Пропавшая

— Что?!

— Мы... мы с Лиссой... его только что убили!

09. (Пропавшая. Фрагмент 09 на гугл-документах.)

Я, наверное, все же плохой отец. Счастливец в браке, хороший, смею надеяться, муж, но как родитель? Нет, не самый худший, очевидно, но... Хороший отец всегда знает, как вести себя с отпрысками, а дети чувствуют себя за ним, как за каменной стеной. Всегда. Мы с самого начала поделили с Натой обязанности — я работаю, она смотрит за детьми и домом. Так сложилось само собой, а потом мы не нашли причин что-то менять. Зачем? Я пытался общаться с мелкими побольше — но две работы оставляют не так много свободного времени, а хочется ещё и с любимой побыть наедине... Мы с женой старались вместе решать воспитательные задачи — показывали, насколько серьёзно мы воспринимаем Егора и Василису 'как взрослых', объясняли, помогали в учёбе, разбирались с проблемами... но — нужно быть честным перед самим собой: я всегда в общении с детьми был в роли ведомого обожаемой супруги. Да и вообще никогда не отстаивал позицию 'главы семьи': нам с Натой даже в голову не приходило, что роль командира ячейки общества нужно как-то определять или делить! Как-то всегда само получалось — и я слишком привык к этому 'само'. А последние события, в которых дети проявили себя с лучшей стороны, вдвоём подставив плечо там, где я привык опираться на помощь любимой, только подспудно убедили меня, что 'они уже повзрослели'. Идиот...

— Идиот! — Для того, чтобы добраться до брата, Василисе пришлось буквально проползти на четвереньках разделявшие детей полтора метра: сил встать не было. Пощёчина вышла совсем слабой

— Егор только покачнулся, но выражение лица разительно поменялась.

— Вася?..

— Идиот! Он сам себя убил — не видишь что ли, он на этой дряни сидит уже несколько лет? И прихватил с собой все порции 'грани', какие у него были, чтобы колоть столько раз, сколько придёт в себя! Он тут уже четвёртые сутки валяется! Его личность уже была готова развалиться и без внешнего воздействия... Он сам с собой это сделал, а не мы!!! — Последние слова дочь практически проорала — если можно орать срывающимся шёпотом. Тем сильнее оказался контраст, когда девочка совершенно спокойным голосом закончила. — И мы обязаны воспользоваться его... жертвой, иначе она будет напрасной.

— Что? — Егор удивленно хлопнул глазами. Он как раз пытался сменить позу с 'сидя на коленях' на просто 'сидя', и застыл на середине движения.

— Что слышал. — Силы и голос постепенно возвращались к младшей. — Ты сканировал его... Мерха вместе со мной. У него в голове — то, что нам нужно: язык, грамота, местные расклады: где что находится, кто здесь главный... как я уловила — выход из базы далеко в пустыне. У него какой-то транспорт здесь где-то есть, а мы даже не знаем, как им управлять... ну, соображай уже быстрее!

— Н-но... — Кажется, сын такой точкой зрения сестры на события оказался шокирован ещё сильнее, чем 'убийством'. Мальчик с каким-то новым выражением лица перевёл взгляд на лежащего на полу наркомана, потом назад на сестру. — ... мы просто так это возьмём и сделаем?

— Я не хочу умирать здесь в компании с этим... Мерхом. — Вася прищурилась, как будто всматриваясь в рекомое тело, и сморщилась, потирая висок. — Воды тут нет, еды тоже. Этот... привёз небольшой запас... и спрятал... ай!

Егор бережно обхватил сестру за плечи и прислонил к своему плечу. Тихо резюмировал:

— Я думаю, это оттого, что мы слишком много информации пробуем осознать — собственные мозги не справляются...

— Нужно... по кусочкам. — Василиса рукавом руки оттерла лоб. Рука заметно дрожала.

— Мы не успеем... даже за сутки... тут работы на несколько лет. А его сознание без личности скоро начнет угасать.

— Мама записывала информацию на кристалл из своей головы — структурировала и записывала... а здесь уже структуризация проведена: единственную нелинейность мы... сломали. Просто перенести, не осознавая... кристалл у нас остался. — Сестра слабо мотнула головой в сторону приоткрытых ворот.

