Аниран расправляет плечи

— Признаться, я представлял анирана другим, — мужчина резко взмахнул рукой, в зародыше пресекая речь, которую собирался толкнуть обер-камергер. И тот замер с открытым ртом. — И сначала решил, что надо мною решили подшутить.

Я сразился с ним глазами.

— Ваш мир, мир, в который я прибыл с далёкой звезды, не вызывает желание шутить. По пути в Обертон я увидел слишком много того, что вызывает горечь, а не смех. Я могу узнать, с кем говорю?

Планов, как выстраивать диалог, я не строил. Я собирался ориентироваться по ситуации. Но сейчас, наблюдая за этим высокомерным петухом, я решил, что и с ним буду держаться так, как ранее советовал Гуляев, — как с тем, кто мне не ровня.

Но он не обиделся. Не фыркнул ни он, ни те, кто его окружали.

— Прошу прощения, — мужчина посмотрел на перепуганного обер-камергера, приложил руку к груди и слегка поклонился. — Меня зовут Яннах. Мастер-коммандер Яннах, командующий сухопутными войсками Астризии. Правая рука Его Величества и первейший советник в военных делах.

Рукопожатие вышло крепким. Он пытался продемонстрировать силу, но я с честью выдержал испытание.

— Рад познакомиться. Меня зовут Иван. Я тот аниран, который с удовольствием побеседует с мастер-коммандером один на один, когда будет время. Меня интересует многое. Особенно вопрос плачевного состояния армии и её малочисленность по отношению к силам храмовников, как я слышал. А так же приказ короля, отозвавший в столицу охранные десятки из придорожных деревень, из-за чего крестьяне лишились защитников перед самой посевной. Мне бы очень хотелось обсудить это с командующим всех сухопутных войск Астризии.

На каменном надменном лице не дрогнул ни один мускул. Хотя глаза сверкнули, с потрохами выдавая неудовольствие.

— Аниран плохо информирован, — ответил мастер-коммандер. — Армия сыта и обута. Вымуштрована и готова исполнить любой приказ Его Величества. А двухтысячный гарнизон Обертона в силах оказать сопротивление любому врагу. Хоть внешнему, хоть внутреннему. У анирана нет причин беспокоиться о её боеспособности.

— А каков гарнизон Храма? — продемонстрировал я свою эрудированность. — И был ли приказ? Приказ оставивший тех, кто вас кормит, без защиты.

— На то были свои причины, — не стал отнекиваться Яннах.

— Действительно? А что происходит за пределами города? Безопасно ли там? Я точно знаю, что на тракте небезопасно. Но безопасно ли у самых стен столицы?

— Аниран решил начать знакомство с допроса? — усы смешно изогнулись, когда Яннах скривился в усмешке. — Он выбрал глупую тактику. Я отчитываюсь лишь перед одним человеком — перед Его Величеством королём Астризии Анфуданом Третьим. И пока он восседает на троне, только он, несомненно, получит ответы на все свои вопросы. Остальные же эти ответы могут или заслужить, или дождаться, когда я сам пожелаю на эти вопросы ответить.

Ответных колких слов я быстро не подобрал. Не обучен я фехтовать словами, не моё это профессиональное поле деятельности. Я был хорош на другом поле.

— Уверен, аниран не хотел оскорбить мастер-коммандера, — испуганный обер-камергер решил поиграть в дипломата. — Возможно, он устал после долгой дороги. Мысли путаются. К тому же он только сегодня прибыл в столицу. Оттого растерян немного...

— Я лишь говорю о том, что видел. Прямолинейно и недвусмысленно, — я быстро взял себя в руки. — Ненавижу увиливание и неправду. Я своими глазами видел сожжённые деревни и форпосты. Видел разбойников-работорговцев, безнаказанно уводящих детей от родителей прямо под носом у тех, кто обязан их защищать. В лесах орудуют фанатики. Какие-то там "эсты" или "покаянники"... Королевский тракт мёртв. От Равенфира до Обертона замерло движение. Жители деревень недалеко от столицы трясутся от страха при виде любого путника. Они никому не верят и готовы каждого встречать стрелами. Разве армия не должна делать то, для чего существует — защищать подданных короля? Разве она не существует на налоги, которые собирают с крестьян?

