Сердце Баюна (Часть 1)

— Но если он все рассказал царю, почему тот сразу не отправил на поиски кого-то другого, раз ты отказался?

— Он отправлял, — ответная ухмылка егеря была на редкость отталкивающей. — Думаешь, свою королеву нечисть просто так выдаст людям?

— Понятно. А послать кого-то другого из твоей семьи?

— Предатель в роду Падурше нашелся лишь один.

Ух, сколько пафоса. Горец настоящий, а не смотритель порядка в лесах.

— Ну а камешек чем был? Это из-за него Ранеда так страдает? — Действительно, странно выходит. Пять лет пилить ради супруга кусок какого-то, пусть редкого, но минерала — и потом всю жизнь расплачиваться собственным здоровьем. Радиоактивный он был, что ли?

— Окаменевшее сердце баюна из верхнего мира ей подкинули, — будничным тоном сообщил мужчина и встал из-за стола. — Ранеда знала, на что идет, когда принимала решение. Собирайся, времени мало. К вечеру нужно добраться до дружины.

— Час от часу не легче... — проворчала я и послушно поплелась следом за ним на выход. Отлично, что уж, я все поняла. Сердце баюна, верхний мир... Похоже, в дорогу нужно найти книгу об устройстве этого мира. И заодно составлять личную энциклопедию местной нечисти.

Тетка Танэка, подозреваю, до сих пор безответно влюбленная в царя, вывела нас через черный ход, прямо сквозь пасеку. Смотреть на ее сияющее злорадством лицо было...неприятно. В конце концов, в чем царица-то провинилась перед ней? Не она звала царя жениться, не она убедила братьев пасечницы влезать в подсудное дело. Да, я сочувствовала Ранеде. Осознанно рисковать своим здоровьем ради защиты любимого человека станет далеко не каждая жена. А Марьяна... Человек, годами плюющий ядом в адрес более удачливого соседа, не заслуживает уважения.

На прощание женщина вручила объемный гремящий мешок племяннику. Мне, нервно косящейся на снующих мимо пчел, достался уже знакомый пузырек-бочонок с приклеенной на желтый воск инструкцией.

— В пути пригодится, — хмыкнула она, видя, как я шарахаюсь в сторону от каждой пролетающей мимо пчелки. Возражать я не стала — антигистаминных средств на болотах явно не продают.

Когда мы уже тряслись в карете после суетной беготни по рынку, меня посетила светлая — и в то же время ужасающая мысль. В отличие от большинства севернолессцев, Падурше знают, как на самом деле выглядят болотницы. И раз при первой встрече что сам Танэк, что его слуги приняли меня за "болотную деву"... Кажется, мои шансы на скорое возвращение резко поползли вниз.

Глава 7. Вьется тропка непростая...

— Ты издеваешься, да?

— Нет, Рада, я серьезен, как никогда. Ты верхом ездить умеешь?

Я в сомнении посмотрела на жирную бурую линию, которая замысловато вилась по северной стороне карты.

— Умею. — Было дело, ходила я как-то с полгода на ипподром в родном городе. — Танэк, мы плутать будем по этим буеракам только месяца три! Тут же ни дорог нормальных нет, ни поселков, где можно провизии докупить!

— Ты не доверяешь моему опыту? Считаешь, пожила в Севернолесье пару недель — и все, освоилась? — Егерь набычился, постукивая кисточкой по краю стола. Краска тягучими каплями падала на ковер.

— Прости. Я нервничаю немного. — Я пристыженно опустила глаза. Танэк по-стариковски вздохнул и вернулся к карте. Мир в нашем дуэте был восстановлен. Я присела на колченогий табурет с другой стороны стола и принялась изучать маршрут с иного ракурса.

Путь от Бреза до поместья егерской дружины занимает около восемнадцати часов, то есть примерно в шесть утра мы должны были оказаться на рабочем месте Танэка. Ехать планировали без остановок, благо что нужную нам дорогу освещали какие-то совоподобные существа, восседающие на мерных столбах вдоль обочины. Однако все полетело кувырком после полуночи.