— Он может взорваться, как и большой. — Старшему высказанная идея совершенно не нравилась. — И потом, что это нам даст? Осознавать всё равно придётся по кусочкам и очень долго... если переписать вообще получится.

— Получится. — Упрямо наклонила голову Василиса и с усилием отлипла от плеча брата, села ровно.

— Это единственный шанс. Нам невероятно повезло наткнуться на этого... нужно воспользоваться возможностью. Иначе нам маму просто не найти!

— И что делать?

— Вот я и думаю...

— Я знаю, что делать. — Вмешался я в спор детей.

Пока брат и сестра обсуждали обстановку, я боролся с мучительным ощущением полной нереальности происходящего... и одновременно с ещё более болезненным ощущением собственной бесполезности. У меня не было таланта к псионике — Ната говорила, что это генетический дар, в популяции людей довольно редкий. И что вообще полюбила меня за другой талант... Мне вдруг вспомнилась та ночь — пьяная пятёрка гопников, только теперь, с высоты своего возраста и опыта я осознавал: для Наты я мог быть там полезен лишь как отвлекающий маневр. Живой щит или, как говорят, мясо. Когда пятеро на одного — мышцы не решают: нужно оружие и умение им владеть. Но если оружия нет, то своей болью ты можешь купить несколько лишних шансов тому, кто совладать с противником способен. Я не мог помочь детям сейчас — в мире наверняка других, ушедших вперёд технологий, без пси-способностей, почти без оружия и без умения применять даже то, что есть. Но я по-прежнему мог стать 'мясом', живым щитом, только в этот раз не от людей, а от сложившейся ситуации. В положении или 'все рискуют умереть', или 'я рискую больше других, но, в случае выигрыша...' у меня даже сомнения не возникло, что выбрать.

— Если я правильно понял, то наркотик, как его, 'грани'? — разработан имперцами для работы с памятью человека, верно?

— Па-ап?

— Дальше. — Я сделал знак не перебивать меня. — Этот препарат опасен, но не летален, человек после применения возвращается примерно в то же состояние, в котором был, так? Егор машинально кивнул, Василиса нахмурилась.

— И последнее — Вася может переписать информацию, не осознавая, это тоже я правильно понял?

— Отец!

— Папа!!! — Дети, не смотря на слабость, синхронно вскочили. — Ты же не....

— Дозировку вы можете считать у Мерха в голове. Я принимаю препарат, Лисса переписывает мне память... донора, сколько получится, потом действие прекращается — и вуаля. Информация сама 'распакуется' моей голове. Ну и вы сами сказали, что настолько хорошо меня знаете, что угадываете мои мысли... так что, надеюсь, не сотрете любимому папе в мозгах что-нибудь... ненужное.

Дети смотрели на меня огромными глазами, и в них смешалось столько всего, что я и не пытался угадать отдельные эмоции. Зато сам я, на удивление, испытывал не страх и не достаточно логичные опасения за исход придуманной 'на коленке' процедуры — нет, меня распирала идиотская гордость. Смогу! Всё-таки смогу защитить детей. Ната будет мной гордится, если... КОГДА мы её найдем!

Часть 2. Бороться и искать.

10. (Пропавшая. Фрагмент 10 на гугл-документах.)

У меня никогда раньше не было опыта приёма наркотиков. Впрочем, едва ли 'грань' можно было назвать наркотиком в прямом смысле этого слова — психотроп, вводя человека в изменённое состояние сознания, вовсе не вызывал 'чувства невероятного наслаждения'. А вызывал он... боюсь, нужных слов, чтобы описать, что я чувствовал, находясь под воздействием допросной химии имперцев, я просто не подберу. Когда ты как бы проваливаешься сам в себя, и твоя голова изнутри становится похожа на железнодорожный вокзал, смешанный с многоярусным автоматизированным складом и библиотекой. Тебе становится доступна любая часть памяти, более того, ты можешь выгрузить ее на виртуальный поезд — в виде мешков, ящиков и прочей тары — и перевезти в другое место. Например, поместив воспоминания в оперативную зону, можно вспомнить что угодно настолько подробно, насколько это вообще возможно — с эффектом максимального присутствия... Это 'безобидное развлечение', повторяемое раз за разом, сломало разум Мерха — впрочем, с головой у него и так было не всё в порядке. На земные годы мужику было шестьдесят пять (!!), а он, видите ли,посчитал, что 'жизнь кончена', эмо-инфантил хренов. Проблемы на работе, никому не нужен, живёт один, интроверт, ни с кем не общается, старается всё делать в одиночку, скорбит втихаря о 'старых добрых временах'... и страдает от того, что жизнь не удалась.

