Замполитрука

Патронов я набрал очень мало, продуктов вообще не было, гранат, даже весьма капризных в обращении РГД-33, на позициях так и не нашлось. Два ящика снарядов полных и три початых, правда, имелись, возможно, устроить какой-либо 'бум', но вот места приложения для него в округе нет. Ни моста, ни межозерного или межболотного дефиле нет. Подтащил ящики к пушкам, в каждый сунул по немецкой 'колотошке'. Благо замедление у них от семи до одиннадцати секунд, отбежать можно далеко.

Грохнуло нормально. Теперь эти пушки только в металлолом. Не придется немцам их своим союзникам передавать.

Теперь, на ходу, надо все осмыслить. Наши выставили заслон, сколько он продержался не очень понятно, но вот его уничтожили. Капитан прикрыл отход бойцов. Видимо с красноармейцами был какой-то командир. Ну не мог капитан остаться, не назначив старшего. Или мог? Крикнул всем отходить к лесу, а сам за пулемет?

Надо догнать группу, хотя это и проблематично. Судя по тому, что было на месте боя, трупы красноармейцев несли на себе следы ранений и никто не оттаскивал их к несуществующему медпункту, раненые если в ушедшей группе и есть, то они вполне ходячие. Ушли в лес. Значит, будем догонять. Одному воевать уж очень не сподручно. То, что я грохнул немцев у БТРа, счастливое стечение обстоятельств.

Воевать с армией вторжения в одиночку, это в книгах хорошо. Типа поехал на трофейном мотоцикле с трофейной жандармской бляхой и все тебе под козырек. А в натуре, изловят сизого сокола орудующего на коммуникациях без связи, без снабжения, притащат на площадь грязного, вшивого, повесят и будут правы. Не залупайся! Как в анекдоте про декабристов.

Нет, можно выйти к дороге, по которой топают 'Юберменши', ухлопать десяток, полтора солдат фюрера, сложить голову и не узнать, как оно там дальше будет. Хотя я знаю как там дальше, но вот такая идея не вдохновляет. Типа лицезрение своей мертвой тушки, так нерационально распорядившейся знаниями, которые могли бы помочь Родине...

Не товарищу Сталину, не тем более товарищу Берия, лучшему менеджеру, как пишется о многих сообщениях на форумах, а именно Родине, это для моей души неприемлемо.

День, ночь, день, ночь мы идём по Африке,

День, ночь, день, ночь — всё по той же Африке.

Песня опять крутится в голове. Лес все ближе, а рубчатые следы гусениц немецкого отряда уходят на север, в сторону. Мне дорога в чащу.

Глава 4. Отделение

К вечеру продираясь сквозь подлесок, я нашел ручей. Вода чистая и прозрачная, как слеза младенца, так и предлагала утолить жажду. Но я остался строг. Только кипяченая вода достойна достигнуть организма. Ну, если есть возможность!

Хорошо, что на месте схватки артиллеристов с прикрывающей их пехотой, подобрал круглый алюминиевый котелок. Для готовки на костре, он получше будет, чем тот который был у Колинича — типичный немецкий образца тысяча девятьсот пятнадцатого года. Есть в чем вскипятить воду. Весь день, шагая, устал, как даже не знаю кто. Надо подумать и о ночлеге. Пожрать тоже не мешает. Причем не 'Сникерсами', а нормальной человеческой едой. Но перво-наперво чистка оружия. Вычистил красавицу, покрутил в руках 'наган', пока разобрался как его разбирают, котелок вскипел, а есть еще и парабеллум, ну этот девайс, на после ужина.

Вокруг никого, кипяченой водой залита фляжка, котелок 'заряженный' гречневой крупой, продуктом для Руси известным еще до монгольского нашествия булькает, сало нарезано, равно как и 'Дарницкий'.

