Зеркало Деметры

Александров. На это отвечу я... Наш обычный собеседник — вице-адмирал Линденгард, командующий девятнадцатым галактическим сектором. Еще молодой человек. Он передает данные о нас куда-то наверх, но детали нам не сообщает... у них ведь тоже секретность... Тем не менее, мы общаемся конструктивно. Задаем друг другу вопросы...

Ковальский. И что он вам сказал после гибели "Нейтрона"?

Александров. Ох... Вот это — самое неприятное...

Ковальский. Говорите.

Александров. Он сказал, что в Рейхе появилась группа людей, которая знает о контакте с нами и выступает против него. Такие изоляционисты. "Нейтрон" могли уничтожить по их наводке...

Ковальский. Могли?

Александров. Он не уверен. Он вообще был осторожен, никаких имен не назвал. Но что-то у них там происходит.

Ковальский. Боже мой... Боже мой, Кирилл Михайлович, что вы нам преподносите... Вот этого как раз не хватало: чтобы у них еще и начался из-за нас конфликт внутри. Для полноты, так сказать.

Александров. Зигмунд...

Ковальский. Да помолчите вы, во имя Циолковского и святого Тейяра!.. Простите. На то, что вы сообщаете, очень трудно как-то иначе реагировать.

Стюарт. Давайте разделим задачу на части. Что делать с нашей стороны — более или менее понятно. Сообщить, наконец, головке большого КОМКОНа и Всемирному совету, позаботившись о закрытии информации. Это мы умеем. Теперь остается решить, что делать с той стороны.

Сумароков. Вы предлагаете закрыть Окно?

Стюарт. Нет. Таких решений я принимать не собираюсь. Я, в отличие от некоторых присутствующих, пределы своей компетентности знаю... Ладно. Извините. Я совсем другое хотел сказать.

Ковальский. Да?

Стюарт. Видимо, надо создать отдельную группу, которая выяснит ситуацию по ту сторону Окна. Нельзя ее оставлять такой непрозрачной.

Александров. Вы говорите об отправке туда людей?

Стюарт. Да. Причем, учитывая сложность ситуации, эти люди должны быть профессиональными контактерами.

Сумароков. То есть Прогрессорами?

Стюарт. Ну... Получается, что так.

(Молчание.)

Александров. Итак, мы уже говорим о прогрессорской операции в мире Аналогов?

Стюарт. Нет. Человек, которого мы туда пошлем, не должен действовать как классический Прогрессор. Ни в коем случае. Он пойдет именно налаживать контакт. Ваш адмирал Линденгард сможет обеспечить ему прикрытие?

Александров. Он постарается. Я уверен.

Стюарт. Завидую я все-таки вашему оптимизму, Кирилл Михайлович... Вот что, господа. Я — штатный сотрудник Института времени. Эта работа — по моему профилю. И... я историк, в конце концов. Готовьте меня к переброске. Вернусь — расскажу.

Кацеленбоген. Джеймс...

Стюарт. Что? У тебя есть возражения?

Кацеленбоген. У меня их множество, знаешь ли. Коллекция целая. Причем — самых категоричных... Извини. Раз уж меня сюда позвали — это означает, что за подготовку инфильтрации буду отвечать я. Как начальник центра подготовки Прогрессоров. Как профессионал, в конце концов... Так вот: первым ты не пойдешь. Вторым — быть может. Если мы будем уверены, что нашего человека там приняли и канал заработал. Но первым должен идти настоящий специалист.

Стюарт. Хочешь пойти сам?

Кацеленбоген. Ох, я рад бы... Но, боюсь, я для этого староват и толстоват. Нет. Но ты прав: тут нужен Прогрессор. Лучше всего — человек с опытом, уже работавший на индустриальных планетах. На Саракше, например, или на Гиганде...

Дружинин. Я работал на Гиганде.

Кацеленбоген. Знаю. Неужели ты думаешь, что я всех своих не помню? Ну вот... если не откажешься...