Знаете, что Мерх раз за разом вспоминал с таким упорством? Свою учёбу в инженерно-технической Академии на Соноре! Чем-то это очень престижное учебное заведение, не носящее приставки 'имперское' только по причине расположения и смешанности преподавательского состава, набранного 'с каждого мира по нитке', напоминало старые советские ВУЗы. В Академии охотно учили бесплатно, но потом будь любезен — отработай по распределению и не жалуйся на зарплату. Мерха отправили сюда, на Каллигу, где он провёл последние сорок лет... Надо сказать, студенты в академии, даром, что принадлежали к высокоразвитой технической цивилизации, охватывающей множество звёздных систем, вели себя ничуть не лучше каких-нибудь прорвавшихся из глубинки на бюджетное отделение московского ВУЗа молодых идиотов без тормозов. Пили, гуляли, куролесили, ну и Мерха регулярно втягивали в свои приключения — не без последствий для оного. С 'гранью', например, будущий технический специалист познакомился на допросе в службе социальной защиты Сонора. Что для этого нужно было учинить, я так и не понял: от постоянного 'перекладывания' части студенческих воспоминаний в оперативную зону памяти ассоциативные связи между событиями разрушились, что и стало основной причиной деградации личности Мерха.

Всё это я узнал уже потом — когда мучительно приходил в себя, лежа на спальнике в том же помещении, где я и дети нашли этого... донора. А до того... Передача воспоминаний 'изнутри' выглядела так: внезапно обнаруженная рельсовая ветка, тянущаяся от здания вокзала-склада моего сознания куда-то в белёсую бесконечность... и приближающаяся бесконечная вереница товарных вагонов, платформ и цистерн, загруженных разномастной тарой без локомотива. Следующие часы? Дни? Недели? — я провёл, ежесекундно пытаясь успеть распределить этот бесконечный поток по веткам и тупикам сознания: сначала успевая как-то сортировать, а потом уже как попало — лишь бы были свободные места. В какой-то момент, вместо одной входящей колеи к моему мозгу подключилось аж шесть: дочь каким-то образом догадалась или поняла, как делать первичную сортировку, и стало легче, несмотря на возросшие объёмы трафика... Через бесконечность времени загрузка завершилась, и я попытался понять, что именно мне досталось и, по возможности, рассортировать полученное... и тут действие 'грани' кончилось.

Объективно, сознание просто возвращалось из состояния неестественной структуризации в естественное. Субъективно... я почувствовал себя перчаткой, которую выворачивают наизнанку! Уверен, испытай донор хоть раз подобное — враз растерял бы желание помирать: у Мерха воспоминания просто вставали на свои места, а у меня... у меня был огромный объём информации, который раньше отсутствовал. Причём информации... гм, ну пусть — архивированной... разобрать и разгрузить я успел самый мизер. Контроль над механизмами собственной памяти я уже утратил, зато подсознание, наоборот, 'проснулось' и, подчиняясь вложенному эволюцией механизму, постаралось разом обработать новые колоссальные массивы данных. Дальше... дальше я просто валялся в бреду. Смутные воспоминания о видениях, о испуганных, странно искажённых лицах Егора и Васи, о том, как мне протирают губы влажным платком и пытаются напоить...

Когда я окончательно пришёл в себя, то обнаружил сразу несколько вещей. Во-первых, я всё ещё лежал в кругу света лампы Мерха. Во-вторых, я был гол, аки младенец и завёрнут в... определенно, очень неприятно воняющий продуктами человеческой жизнедеятельности спальник. В третьих... Я попытался оторвать голову от импровизированной подушки — и невольно застонал: страшная слабость не давала мне даже нормально пошевелить рукой. Ко всему прочему, у меня 'ныла душа'. Попытавшись разобраться в последнем, я едва не выматерился вслух — вместо этого, меня 'пробил' приступ сухого кашля. Мерх, с-с... сволочь, ну спасибо тебе за прощальный 'подарок'! Только чужой многолетней депрессии мне и не хватало!