Во-первых, одна из лошадей потеряла подкову — это на ровной-то укатанной дороге! — пришлось сворачивать в ближайший поселок и будить кузнеца, так как кучер уперся и портить казенное имущество отказался.

Во-вторых, речная переправа оказалась закрыта до пяти утра — именно в эту ночь водяному вздумалось устроить гуляния, как нам объяснил сильно нетрезвый паромщик.

В-третьих, паромом в Севернолесье называли громадный плот, толкали который в нужную сторону...самые настоящие русалки — хвостатые, чешуйчатые, с перепонками между пальцами и обезьяньими лицами. Злобные твари, обнаружив на плоту существо одного с ними пола, взбесились и закидали меня вонючими водорослями. Конечно, егерь потом долго рассыпался в извинениях за свою забывчивость — знал же, как русалки относятся к женщинам, но легче мне от этого не стало. И в довершение всех неприятностей — треснула склянка с невыносимо насыщенным ментоловым запахом из мешка Марьяны. А у меня на этот запах стойкая антипатия с намеком на аллергию — чихаю, кашляю, заливаюсь слезами и так далее.

В общем, из кареты я вывалилась опухшая, красная, с заплывшими глазами и непередаваемым амбре — нагретая по жаре речная тина вперемешку с ментолом — то еще сочетания. Безусый мальчик в зеленой приталенной курточке и щегольской шапке с вышитой черной лилией, который вышел встречать прибывшее начальство, аж глаза выпучил при виде спутницы главного егеря. К чести его, ни слова не сказал. Пока мы из виду не скрылись. Балабол малолетний.

И вот уже около трех часов дня, мы сидим в рабочем кабинете нескольких поколений Падурше, разглядываем потрепанную карту — почему-то всего Семиречья, а не одной конкретно взятой страны, и намечаем дальнейший путь. А за стенами дома шепчутся егерята (или егерёнки?) , на все лады склоняя мое имя и гадая, к какому виду нечисти я отношусь. Очень хочется снять дурацкое платье до пят, нормально помыться, избавиться от мерзкого запаха, поесть, наконец, и лечь спать. На мою робкую просьбу привести себя в порядок где-то здесь царский егерь ответил резким отказом. Мол, не положено всяким бабам тут шататься и умы молодые, гормонально неустойчивые, смущать. Так что приходится сидеть и ждать, поскольку после разметки маршрута Танэк отправится раздавать ЦУ своим "орлятам".

— Скажи хотя бы, в каких отношениях сейчас вы и Крицкое княжество? — Багровая линия проходила в одном месте вплотную к границе с крижанами. Вопрос был не праздным, поскольку из найденных в доме егеря книг я узнала, что с этими соседями севернолессцы воевали, воюют и будут воевать, как говорится.

— Сейчас у нас мир. Официально, — со странной интонацией ответил мне мужчина, будто сам не веря в свои слова. — Я бы не тащил тебя на этот участок, но там одно из крупнейших болот. Придется быть осторожными.

— Значит, будем. — Я вздохнула и уселась поудобнее, навалившись локтями на стол. — Объясни, как ты собираешься преодолеть такое расстояние за месяц, еще и успеть вернуться вовремя? Или...

Тут мне пришла в голову совершенно нелепая мысль. А что, если он и не собирается возвращаться вовремя? Ему-то какое дело, вернусь я домой или не вернусь? Условие царь поставил только для меня, значимо его выполнение тоже только для меня. Возможно, Танэк просто выбирает как можно более долгий путь, чтобы дать глупой болотнице шанс сбежать? В вопросах чести и данных обещаний он весьма щепетилен, как я успела понять. Видимо, что-то такое витало в воздухе, раз царский егерь замер. Выпрямился, медленно отложил в сторону кисть и скрестил руки на груди, буравя меня донельзя тяжелым взглядом.

— Рада, я обещал тебе помочь вернуться? Обещал. Даже если мы не найдем болотницу или не вернемся в срок, я найду другой способ открыть переход. Вероятно, это займет дольше времени, но и только. Твои подозрения оскорбительны.

— Прости. Это был самый очевидный вариант.