Дружинин. Не откажусь.

Кацеленбоген. Еще бы... Только смотри, там тебе не здесь.

Дружинин. Слон...

Кацеленбоген. Да, да. Я уже пятьдесят лет Слон. Никаких рискованных фокусов в твоем духе. Пройти Окно, поговорить с кем надо, и назад. Прикрытие у тебя, полагаю, будет...

Сумароков. Будет. Я сейчас же займусь связью.

Кацеленбоген. Отлично. Ну, легенда все равно понадобится, это мы разработаем, когда я посмотрю вашу базу данных...

Ковальский. Так. А задание?

Стюарт. Слон, но вторым пойду я!.. А что касаемо задания... Первое: выяснить причину гибели "Нейтрона". Окончательно: кто, что, зачем. Второе — просто собрать впечатления. Для нас будет ценной любая мелочь. И третье — узнать что-то о политической ситуации там, внутри. Кто за контакт, кто изоляционисты, с кем те и другие связаны... Впрочем, третье — это уже, строго говоря, не для тебя... Борислав, не обижайся, но я скажу серьезно. Здесь ты сработал отлично. И на Гиганде ты работал отлично, я в курсе. Но за Окном ты будешь не Прогрессором, а курьером. Дойти туда. Поговорить с Линденгардом, или кто там еще найдет нужным тебя встретить. И — назад с отчетом. Ты меня понимаешь?

Дружинин. Конечно, понимаю. Как ты мог сомневаться.

Стюарт. Ох, не успокаивает меня это... Ладно. Ты, по крайней мере, уже в курсе дела, не придется расширять круг... И... Знаешь, что еще...

Дружинин. Я тебя слушаю.

Стюарт. Борислав, ты шесть лет проработал на Гиганде. У тебя привычные профессиональные шаблоны... да как у всех у нас, чего там. Мы привыкли иметь дело с цивилизациями, которые стоят на линии прогресса заметно ниже нас. Я знаю, теоретик может тут насыпать тысячу возражений — но на самом деле это так, и это отражается на всем. На том, как мы ставим задачи, на способах разговора с людьми, на наших страхах... Я не предлагаю тебе все это преодолевать за Окном. Не надо. Скорее всего, твои профессиональные навыки там вполне пригодятся. Но... Когда ты столкнешься с чем-то серьезным — отбрось их. Я не знаю, что это будет. Но я уверен: может возникнуть ситуация, когда твои принесенные с Гиганды привычки начнут мешать. Когда твой способ видеть вещи... станет ненадежным. И вот тогда тебе придется вспомнить, что люди Рейха — не наши младшие братья, не дети, не ученики... Строго говоря, они вообще не объекты. Они просто нам равны. Во всем. Это очень необычная ситуация для контактера, а тем более для Прогрессора, но — будь к ней готов. Да и всем пора готовиться, я бы сказал...

Дружинин. Спасибо, Джеймс. Я тебя понял.

Стюарт. Да... И надо поспешать, вообще-то. Как только в большом КОМКОНе поймут, в чем дело, здесь начнется татаро-монгольское нашествие. Хорошо бы нам успеть что-то сделать до этого... Антон Павлович, я вас очень прошу, позаботьтесь о связи.

Сумароков. Да... Я постараюсь наладить канал немедленно. То есть сразу, как только мы разойдемся.

Ковальский. Намек, да?.. Ну что, у нас еще остались срочные вопросы?..

10 сентября 61 года Нового Рейха

Межзвёздная станция "Ётунхейм"

Межзвёздная станция "Ётунхейм" висела в пустоте в самой глубине галактического рукава Стрельца. Звездой, в секторе которой она находилась, был белый карлик, прозванный местными жителями попросту Кнебель, то есть Затычка. Астрономы уверяли, что несколько миллионов лет назад эта звезда была красным гигантом. Сейчас планеты Кнебеля были совершенно безжизненны — оплавленные каменные шары, почти лишенные атмосфер; и никто не мог сказать, существовала ли на них жизнь хоть когда-то. Взрыв красного гиганта сорвал с планет оболочки, стерев все следы их прошлого.