— Папа!

— Папа!!! — Если глаза у Егора просто подозрительно блестели, то дочь ревела в три ручья, даже не пытаясь это скрыть. Облегченно ревела.

— Ты кашлял... пей, вот, пей!

— Спа... сибо. — После горячего 'пакетикового' бульона у меня даже прорезался голос... и проклятая слабость постепенно начала отступать. — Долго я так... здесь? Дети замялись, а я с запозданием понял, что средств измерения времени у нас не осталось, а под землей закатами и рассветами не полюбуешься. Проклятье! Только сейчас я сообразил, через что заставил пройти собственных детей — мало того, что отец валяется почти как мёртвый, так ещё и протекает это бесконечно долго: без привязки к суточным ритмам природы восприятие времени обычно начинает чудить.

— Дайте мне шанду, проверю по таймеру... — Попросил я... и наткнулся на два удивленных взгляда. — Ну, шанду... мы его ещё за фонарь приняли сначала... далеко стоит, мне пока не дотянуться самому. Первым выражение лица сменилось у сына: сначала на недоверчивое, а потом...

— Получилось... Вася, у нас — получилось!

Что получи... только тут я осознал, что меня никто не учил работать с портативной системой биологической очистки, что я не знаю с детства дереш — 'эсперанто' местной цивилизации, да и имперский на курсах в Академии не учил. Некоторые знания вообще легли так, что я не мог их разделить — например, принципы построения распределенных компьютерных сетей на Земле и здесь были совершенно идентичными (разумеется, реализация отличалась). Тут я 'вспомнил' ещё кое-что — и опять раскашлялся: мой организм смех 'не потянул'. Выпив ещё несколько глотков — в этот раз чая, я чуть успокоился и сообщил детям:

— Мерх... кха! Мерх — это не имя, и даже не прозвище. Это — жаргонное название профессии, вроде нашего слесаря и электрика, только ещё и компьютеры чинит. Вот кем надо быть, чтобы самого себя даже мысленно так вместо имени называть?

11. (Пропавшая. Фрагмент 11 на гугл-документах.)

Г-гадкая штуковина! Это я про шанду, если что. На самом деле, незаменимый девайс, если необходимо очистить что-то от излишней... гм, биологии. Судя по отдельным вылезающим у меня ассоциациям, часть приборов, с которыми работал безымянный мерх, находилась в таких местах, куда лично я не полез бы без плазмомёта... тьфу ты, опять 'наложенная память' прорывается. В том числе, с помощью шанды можно было и помыться... в смысле, 'помыться'. Что-то вроде пресловутого 'ионного душа', к месту и не к месту поминаемого в космофантастике: выставляешь самую малую толщину проникновения, и просто водишь активной зоной над телом, отшелушивая вместе с грязью верхнюю часть ороговевшего слоя кожи. Провести несколько раз — безопасно, увлечёшься одним местом или задумаешься — можно кожу до мяса снять... брр! Зато не надо тратить дорогую воду, потом просто щёточкой почистился и стряхнул с себя обезвоженную пыль, главное не забыть очки одеть перед началом процедуры, а то можно и глаза повредить. Ну или если совсем по-мажорному — использовать тонкоплёночный полимер, распыляемый из баллончика и насмерть цепляющий на себя всю грязь — тогда шанда счищает пленку, не укорачивая и утончая, например, волосы. Полимер, а, если по-русски, шампунь мне пришлось растранжирить, дабы отмыть себя: дети, после того, как я... гм... ладно, скажу прямо — обделался! — раздели меня и обтерли как могли. К счастью, одевать назад не стали — завернули в спальник, который теперь годился только на выброс. Впрочем, учитывая, что в состоянии 'бревно' я пробыл пять земных суток, всё было совсем не так плохо. А если учитывать, что после переноса памяти я мог вообще не выжить... или остаться дебилом — так и вообще всё было чудесно. А запах что? Шампунь и шанда. Чувствовал я себя при этой процедуре примерно так же, как человек, бреющийся скальпелем... н-да. Ну, донор памяти проделывал такую процедуру каждый день уже десять последних лет — и ничего.