На лице мастер-коммандера вновь не отобразилось ни одной эмоции. Словно ни меня, ни мои вопросы он действительно не воспринимал всерьёз.

— Есть вещи, которых аниран не понимает, — ответил он. — Не понимает в силу незнания. Когда он вникнет в суть, возможно, он станет разбираться, а не просто бросаться словами. Но, как я уже сказал, двухтысячный гарнизон Обертона готов выполнить любой приказ Его Величества... И приказ анирана, если Его Величество будет ему благоволить. А если не будет благоволить... Что ж, на всё воля Фласэза, — не смущаясь, он прочертил знакомый знак перед собой. — От себя скажу прямолинейно и недвусмысленно, как, видимо, привык аниран: не скажу, что был рад познакомиться, но, уверен, встретится нам предстоит ещё не раз. И тогда, возможно, один из нас поменяет своё мнение о другом.

Не дожидаясь лёгкой или тяжёлой ответной шпильки, мастер-коммандер решил сменить место дислокации. Он направился широким шагом к шумной толпе, что внимательно за нами наблюдала и тихо что-то обсуждала. За ним, как шакалы за Шерханом, последовали те прихлебатели, кто восторженно смотрел на его усы во время разговора со мной.

Я чувствовал себя немного неловко не только потому, что не оставил за собой последнего слова, а ещё потому, что, кажется, зря решил пожурить этого напыщенного усатого петуха с пылу с жару. Видимо, он, как и я, не ожидал этого и даже слегка обиделся. Но я ведь не обманывал. Я сказал чистую правду о том, что видели мои глаза во время долгого пути из Равенфира. И кто, как не командующий армией, виноват в том, что армии, как таковой, нет? Разве в этом не его вина?

Муадан, пребывая в полуобморочном состоянии, трясся рядом. Я успел заметить его круглые перепуганные глаза во время короткой пикировки с Яннахом. Но так же я успел заметить и профессора Гуляева, который прохаживался недалече, делая вид, что рад видеть всех, с кем коротко здоровался. Но ухо его, как локатор направленное на место разговора анирана с главнокомандующим армией, красноречиво говорило о том, что на самом деле было ему интересно.

— Как быстро ты нажил первого врага, — улучив момент, когда ни его, ни меня никто не донимал, профессор Гуляев вновь подошёл с неизменной улыбкой на лице. — Я слышал почти всё. Ты напролом ломишься? Хе-хе... Но вынужден заметить, что ты, возможно несознательно, выбрал совсем не глупую тактику. Этого сибарита давно пора встряхнуть...

— Великий Магистр, как можно!? — воскликнул Муадан, хорошо слышавший Гуляева.

— Муадан, ты ориентируешься при дворе не хуже меня. Ты считаешь, что тот, кто должен командовать армией, действительно ею командует? Или, ты думаешь, он каждый вечер встречается с Его Величеством, чтобы вытребовать выплаты по задолженности для гарнизона? Что они строят планы нанести решающий удар по бунтовщикам Хатемажа? Ты же прекрасно знаешь, что это не так. Он беспокоится лишь о себе. Его многочисленные любовницы не дадут соврать...

Муадан затравленно осмотрелся. Мне стало очевидно, что мнение Гуляева по этому вопросу он разделяет.

— Кто таков Хатемаж? — я перевёл взгляд с одного на другого. — Уже второй раз слышу это имя.

— Когда придёт время, тебе расскажут о нём, аниран, — Муадан перестал строить из себя душку и заговорил серьёзно. Счастливые эмоции покинули его жирное лицо. Он разительно изменился. Рот вытянулся в полоску, брови сошлись ближе к переносице, а глаза перестали блуждать по залу. — Его Величество уже решил, что вскоре созовёт королевский совет и пригласит анирана его посетить. Тогда аниран узнает о всех бедах Астризии. Сейчас же главное — представить анирана придворным. Сегодня они должны узреть надежду.