Банка тушенки с оттиснутыми цифрами, на крышке свидетельствующими об иновременном происхождении, вскрыта консервным ножом, найденным солдатом СА, находившимся под командованием отца, и им же конфискованным при рытье траншеи в ПНР, около города Борно-Сулиново, и взятым мной в экспедицию в качестве своеобразного талисмана. На нержавеющей стали, оттиснут имперский орел со свастикой и датой 1941, очень и очень хорошо нож вскрывает консервные банки. Выгруженная в котелок с гречкой тушенка, булькает. Запах горячей пищи привлекает к костру не только меня, но и кровососов. Комары — это убийцы! Хлопаю поминутно!

Поел, вымыл котелки, растянул брезент между двумя деревьями. Шинель, расстелил под задницу, накрылся ею же, под голову ранец. Улегся, не раздеваясь естественно.

Проснулся от того, что сквозь кроны сосен и прочих деревьев, солнечные лучи уперлись прямо в морду.

Зарядка, к которой опять же приохотил отец, заняла целых десять минут после отдания дани природе. Собрался, все свернул, на кострище вскипятил котелок, выпил чаю и закусил галетами с салом. Можно шагать дальше на страх врагам.

Идя через лес, общим направлением на юго-восток, старался не шуметь. Мне бы узнать, где я нахожусь! Северные области Белоруссии, или южная часть Прибалтики, то есть Литва, весьма похожи. Прибалтика, или Минский котел? А если еще Белостокский? Мне бы карту! Да еще и ориентиры, чтобы привязаться.

Мерное движение по лесу очень сдерживал подлесок. Хоть и старался не шуметь, тем не менее, своим довольно шумным шагом застал врасплох двух индивидумов одетых в форму и совершено не вооруженных. Спали как котята, свернувшись клубочком. Как можно дыхнуть так долго?

— Рота подъем!

Бойцы вскочили.

* * *

Винтовок у моих vis-à-vis, не имелось. Два птенчика, явно бежавшие от смерти. Бежали так, что побросали все. Один даже скинул гимнастерку. Для сравнения я, с оружием, в полном снаряжении. Все как положено. Беглецы поэтому чувствовали себя рядом со мной не очень хорошо.

Дизики! Белая рубаха, очень заметна в лесу и весьма мало напоминает гимнастерку. Отсутствие оружия, грязная нательная рубаха, расхристанный вид, сдобренный страхом, изначально ставили их в виновное положение.

— Ну и как вы дошли до жизни такой?

Белорубашечник, попытался что-то мекнуть. Второй, со значком 'КИМ', на гимнастерке просто не знал чего сказать.

Мне, конечно, такие бойцы, были на фиг не нужны, но других не попалось. Придется воевать с теми, кто имеется.

— Товарищ замполитрука! Мы ...

Так! Значит я замполитрука! Не знал, что в довоенной РККА были такие. Но! Значит, я имею какое— либо звание, которое нависает над простыми красноармейцами по партийной линии. Не знал, не гадал, а в комиссары попал.

— Рассказывайте, где винтовки потеряли, да кое-кто и гимнастерки лишился. Как дошли до жизни такой?

Перебивая друг друга они взахлеб начали свое повествование.

— ... подняли по тревоге, вышли из городка, прибыли, тут началось ...

— танки на батарее ...

— Самолеты, начали бомбить колонну, ...

— Тракторов на все пушки не хватало, вывели только половину, вторая часть полка осталась...

— ... нам замполит дивизиона, говорил, что немцы тут же, поднимут восстание, чтобы не воевать с Советским Союзом, ...

Они вываливали на меня свои переживания от встречи с бездушной военной машиной, высказывали все стереотипы, поддерживаемые всей предвоенной пропагандой, два пацана которые так и не сдались в плен, а без продуктов, без оружия, пытались выйти к нашим.

Война началась, уже немцы творили мерзости, а эти двое, пытались мне объяснить свою обиду на то, что, не случилось. Немецкий пролетариат, как только узнает, что творят немецкие солдаты на территории Советского Союза, поднимет восстание. Никто не будет воевать против первого государства рабочих и крестьян.

Идеализм встретился с суровой правдой жизни, при всем при этом — присягу помнят. Но этот словесный понос надо прекращать.

— Так, бойцы, отставить! Для начала доложитесь по форме, кто, где числитесь, и как здесь оказались.