Впрочем, с расстояния, равного радиусу орбиты Плутона, и сам Кнебель ничем не выделялся среди других звезд.

Станция "Ётунхейм" представляла собой 60-километровый шар в оболочке из жидкого металла. Несколько десятков лет назад, во время войны, по той же технологии строились космические крепости. Жило там несколько тысяч человек. Станция обладала собственным ходом, в том числе сверхсветовым, и могла при надобности перемещаться на межзвездные расстояния. В мире Борислава, с его компактными звездолетами и повсеместно распространенной нуль-Т, такие чудовища никому не могли и присниться.

Здесь все было грандиозно. Центральный коридор, в котором вполне мог бы развернуться старомодный песчаный краулер. Цилиндрический операционный зал, стены которого уходили ввысь на много метров. Жилые каюты тоже были удивительно просторными, Борислав даже не представлял, что на космической станции такое возможно. Его собственная каюта была большой, но одиночной; отсутствие соседа имело плюсы и минусы, и, поразмыслив, он решил, что плюсов все же больше. Хотя бы во сне можно оставаться собой.

Имя он сохранил прежнее: Борислав Дружинин. В Новом Галактическом Рейхе хватало людей славянского происхождения, и Слон решил не мудрить с легендой.

Медвежий угол космоса. Вполне подходящее место, чтобы войти в роль. В небывалую роль.

Ближайшая отсюда населенная планета — Экония — находилась в системе звезды Танатос, когда-то входившей в так называемый Союз Свободных Планет...

У Борислава кружилась голова от здешней политики. И от здешней истории.

Он был благодарен Слону (и адмиралу Линденгарду, конечно) за легенду, давшую возможность задавать вопросы. По легенде он был флотским корреспондентом, прилетевшим сюда знакомиться с новейшими галактическими исследованиями. В здешнем мире даже корреспонденты, летавшие на военизированные базы, должны были носить офицерские чины и мундиры. Ну что ж, черно-серебряный китель лейтенанта космофлота Бориславу даже нравился.

Его наполняло странное чувство нереальности: с самой минуты, когда катер ошвартовался в динамическом доке "Ётунхейма" и пришлось поверить, что все происходящее — не сказка. На Гиганде с ним такого не было никогда.

Он с усмешкой вспоминал земных психологов. Согласно комконовской инструкции, прогрессор с намечающимся расстройством восприятия подлежит наисрочнейшей эвакуации на базу. Синдром дереализации опаснее любого эмоционального срыва, потому что при срыве человек хотя бы предсказуем. Азбука, знакомая любому наблюдающему врачу. Хорошо, что тут никаких наблюдающих врачей нет и быть не может.

Это не прогрессорская операция... Он выдохнул. Мир остановился. Неподвижные звезды. Маятник Фуко. Некоторые вещи стоит произнести вслух. Это не прогрессорская операция. Никакие прогрессорские методы здесь неприложимы. Так бывает. И контактерский, и прогрессорский подход имеет ограниченную область применения. Есть случаи, когда совершенно бессмысленно ломиться к контакту силой; известная операция "Ковчег" тому один из многих печальных примеров. Только масштаб здесь несопоставим.

Метавселенная...

Он с трудом сдержал нервный смех. Жители Саракша были уверены, что весь универсум — это их планета, еще и вывернутая наизнанку... И чем теперь мудрые земляне лучше?

Открылась бездна, звезд полна...

Как в той танской новелле: человек вошел в дупло акации и стал правителем муравьиного государства. А потом оказалось, что это был сон. Сон... Но чем, собственно, сон отличается от того, что принято называть реальностью? И что, если пространство — это всего лишь нейрофизиологический феномен?

Сумасшедшие мысли...

