, музыка... Что там еще?

— Не бери в голову, милый, — улыбнулась Мария. — Мы все устроим лучшим образом!

"Не брать в голову?"

Ну, он и не стал брать.

"Разберутся, не маленькие!" — кивнул мысленно, окончательно выбрасывая из головы мысли о вечеринке, и более к этому вопросу не возвращался.

Съел кусок пирога с брусникой, выпил чашку черного цейлонского чая, усугубил все это толикой коньяка и, сменив походно-полевой комплект, — джинсы, футболка и расстегнутая фланелевая рубашка навыпуск, — на светло-песочного цвета, официальный костюм, поехал наносить первый визит "должникам".

Дед оставил ему в наследство довольно толстую пачку долговых обязательств и расписок о получении срочных и строго конфиденциальных кредитов, сроки платежа по которым давно истекли. Срока давности у подобного рода документов, в принципе, нет, но проведенное майором Злобиной расследование показало, что некоторые заёмщики на данный момент уже недееспособны: сыграли в ящик или впали в маразм. А предъявить претензии их наследникам было нельзя в виду того, что расписки зачастую имели такой вид, — но, главное, такое содержание, — что для взыскания долгов пришлось бы обращаться в суд. Суд же в такого рода тяжбах дело долгое, хлопотное, и зачастую недешевое. Так что иной раз, взглянув на сумму долга, еще подумаешь, а стоит ли игра свеч?

И все-таки даже среди этих превратившихся в макулатуру бумаг, — как перлы в куче дерьма, — нашлись и такие договора, платить по которым будут вынуждены даже внуки и правнуки должника. Но в данном случае, имея в виду сегодняшний визит Бармина, дела обстояли куда лучше: граф Каменский был жив и здоров, и точно так же, как четверть века тому назад, возглавлял частный банк своего имени. Сумма, которую он задолжал Карлу Менгдену, для хозяина именного банка была не такой уж большой, — всего каких-то сто семьдесят пять тысяч золотом, — но получил ее Лев Петрович по-видимому в момент острого кризиса, когда деньги нужны ему были не просто срочно, а "прямо сейчас". Наверное, случился какой-то форс-мажор, вызвавший к тому же явное помутнение сознания, потому что в залог заемных денег банкир предложил такое, что стань об этом известно в Свете, от позора графу оставалось бы только застрелится. В залоговом обязательстве черным по белому Каменский записал свою молодую третью жену. Трудно сказать, как бы повернулось дело, останься Карл Менгден жив, — скорее всего, как-нибудь договорились бы, — но дед умер на плахе. А вот документ никуда не исчез, терпеливо дожидаясь наследника Менгденов в тайном архиве под Медвежьей башней замка Усть-Угла, и вот дождался, не потеряв при этом ни на йоту своей скандальной актуальности, а значит и потенциальной ценности.

Деньги, как таковые, Ингвару были без нужды. Во всяком случае, накопившиеся проценты он, так и быть, готов был Льву Петровичу простить, но, разумеется, не задаром. Банк Каменского входил теперь в Ниенский банковский пул, — мощный банковский союз, влияние которого распространялось на весь Северо-Запад империи, — и Бармина устроили бы некоторые преференции, которые мог бы выхлопотать для него старый граф. Преференции эти, как объяснила Ингвару госпожа Иванова, даже в близко-срочной перспективе, — не говоря уже о дальнесрочной, — стоили много дороже, чем эти проценты, которых, следует сказать, набежало за четверть века совсем немало. Такая сумма и сама по себе серьезный довод, но расписка, — вернее, упоминание жены графа в весьма неудобном контексте, — в этом смысле была гораздо более действенным рычагом воздействия. С этим Бармин и отправился к графу Каменскому.

Разговор получился трудным и долгим, местами неприятным, едва не переходящим в обыкновенный лай, но, в конце концов, Ингвар банкира дожал, и они договорились, что Бармин получит требуемые преференции, зафиксированные в документе с подписями членов совета директоров и соответствующими печатями, и сто восемьдесят тысяч золотом, а Каменский избавится наконец от лежащего в архиве Менгденов компромата. На том и расстались, уложившись всего в три часа и десять минут, — так что перед возвращением домой, Ингвар успел все-таки заскочить ненадолго во дворец Несвитских, чтобы повидаться с княгиней Элеонорой-Анной, сохранившей для него наследие деда, и познакомиться заодно с ее супругом Игорем Юрьевичем Несвицким. Знакомство чисто символическое, но Бармин понимал, символы — наше все. И тот, кто тебе пока никак не интересен, имея в виду самого Менгдена, — мальчишка, да еще и внук государственного преступника, — через какое-то время и в определенных обстоятельствах вполне может превратиться в значимую фигуру на имперской шахматной доске. Тогда-то это шапочное знакомство и пригодится: старому князю, чтобы напомнить юному наглецу, что знакомы давно и приходимся друг другу едва ли не родственниками, и самому Бармину, поскольку Несвицкие часть довольно обширного клана, имеющего большой вес на юге и юго-востоке империи.