— Мы успеем за месяц. Дай мне закончить дела с дружиной — и все увидишь. Имей терпение, пожалуйста. — Последняя фраза была сказана по-родительски строго. Будто за проступок какой отчитал. Потом Танэк вновь наклонился к карте, провел еще пару линий и, отстранившись, придирчиво осмотрел результат. — Готово. Пока сидишь, изучи, пригодится. Я постараюсь управиться быстро, заночуем в Лилейном поместье.

— Хорошо. — А что еще я могла ответить?

Оставшись в одиночестве наедине с картой, я решила больше внимания обратить не столько на маршрут, сколько на мир в целом. Все-таки такой крупной по масштабу зарисовки Семиречья я еще не встречала. Единственный материк этого мира напоминал остроконечную шляпу с широкими полями, брошенную в воду. Название свое мир получил, разумеется, не абы как — семь великих рек берут исток на горе Кардагар, что находится ровно в центре материка, и делят его на семь равных частей. Правда, в последние пару веков что-то произошло — одна из рек, питавшая прежде плодородные земли Тогуйского шеррата, вдруг обмелела. Богатая восточная страна сильно потеряла в развитии, когда не особо разумный шерр* ввел налог на воду и сделал платным доступ к оазисам с родниками. Знати хоть бы хны, а вот простой народ ради лишнего кувшина воды в неделю вынужден наниматься к богачам на рабских условиях. В общем, древний Египет со всеми его недостатками — по правую руку от Севернолесья, если смотреть сверху.

Напротив царства, куда я угодила, с другой стороны горы раскинулась Гордицена — империя, по природным условиям похожая на Севернолесье (разве что чуть теплее), но сделавшая ставку на развитие прогресса. Говорят, там есть жутко опасный флот и повозки, что ездят без лошадей. И правит ими мужик, когда-то на заре своей карьеры бывший простым воякой — оттого и порядки в империи армейские. Зато никто к ним не лезет.

Слева от Севернолесья, на северо-западе — Крицкое княжество. Страна мрачных шептунов и средневековых порядков, где братоубийственные войны в княжеском роду — обыденность. Неудивительно, что предок Танэка решил оттуда сбежать. Тем более, что край прославился своими каменоломнями и рудниками, а вот с наземными "богатствами" ему не повезло. За последние века крижане любыми способами пытались выцыганить у Севернолесья "ничейные земли" на севере, где обретается большая часть нечисти. Пока что их попытки остаются бесплодными.

Само собой, поиски болотницы-беглянки Танэк собирался вести в северной части страны. По тем самым ничейным землям, где нет ни намека на цивилизацию. Путь туда пролегал по прямой от его поместья в Лилейной регии. Севернолессцы вообще оказались падки на растительные названия для более-менее значимых мест. Из двенадцати областей страны только три не имели отношения к цветочкам-лепесточкам — Озерный край, Русалочья коса и Медвежий угол, остальные же... Лилейная, Метличина (Васильковое поле, как я потом перевела), Седмикраска (Ромашковый венок), Устричинец (вы не поверите, но это Грибное раздолье), Ракос (Камышовая), Ягодово, Тисолист (Еловый стан), Дубовая и Брезница (стольный град, все дела...). Причем, как мне объяснил Танэк, далеко не всегда названия соотносились с реальностью. Иногда они просто отражали прихоть власника*. Черных лилий, вышитых на гербе, в Лилейной регии не видели давным-давно. Как и камышей в Ракосе — после мелиорации земель болот там не осталось, только бесконечные пашни.

