Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Днем, в ходе боев на своем участке обороны, десантники наблюдали и фиксировали расположение немецких огневых точек, позиции полевой артиллерии и минометов, другие важные участки позиций атакующего противника, а ночью, несколькими малыми группами, тихо просачивались на немецкие позиции, и там по-разному: либо тихо вырезали всех, до кого могли дотянуться; либо, используя свои навыки, опять же тихо минировали места складирования боеприпасов, технику и транспорт, блиндажи и ДЗОТы; либо просто занимали удобные позиции и устраивали спящим фашистам ночную побудку "пулеметными колокольчиками", а потом отходили под прикрытием своих огневых заслонов на нейтральной полосе.
И ведь даже негласное соревнование между собой придумали, заср...затейники — кто сможет лучше и тише остальных сначала вырезать часовых, потом провести минирование, и уже только потом устроить ночной бой, дополненный "веселыми фейерверками" от срабатывания минно-взрывных ловушек... особым шиком при этом считалось задействовать в ночном бою собственные немецкие пулеметы, предварительно тихо освобожденные от своих расчетов, и потом утащить их с собой, для дальнейшего использования.
Хацкилевич, узнав об этих "ночных развлекушках" из дошедших до него новостей "солдатского телеграфа" восхищенной пехоты, первым делом хотел отдать приказ их прекратить, — опасно, да и самовольство..., но потом, решил сначала выяснить результаты и последствия ночных поползушек к немцам в гости. А выяснив, запрещать и прекращать резко передумал: изрядные и очень наглядные потери противника, количество притащенных с немецких позиций пулеметов, но самое главное — резкое падение боевого духа и наступательной инициативы противника на участках, где оборонялись и таким вот образом развлекались десантники, его очень впечатлили.
Впечатлили до такой степени, что он, посоветовавшись с полковником Левашовым, для усиления эффективности использования десантной бригады и общего поднятия боевого духа нашей пехоты, решил использовать десантников распределенно, скажем, по взводу на пехотный батальон, и задействовать непосредственно в боевых порядках лишь в крайних случаях, а основной их боевой работой сделать такие вот ночные вылазки на позиции противника с целями его одновременного уничтожения, унижения и устрашения.
Десантники были в восторге... да и остальная пехота, еще несколько дней назад растерянно отступавшая, дезорганизованная, почти утратившая боевой дух, затем остановленная, собранная с бору по сосенке во вновь формируемые здесь, под Белостоком, подразделения, и снова направленная на передовую, там, воочию наблюдая процесс еженощного издевательства над фашистами, еще совсем недавно такими грозными и непобедимыми, на глазах менялась, теряя страх неуверенности и вместо него приобретая стойкость, решительность, упорство в бою.
"...В общем, идея лейтенанта Иванова по переброске сюда десантников уже принесла очень много пользы, да и принесет еще немало, огромное спасибо ему..., вот только где, в конце концов, этого своевольного свинтуса носит, когда он так нужен именно здесь, со всеми своими знаниями и идеями ...?!"
Хацкилевич отложил бумаги, отодвинул подальше от них подстаканник с холодным недопитым чаем, и подошел к окну, по пути разминая затекшие от долгого сидения спину и плечи. Спать хотелось немилосердно, — сегодня он снова поднялся почти с рассветом, хотя и лег вчера уже за полночь, — но позволить себе даже лишний час сна генерал не мог, его почти постоянно терзало чувство тревожного ожидания возможной военной катастрофы..., возможной потому, что он чего-то не успел, не додумал, не предвидел..., да сделано уже очень многое, но сделано ли все возможное...?
Он никогда и никому не признался бы, как его тяготит неподъемный груз ответственности за жизни и судьбы десятков тысяч людей, уже собранных здесь, под Белостоком, и еще многих десятков, а то и сотен тысяч, которые еще будут собраны здесь позднее..., как он боится не справиться с командованием, с организацией эффективной обороны, достаточной для противостояния хорошо отлаженной немецкой военной машине.