Гуляев удовлетворённо кивнул, подтверждая. Похоже, он прекрасно знал, что Муадан из себя представляет на самом деле. Что он не просто боров, откормленный на казённых королевских харчах.

— Рекомендую познакомить анирана с зарубежными поверенными, — Гуляев коротко кивнул в сторону. — Я вижу, как они волнуются. Им тоже интересно. Только с ними, аниран, будь любезен вести себя дипломатичнее. Встряски сейчас не нужны.

— Так и будет, Великий магистр, — пообещал не я, а Муадан. — Я прослежу.

Часть 4. Глава 7. Встреча с послами.

И он вновь потащил меня за собой. Я был немного растерян из-за быстрой смены событий и настроений, а потому чуток тормозил. Но я действительно больше не рубил сгоряча, никому не хамил и ни у кого ничего не допытывался.

В просторном зале послам отвели отдельный угол, если можно так выразиться. Они там топтались в кругу своих делегаций. Когда меня представили первому из них — послу Эзарии, — я удивился. Удивился после его слов, что он не посол Эзарии как таковой, а представляет интересы самого могущественного города-государства — Шазана-аль-Эзара. Самого густонаселённого города и обладающего самым большим флотом. Я припомнил, где был расположен этот город на карте у Гуляева, но искренне удивился, когда услышал от посла, что, по последней переписи, в Шазане-аль-Эзаре проживало чуть более 50 000 жителей. Что являлось абсолютным рекордом и превышало численность населения всего острова Темиспар.

Сам же посол меня тоже удивил. Вернее, удивила его внешность. Это был смуглокожий — я бы даже рискнул сказать, краснокожий, — мужчина. Не очень высокий — на несколько сантиметров ниже меня. С начисто выбритыми щеками, с глазами цвета орлиного пера, с золотыми серьгами в ушах и длинными чёрными волосами, заплетёнными в самую натуральную косу. Коса была перехвачена позолоченным шнурком, а у затылка её насквозь пронзало перо неизвестной мне птицы. Перо переливалось радугой под светом сотен факелов, освещающих зал, и, казалось, было самым важным предметом гардероба.

Мы общались с послом недолго. Я ожидал, что вопросы будут задаваться на незнакомом языке, а Муадан, возможно, сработает в качестве переводчика. Но оказалось, в этом мире все люди говорят на одном языке — на языке, который я знал как родной, лишь только здесь очутился. Поэтому никаких проблем с общением не возникло.

Посла звали Рауф Бумедьен. Он вежливо разговаривал со мной, пытливо заглядывал в глаза и осторожно интересовался целями и планами. При этом не забывал через слово вставлять про могущественный флот и десятки когорт обученных воинов, которые неусыпно несут стражу как в черте, так и за чертой города. На мой же вопрос о процветании своего города за счёт работорговли он ответил, что в этом нет ничего предосудительного. Жители хотят удовольствий. В столь безрадостном мире, коим он стал после кары Фласэза, все выживают, как умеют. И, несомненно, выживает лишь сильнейший. В этом, по его мнению, вся суть такого понятия как могущество.

Выслушав подобные речи, я моментально потерял интерес к послу. Вряд ли бы я нашёл общий язык с подобным человеком. Поэтому быстро закруглился и, с коварными словами: "Надо как-нибудь наведаться в ваш город и воздать грешникам за грехи их", пошёл знакомиться со следующим.

Посол Флазирии — Иса Онай — меня тоже удивил по-своему. Это был высокий чернокожий мужчина, несколько зим назад прибывший из Серекосо. Того самого города, который Гуляев обозвал Карфагеном этого мира. Иса Онай имел лишний вес, который не могли скрыть даже просторные тёмно-зелёные одежды, похожие на нигерийский национальный костюм — агбада.