Красноармейцы подтянулись, встали плечом к плечу в куцую шеренгу. Первым заговорил одетый по форме.

— Красноармеец Карасев, наводчик третьего орудия, второй батареи двести шестьдесят второго гаубичного артиллерийского полка.

— Красноармеец Фомкин, топограф двести шестьдесят второго гаубичного артиллерийского полка, тт же доложился второй, судя по носу явный еврей.

— Что за полк? Дивизионный?

— Корпусная артиллерия.

Из дальнейшего опроса выяснилась все недолгая и, к сожалению достаточно типичная для начала войны история боевых действий, в которых участвовали парни. Полк размещался в лагерях.

Двадцать второго, сержант поднял расчет, спавший в землянке, приказал брать все кроме постелей. Все побежали к орудиям, тягачи — челябинские трактора уже вышли из парка и подъезжали к гаубицам.

Командир батареи сказал, что их орудия придаются другой части. Какой, он не сказал. Батарея выбралась на шоссе, поехали в сторону границы. Где-то между пятью и шестью утра миновали по окраинам Ломжу и проехали еще несколько населенных пунктов.

Навстречу уже шли беженцы из местного населения, на велосипедах, лошадях, а больше пешком.

Прибыли на место, начали окапываться. Окапывались до темноты, еду подвезли ночью, но все так устали, что мало кто ел опостылевший гороховый суп. А утром началось! С шести утра примерно до двенадцати. Стреляли немного, было мало снарядов. Поскольку полк до конца не был укомплектован, топографов разогнали по орудийным расчетам, подносить снаряды. Было жарко, и подносчики поснимали гимнастерки.

Потом на шоссе появились немецкие танки. Гаубицы, конечно, не предназначены для стрельбы прямой наводкой, но зато, если попал так сразу видно. Попал и танка на шоссе нет. В один Карасев вроде попал. Немцы отошли. Снарядов осталось три штуки. А потом крик: 'Танки на батарее!'. Пока одни танки лезли в лоб, другие обошли с фланга. Разворачивать орудия времени не было, орудия тяжелые и сразу их не развернешь. Все побежали и все побросали. Бежали, через лес на шоссе километра два, а там наши отходят.

Пристроились к первой батарее, которая успела перевести орудия в походное положение, и даже начала движение. Вот тут попали под бомбы. Держались вместе в этой сумятице. Потом какой-то лейтенант дал им команду похоронить погибших, пока копали, пока хоронили, глядь на шоссе пусто. Бросили лопаты и в лес.

— Что же ты гимнастерку с убитого не снял, Фомкин? — на ходу спросил я. С половины рассказа мы уже шагали по лесу. Я хоть и не Гай Юлий Цезарь, который одновременно умел делать несколько дел, но вот шагать, слушать вполуха и зыркать по сторонам у меня выходило неплохо.

— Как можно товарищ замполитрука? Это же мародерство!

— Эх! Убитому гимнастерка не нужна, а тебе сейчас необходима.

— Не подумал. Да и не мог я...

— Не мог, не мог. Вот сверкаешь теперь грязным исподним.

— Товарищ замполитрука, разрешите обратиться?

— Обращайся, горе луковое.

— А у Вас покушать ничего нету?

— Дойдем, до какой либо воды, там и перекусим.

* * *

До воды, а именно к спрятавшейся под лесным пригорком кринички, дошли через три часа. Пока Карасев собирал хворост для костра, Фомкин получив обмылок пошел стирать свою изрядно замызганную рубаху.

Подвешенный над костром котелок весело булькал остатками гречки заправленной очередной банкой тушенки. Пустую Банку смял каблуком и тут же спрятал под дерн, вместе с пакетом из под гречки. Карасев, вооруженный наганом, сидел в кустах на пригорке, а Фомкин, поддерживал огонь и был 'прислугой за все'.

Пока 'топограф', расправлялся со своей скудной порцией, я осторожно приступил к расспросам:

— Как тебя зовут?

— Абрам.

— Еврей?

— Да.

— Тебе в плен нельзя попадать, Абрам Фомкин.