Ведь все довоенные планы и тактические схемы организации противодействия агрессору, наподобие того, крайне неудачного "контрудара под Гродно, во фланг...", полетели к чертям собачьим, теперь все приходится делать заново и на ощупь, "с чистого листа", ориентируясь только на крупицы нового боевого опыта..., и на знания из другой реальности, от лейтенанта Иванова...
Хацкилевич многое отдал бы, чтобы прямо сейчас и здесь, в его кабинете, оказался Иванов, чтобы было с кем посоветоваться, обсудить и оценить уже сделанное, наметить дальнейшие шаги по организации обороны... Но чудес не бывает..., точнее, чудеса все-таки бывают, и появление здесь человека из другой реальности яркое тому подтверждение, но, видимо, лимит этих чудес на ближайшее время исчерпан.
А Иванова где-то носит, хотя он, по всем договоренностям, еще вчера должен быть здесь. "Вот где, и какие бешеные собаки его там носят, что он не прибыл вовремя, как обещал...?" — нахмурился уставший генерал, всеми силами отгоняя от себя тоскливые мысли о том, что лейтенант Иванов, который сейчас наверняка где-то воюет, может уже и не прибыть..., никогда.
Стук в дверь прозвучал настолько неожиданно, что Хацкилевич аж вздрогнул, а в голове молнией промелькнула мысль: "Неужели новости по Иванову? Дай-то Бог, чтобы эти новости были хорошими...".
— Войдите!
В кабинет, с некоторой даже торжественностью, вошел его старый друг и соратник, дивизионный комиссар Титов. При этом выражение лица у него было..., странное выражение, одновременно удивленное, встревоженное, и при этом слегка, самую малость, ехидное.
— А, это, ты, Павел Федорович..., — Хацкилевич жестом указал "главному особисту" 6-го мехкорпуса, а теперь, по факту, и всего оборонительного района, на диван, предлагая садиться, — ну, что там еще стряслось?
— Именно, что стряслось, Михаил Георгиевич..., — устраиваясь на диване, ответил Титов, — и стряслось, как это уже начинает входить в нездоровую привычку, опять с нашим неугомонным "гостем из будущего"...?
Глава
— Что там еще случилось с лейтенантом Ивановым, — спросил Хацкилевич, изо всех сил стараясь казаться невозмутимым, но чувствуя, как бешено заколотилось сердце. — Он хоть живой вообще?
— Живой..., чего ему сделается..., — ехидства на физиономии Титова чуть прибавилось, — этот лейтенант еще и нас с тобой переживет..., ведь это не мы ему, а он нам постоянно нервы мотает.
— Рассказывай толком, — все еще спокойно попросил Хацкилевич, чувствуя, однако, прилив раздражения. Отчего-то именно сегодня, сейчас, обычное ерничанье Титова в отношении Иванова, допускаемое, когда они с Хацкилевичем разговаривали наедине, без посторонних, и на которое Хацкилевич, как правило, не обращал внимания, особенно раздражало.
— Михаил Георгиевич, ты даже не представляешь, что опять натворил этот нахальный лейтенант Иванов, — я только что получил донесение от Трофимова, из Сокулки.
— Какой он тебе лейтенант, — проворчал Хацкилевич, слегка успокаиваясь оттого, что Иванов, пусть он там и опять чего-то натворил, но главное — сам он живой, — не забывай, что там, у себя, он службу закончил подполковником, а это здесь, у нас, вполне себе даже командиру полка соответствует, три "шпалы" в петлицах, так-то. Да и послужил он там, в своей реальности, уж никак не меньше нашего.
— Кроме того, если бы не он, и не его инициативы, так мы с тобой, скорее всего, уже давно мертвы были бы, а потому мой тебе совет: цеплял бы ты его поменьше..., для пользы дела.
— Ладно, — что он там опять натворил?
— Ну, — он же сам себе голова, и никто ему не указ...! Вот, к примеру: разрешили ему налет на немецкий концлагерь с целью освобождения наших пленных, — казалось бы, будь благодарен, что командование тебе навстречу пошло, точно и четко выполни задачу, вернись, доложи, как положено, потом ожидай следующей команды..., или если инициативу имеешь, обратись, как положено...