Довольно-таки давно молодёжная сборная, с которой я завоевал перстень, встречалась со сборной Нигерии. Мы готовились к чемпионату Европы и ездили в турне по Африке с товарищескими матчами. Именно тогда я много чего увидел и много чего почерпнул о непростой жизни жителей Африки. Хоть тогда я был молодым балбесом и меня мало волновали чужие сложности, что-то я запомнил. Что-то увидел и что-то отложилось в памяти.

И сейчас, наблюдая, как движутся полные губы чернокожего посла, исторгающие приветствия, и поглядывая на знакомые зелёные одежды, я обращал внимание лишь на одно — на его большие карие глаза. Совсем недружелюбные глаза. Я видел в его глазах то же презрение, что видел в глазах молодых чернокожих футболистов. Но если тогда я не сомневался, что презрение во взгляде — это ненависть к цвету моей кожи, то сейчас мне было сложно понять, почему он смотрит на меня, с великим трудом скрывая отвращение.

Так что и с этим болтуном, начавшим красочно расписывать все прелести холодного флазирского вина, тёплого океана и непередаваемый вкус свежих морепродуктов, не удалось завязать диалог. Я не мог и не желал говорить с тем, кому я противен.

Поэтому уже мне пришлось тащить Муадана за собой. Тащить на встречу со следующим очень колоритным персонажем — послом города-государства Декедды. Того самого города, который Гуляев обозвал гнойным прыщом не теле Астризии. Того города, который находился на южной окраине континента и, по сути, являлся мятежным.

Амран Хабиб встретил меня сдержанно. Не кривился лицом, не корчился в смертных муках. Без улыбки поклонился, едва удержав на голове красную феску и краем золотистого плаща смахнув с пола несуществующие пылинки.

И, как бы это был не смешно, с ним у меня тоже диалог не задался.

Хоть этот черноволосый бородатый мужик с подкрашенными веками и выщипанными бровями не вызывал у меня рвотных рефлексов, как, в принципе, должен был, вёл себя он с анираном, как последняя скотина. Держаться нагло, дерзить и смотреть надменно начал практически сразу. С ходу заявил, что появление анирана никак не повлияет на отношения между Астризией и Декеддой. И что, несмотря ни на что, выполнять ультиматумов они не станут. Не убоялись они военной мощи Астризии, с каждой зимой сходящей на "нет", не убоятся и анирана.

Я не особо понял смысла его горячей приветственной речи. Кое-что понял, конечно, ведь географию успел изучить. А география, как говорится, — это приговор. Если ты живёшь бок о бок с соседом, враждуешь с ним и точно знаешь, что общего языка вам никогда не найти, ваши отношения неизбежно опустятся на самое дно. И так будет до тех пор, пока один из соседей не поставит второго соседа на колени и совершит с ним развратные действия. Ибо если антагонизм вжился в гены через многие поколения, победа одного над другим является единственной возможностью изменить статус-кво.

Поэтому я не стал на него обижаться. Не стал пороть горячку и заявлять, что я, как бы, в Обертоне нахожусь меньше коротких местных суток и в душЕ не трахаю, с какого перепугу он со мной себя так ведёт. Я не имею никакого отношения к Астризии и к её государственному аппарату. Я — сам по себе. Я над всеми. Я тот, кто прибыл сюда спасать этих зажравшихся неблагодарных подонков, а не разрушать чужие города, аргументируя это территориальными претензиями.

Но я не стал ничего этого говорить. Я просто скромно пожал плечами, сказал: "Рад был познакомиться", и оставил посла в кругу своих друзей-метросексуалов.

— Что за люди, — пробурчал я едва слышно. — Один угрожает флотом, другой кривится презрительно, третий словно маленькая гордая птичка — вам никогда не захватить нас, поработители! Тьфу, мать их так. И зачем я в это ввязался?...

— Возможно тебе, аниран, удастся вразумить их, — обер-камергер находился ко мне ближе, чем внимательно наблюдавшие издали Бертрам и Гуляев, а потому всё слышал. — Они ведут себя слишком вольготно. Его Величеству это давно не по нраву. Но он ничего не может поделать. Может, у тебя получится.