— Почему? ... Нет! ...Я в смысле ... не то, чтобы у меня намерение есть, товарищ замполитрука, а просто узнать ...

— Очень просто, расстреляют тебя сразу. Потому что ты еврей. Немцы, выработали план под названием 'Ост', что значит 'восток', так вот в этом плане, все евреи Советского Союза подлежат уничтожению, сиречь расстрелу. Но ты не расстраивайся, меня из-за того же плана тоже сразу расстреляют, как комиссара. Так, что, мы с тобой будем драться до последнего.

Вопросы?

— А как же конвенция об обращении с военнопленными?

— Забудь. Есть у немцев приказ об особой подсудности в районе 'Барбаросса', это они так нападение на нас обозвали, так там про все расстрелы и несоблюдение каких-либо конвенций подробно описано. Убивай, грабь, насилуй — все можно. Все понял?

— Понял.

— Откуда ты?

— Из Великих Лук, окончил десять классов. Отец очень хотел, чтобы я поступил в институт. Мне в училище предлагали, но я отказался, хотел отслужить три года и на геолога выучиться. А тут ...

Абрам потупил взор и вздохнул. Понятно все. Тут война приключилась. Наверное, сейчас жалеет, что в училище не поступил, был бы в тылу, не попал бы в эту 'кашу'.

— Ты топограф? Значит, в картах разбираешься, где мы сейчас находимся?

— Так карты-то нет, товарищ замполитрука.

— С картой и я бы сообразил, ты так попробуй.

— А бумаги с карандашом у Вас нет?

— Как не быть, есть.

Абрам, быстро и уверенно набросал эскиз Белостокского выступа. Появился 'меандр' Немана, притоки, Свислочь, Россь, Зельвянка, Щара. Кружочками обозначил Белосток, Гродно, Лиду, Новогудок, Барановичи, Брест.

После небольшого раздумья добавил кружки поменьше, Ломжа, Осовец, Бельск. Протянулись пунктирные линии от Барановичей к Белостоку, а от него 'куриная лапа' к Гродно, Осовцу, Бресту, к границе.

— Ну, ты — художник! И точно все изобразил?

— Сейчас! Только железные дороги нарисую, — Фомкин, нанес зигзаобразные линии, что-то прикинул и проставил примерный масштаб.

— Теперь почти точно. У меня память хорошая. Мы приняли бой где-то между Ломжей и Осовцем, потом двигались по шоссе к Белостоку, а затем пришлось оставляя Белосток справа, уйти в Супрасельскую пущу. Потом шли, шли, через Свислочь вплавь переправились, ...

— Точно Свислочь?

— Другой реки там нет, а Неман гораздо шире. Потом Вас встретили. Я думаю, мы в междуречье Свислочи и Росси. Вот тут на Немане, с нашей стороны поселок, Лунна называется, это, наверное, ближайшее населенное место. Может еще хутора какие и есть, но я их на карте не видел.

— Понятно, спасибо за разъяснение. Последний вопрос, какое сегодня число?

Фомкин удивленно посмотрел на меня, но ответил:

— Двадцать шестое с утра было. Ой! Извините, товарищ замполитрука.

— Да меня ранило, — я показал на рваный карман гимнастерки, — не знаю, сколько без сознания пролежал, вот и подумал, а может сутки целые. Давай, смени Карасева, пусть тоже перекусит.

Фомкин ушел, а я задумался. Из курса истории Великой Отечественной, помню о двойном окружении наших в Белостоке и западнее Минска. Западнее, это как раз Новогрудок. Попадалось мне, что-то по этому поводу, но вот что?

Пришел Карасев, спросил разрешения и присел жадно глядя на котелок.

— Ешь, давай, держи ложку.

— Спасибо!

— Я пойду, постираю гимнастерку пока, ты курящий?

— Да, товарищ замполитрука.

Чуть было не сорвалось с языка 'Не да, а так точно!'. Вовремя вспомнил, что в Красной Армии, были не в ходу поначалу старорежимные словечки. Уже потом, с призывом пожилых бойцов, прошедших империалистическую, потихоньку переползло и 'Так точно!' и 'Никак нет!'.