— Так нет, это все не про него. Он там такого наворотил...
— Хватит уже экзальтации и театральных пауз! — вышел из себя Хацкилевич, — докладывай коротко и по делу!
— Слушаюсь, товарищ генерал, — вскочил и вытянулся Титов, понимая, что со своим ерничаньем он палку перегнул, и дружеские отношения на сегодня закончились, остались только служебные.
— Итак, освобождение пленных прошло удачно и практически без собственных потерь, сам лейтенант Иванов, как Вы и приказали, под пули не лез. Пленных освободили, в совокупности, более двух с половиной тысяч, а это, без малого, целый стрелковый полк довоенного штата получается, если по личному составу считать, так что тут нашему лейтенанту честь и хвала.
— Но вот потом..., — вместо того, чтобы отводить бывших пленных к линии фронта, и потом на нашу территорию, для проведения с ними фильтрационных и контрразведывательных мероприятий, Иванов уговорил Трофимова, как тот сам выразился, "немного повоевать". При этом его доводы Трофимову были следующие:
— выявление трусов, предателей, изменников Родины, гораздо быстрее и легче можно провести в боевой обстановке, когда все на виду и спрятаться некуда;
— все бывшие пленные, кто пожелает, без всякой фильтрации и сортировки Особых отделов, смогут сразу, без потери времени на хождения туда-сюда, воевать и уничтожать фашистов, возвращая себе уверенность и боевой дух, а попутно им сразу будет куда выплеснуть всю свою ненависть за издевательства и унижения в плену. Ну а те, кто не пожелает..., там, на месте, тоже имеются представители Особого отдела, во главе с Трофимовым;
— в составе отряда лейтенанта Иванова бывшие пленные, вне зависимости от их военно-учетных специальностей, смогут увидеть правильную организацию наступательного боя и лично убедиться в том, что, при грамотном использовании средств огневого поражения, немцы отнюдь не бессмертны, а совсем даже наоборот.
И последнее, что, по словам Трофимова, его окончательно убедило:
— после неоднократных боев с германскими войсками, да еще на занятой противником территории, своими глазами увидев, что на этой территории немцы уже творят с мирным местным населением, бывшие пленные превратятся в стойких, убежденных борцов с фашистской нечистью, и, избавившись от клейма "сдавшихся врагу", будут достойны орденов и медалей, а вовсе не Колымских лагерей...
— Ну, допустим, — задумчиво проговорил Хацкилевич, — допустим, что доводы Иванова имеют в себе некое рациональное зерно...
— Что было дальше?
— Дальше, товарищ генерал, наш лейтенант Иванов решил не размениваться на мелочи, и, в результате ночного штурма, сегодня под утро, захватил населенный пункт Суховоля, и тем самым перекрыл германским войскам возможность использования в своих целях важной рокады Гродно-Суховоля-Осовец-Ломжа. В ходе штурма частично уничтожен и захвачен в плен немецкий пехотный батальон, дислоцированный в Суховоле, со всем своим вооружением и приданными полковыми средствами усиления.
— Мало того — непосредственно перед штурмом Суховоли, Иванов, "чтобы два раза не ходить", как он выразился, уговаривая на это Трофимова, атаковал и захватил бывший наш аэродром, расположенный вблизи той же самой рокады, но чуть подальше, в районе населенного пункта Гонендз, это недалеко от Осовца. Там, по словам Трофимова, помимо "огромной кучи всякого военного имущества и вооружения", Иванов захватил неповрежденными два немецких военно-транспортных "Юнкерса" J-52.
— И что, — таки оба самолета терпеливо ждали на том аэродроме нашего лейтенанта? — чуть сварливо и с нотками прорезавшегося от волнения местечкового говора, уточнил Хацкилевич.
— Вот, товарищ генерал, мне это тоже сразу показалось малореальным, и я специально уточнил у Трофимова.
— И...