Кто мог подумать, что по ту сторону Окна окажется Вселенная, как две капли воды похожая на нашу? С такой же галактикой Млечный Путь, с такой же Солнечной системой и таким же человечеством. Только вот время там течет иначе.

"Вся Вселенная иррациональна. — По сравнению с чем?" Был в одной старой книге такой диалог. Очень мудро. Очень.

— Не скучно тут вам?

Собеседник, радиофизик Зигфрид Вестхайм, снисходительно улыбнулся.

— Скучно? Да вы шутите!

— Нет. Никогда. Я человек без чувства юмора.

— Нормальное чувство юмора у вас. Вы просто не физик.

— Что нет, то нет, — признался Борислав. — Дальше гимназического курса физики я не пошел, да и тот забыл как страшный сон, если уж честно...

Зигфрид шутливо развел руками.

— Какая досада. Вам недоступна большая часть красоты, заключенной в мире. Я считаю, что мы познаем примерно десять процентов Вселенной через органы чувств, и девяносто процентов — через математику. Если не больше. Причем это я говорю об условиях, к которым наши органы чувств приспособлены. А здесь-то... — Он махнул рукой. — Вот очевидный пример. Давно известно, что в Ядре Галактики есть мощный радиоисточник с очень непростыми характеристиками. Смоделировать эти характеристики мы не можем, потому что в зоне нашей жизни даже близко нет таких физических условий. А прочитать их издали очень трудно. Вот мы сейчас забрались на самый край заселенного человеком мира — нигде ближе к Ядру никаких стационарных станций просто нет. И мы все равно знаем о Ядре практически столько же, сколько знали земные астрономы тысячу лет назад! Вы понимаете? Даже те данные, которые мы можем собрать здесь — это крохи... А впереди десятки лет работы. Вот поверьте: я тут уже три года, и скучно мне не было ни минуты.

Борислав рассмеялся.

— Завидую, — сказал он. — Вы задорно рассказываете. Аппетитно. Даже жаль, что в этой вашей кромешной физике я ничего не понимаю. Скажите, а... вы здесь добровольно?

Зигфрид удивился.

— Ну да... Разумеется, я озаботился получением приказа командования, перед тем как сюда лететь. Если честно, мне это кажется предрассудком, но вы сами знаете: галактические исследования у нас по-прежнему военизированы. Чтобы попасть в дальнюю экспедицию, я должен был или надеть форму, или эмигрировать на Хайнессен. Но последнее — это уж совсем крайность, — он улыбнулся. — А присягу я принес еще в университете, так что проблем не было.

— А какой университет вы окончили?

— Физико-математический факультет имперского университета на Лимарге, система Хеймдалль.

— Вы там родились?

— Нет. Родился я на Витгенштейне — это такая малонаселенная планета в системе Тейя. Наш континент — почти полностью лесной... красиво там... Мой отец работает механиком на станции дирижаблей, он меня с физикой и познакомил. Сам он, правда, без высшего образования. Самоучка.

— Значит, вы первый человек с университетским образованием в семье?

— Конечно! Побойтесь Тора, мой дед еще при Гольденбаумах родился — уж какие там университеты... Ему еще повезло, что его на космофлот призвали — я деда имею в виду. Иначе бы так и остался полуграмотным лесовиком.

— На космофлот? И где он служил?

— Он служил сначала матросом на номерном корабле связи, а потом техником на линкоре "Асгрим". Участвовал в битве при Рантемарио. Демобилизовался унтер-офицером. Дослужиться от рядового матроса до унтера, это ж тогда было еще как много, вы сами знаете... После отставки его на Витгенштейне встретили с распростертыми объятиями. Он потом до старости работал механиком на воздушных линиях, и отец, собственно, от него профессию и унаследовал...

— А вы — от отца?

— Ну нет! На меня никто не давил. Захотел бы, мог бы стать врачом, например. Или учителем. Или уж не знаю, кем. Отец и не думал принуждать. Я сам выбрал физику. И очень рад этому.