Пашни на юго-востоке, целые плантации ягод и фруктов на юге, отданные под вырубку и дальнейшую распашку леса на западе, охотничьи угодья, кишащие как простым, так и волшебным зверьем на севере — примерно так можно обрисовать Севернолесье с точки зрения хозяйства. Подданные Возгара торговали с соседями пушниной, ягодным вином и зерном, в качестве приятного довеска за бешеные деньги выставляя на продажу "живые" механизмы своих мастеров. Отдельной строкой местной экономики шли дорогостоящие травяные сборы, охапками скупаемые далекой Гордиценой и Тогуйским шерратом, волею судьбы ставшим самым засушливым краем Семиречья. В общем, в хорошую страну я попала. Экологически чистую — в отличие от Крицкого княжества, торгующего металлом, классически-патриархальную — это вам не имперские земли, где военнообязаны даже девушки, с адекватным правителем, которого любит народ — шерр тогуйцев о таком отношении не может и мечтать. Живи и наслаждайся, как говорится. Осталось лишь изловить девчонку-беглянку и доставить ее в царский терем. Н-да. Надеюсь, молва не врет — и болотница окажется пусть разумным, но страшным кровожадным чудищем, охочим до человеческого мясца. Тогда сдать ее "на опыты" будет не так...предосудительно. Иначе я не уверена, что справлюсь с задачей царя. Мучить одно существо ради спасения другого, даже стократ более талантливого и нужного обществу — это как-то не по-человечески. Никогда не понимала лицемерный принцип "пожертвовать одним ради тысячи".

Танэк сдержал слово — ужинали мы под заботливое квохтание домового. Я, наконец, получила все, о чем мечтала в этот долгий день — и баню, и чистую удобную одежду для предстоящей верховой езды (боги, как хорошо, что здесь НЕТ женских седел!), и мягкую, похрустывающую от свежести постель. А утром меня поджидало очередное потрясение.

— Я! На это! Не сяду!

— О, женщина-а-а-а, ты меня в могилу сведешь! Залезай в седло!

— Танэк, ты с ума сошел?! Дай мне нормального коня! Пони! Ослика, на крайний случай! Черт с ним, с договором! Я не попаду домой, но хотя бы жива останусь!

— Р-р-р-рада! Он разумен! И слушается всех команд! Кончай ерепениться!

— Ай! Нет! Сними меня отсюда! Та-а-а-а-нек! Я тебя убью!

— Ну вот, все хорошо. А ты боялась! Н-но, пошел, родимый.

И родимый пошел, мерно пощелкивая запчастями и стрекоча шестеренками. Бугры стальных (и это не метафора!) мышц перекатывались под алебастрово-черной кожей, шелковистая серебряная грива блистала на солнце, зловеще горели раскаленные уголья глаз в невинной белой окантовке, хлестал по бокам (и моим ногам) длинный-предлинный хвост, то превращаясь в кнут, то распадаясь на вполне лошадиную часть "тела". В пасть я этому монстру заглядывать побоялась — а ну как там не лошадиная челюсть, а клыки вроде акульих в три ряда? Царский егерь, чтоб ему икалось всю дорогу, забыл меня предупредить, что путешествуем мы верхом — вдвоем на его боевом коне. Даже не на коне, а на громадной по размерам и сложности живой машине, которую он любовно собирал по кусочкам с детства, и все еще не до конца выплатил "кредит" на ее одушевление. Вот вам и железный конь, дамы и господа.

Звали чудище Агилом, что с родного языка Танэковых предков переводилось как "шустрый". Двойной вес он нес, вообще не замечая, скорость развил поистине сумасшедшую, команд егеря действительно слушался, характером обладал незлобивым — ни разу не пытался куснуть или лягнуть меня, как делала лошадка где-то там, в конюшнях родного города N... В общем, ко второму или третьему привалу я окончательно свыклась с мыслью, что месяц проведу на спине механического зверя с настоящей душой внутри. Ибо местные мастера наделяли свои творения не столько разумом, сколько душой — без нее волшебство никак не возможно. А двойное седло — не такая большая беда, просто непривычно. Зато, если спать в пути захочется, можно на соседа сзади навалиться и вздремнуть.

Так мы мчались, не обращая внимания на ухудшающуюся дорогу, два дня. Танэк периодически рассматривал какие-то травинки, трижды уходил в леса — "перекинуться словечком с лешими". После этого мы резко сменили направление движения, оставив в стороне относительно ухоженную тропку — и Агил помчался еще быстрее. Танэк обмолвился, что нашел-таки след болотницы, и его волшебный конь идет за ней, словно собака по запаху. Я ликовала, отмахиваясь от комариных полчищ над головой — мы как раз углубились в леса. А через полчаса на нас напали в первый раз.