— Уж не знаю, почему этому заср... заносчивому и самонадеянному без всякой меры пришельцу такая удача прет... — В общем, изначально самолет на аэродроме был один, разгружался. Но потом, после молниеносного штурма и захвата, Иванов сумел быстро разговорить, а потом и вербануть нового коменданта аэродрома, который сначала не успел, а потом не стал сообщать своему командованию, что аэродром захвачен, и потому второй немецкий транспортник, ничего не подозревая, прилетел, как к себе домой..., и обратно уже не улетел.
Сейчас оба трофейных самолета активно осваивают наши летчики-истребители из числа пленных, захваченных немцами там же, на аэродроме, и потом отбитых Ивановым, а сегодня ночью их собираются перегнать сюда, в Белосток, Трофимов особо просил предупредить наше ПВО, чтобы не сбили ненароком.
— Информация достоверная?
— Думаю, да, товарищ генерал, — Трофимов ранее в недостоверности сообщений и приукрашивании обстановки замечен не был.
— Хорошо, продолжай..., — или это все?
— Нет, товарищ генерал, не все...
— Трофимов докладывает, что сам Иванов, который, кстати, при всех этих его выходках не получил ни одной царапины, сейчас находится в Суховоле, занимается организацией оборонительных рубежей и ждет от нас помощи, как силами и средствами для усиления обороны, так и транспортом, для быстрого вывоза значительного количества имущества, вооружения, боеприпасов, артиллерии, бронетехники и прочих ресурсов.
Ресурсы как наши, довоенные, со складов 27-й стрелковой дивизии, так и трофейные, — немцы успели организовать там сборный пункт, куда стаскивали со всей округи нашу технику и вооружение, а также временный пункт ремонта и восстановления своей техники, в основном автотранспорта и спецтехники на его базе.
— Если у нас, здесь, с транспортом все еще напряженно, в том смысле, что насобирать и восстановить еще не успели, Иванов может временно предоставить свой, трофейный, но тогда вывоз ресурсов может затянуться, а подвижность его отряда снизиться, и это, по его словам, нежелательно.
— Что же касается усиления обороны, — Иванов предлагает Вам, товарищ генерал, после вывоза имущества и материальной части, рассмотреть вопрос дальнейшего использования Суховоли в качестве долговременного узла обороны и составной части оборонительного периметра организуемого укрепрайона. Трофимов передал слова Иванова: мол, доводов в пользу этого решения у него много, но Вы и сами все поймете, стоит только на карту взглянуть.
По его расчетам, для надежной обороны Суховоли дополнительно понадобится не так уж много средств усиления: до роты средних танков Т-34, рота 82-мм минометов, гаубичная батарея и средства ПВО — лучше, если это будут мобильные пулеметные установки на базе танков Т-26. Это из боевых подразделений, дополнительно нужны будут военно-инженерная рота для обширных фортификационных работ, и саперы, как минимум взвод, со всем своим взрывающимся хозяйством.
Что же касается пехоты, ее там уже и так с избытком, сейчас идет формирование двух стрелковых батальонов, из числа наших освобожденных военнопленных, и туда понадобится только толковый комсостав, от ротного и выше.
Хацкилевич, после этих слов Титова, только согласно кивнул, — оперативно-стратегическое значение любого прифронтового шоссе он понимал очень хорошо, еще со времен учебы в Военной академии РККА, где на ярких примерах, типа "Марнских такси" времен Первой мировой войны, ему доходчиво объяснили те преимущества, которые дает возможность быстро перебрасывать по автомобильным дорогам значительные массы войск. А уж рокада Гродно-Суховоля-Осовец-Ломжа..., ее расположение, как и оперативное значение, он и без всякой карты отлично знал. Будучи командиром 6-го мехкорпуса, он сам, еще до войны, много раз задумывался о важности этой шоссейной магистрали в плане быстрого маневра силами и средствами армий Белостокского выступа, и конкретно его мехкорпуса, рассматривал и прикидывал в голове различные варианты..., потом, с началом войны, все получилось так, как получилось, но это, даже в нынешних условиях, не умаляет важности рокады для того, кто ее контролирует...
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |