"Охотник"

Никто из жителей Самсоновки не рассчитывал выбраться из последнего порта в своей жизни. Вернее — на словах-то рассчитывали, но в глубине души понимали — никуда они отсюда не уедут, и останутся тут, на краю деревни, в жирном, липнущем к ногам черноземе. Как и все те, чьи покосившиеся, черные от времени кресты деревенского кладбища сиротливо торчали из высоченной травы, буйно вымахавшей на прахе обитателей деревни.

Эти люди не были злыми, подлыми, или глупыми — нет, их погубили две вещи — излишняя доверчивость и спиртное. Впрочем — первое проистекало из второго. Налей тому же дяде Пете стакан водки, и ты его друг по гроб жизни. А если будешь наливать регулярно, да еще и закуску — так ты вообще царь, бог, и мессия, пришедший в этот мир для того, чтобы осчастливить хороших людей.

Дяде Пете, как оказалось, было всего-навсего пятьдесят лет от роду, он был чуть старше, чем Мария Федоровна, но выглядел лет на двадцать старше. Некогда он был уважаемым человеком, по крайней мере с его слов. Работал на заводе, имел машину, квартиру, но...начал пить. Каждый, кто приходил к токарю Пете с просьбой что-то сделать, тащил бутылку водки. А если есть бутылка — куда ее девать? Ну не выливать же?

"Жена говорила — "Бери деньги, бери деньги!" Не брал. Как можно взять со своих? Нехорошо!"

В общем — закончилось все очень дурно. Машину продал и пропил. С завода выгнали. Жена ушла, забрав детей. Осталась только квартира, и ту разменяли, оставив дяде Пете однокомнатную, правда в хорошем районе. Вот так и оказался он здесь, в Самсоновке, в развалюхе — гораздо худшей, чем у Марии Федоровны. Той хоть денег дали, а ему просто налили водки, сказали подписать, он и подписал.

Жили обитатели Самсоновки тем, чем живут деревенские жители испокон веков — собирали ягоды, грибы, ловили рыбу — солили, сушили, продавали в райцентре на базаре, куда отправлялись на автобусе из соседней деревни, Афонькино — утренним автобусом туда, вечерним оттуда — пьяные, счастливые, с деньгами и покупками — если день удачный, и просто пьяные — если не очень. Кто-то был уже на пенсии — тогда совсем хорошо, а кто-то ждал своих пенсионных семи тысяч как подарка от бога, такие, как дядя Петя, или Коля, как он сам себя называл — мужик неопределенного возраста, грузный, здоровенный. Когда таскали вещи Марии Федоровны, он в одиночку затащил наверх, в дом, тяжеленный платяной шкаф, отодвинув всех остальных добровольных помощников толстопалой ручищей. Бывший чемпион, бывший тренер — спился, как и многие, не перенеся звонкого визга фанфарных труб и тяжести жизненных неурядиц. Не он первый, не он последний, как сказал доморощенный философ дядя Петя.

Вот так прошли первые две недели деревенской жизни Сергара. В общем-то, вполне недурно, довольно сытно и даже весело. Тренировки, разговоры с мужиками — если они не были заняты на сборе ягод и на огороде — и обучение Марии Федоровны.

Все вечера она посвящала образованию "Олега", благо что знаний у нее хватало, учить любила, а делать было особо и нечего. Дом, хотя и пошарпанный, был вполне приличным — и не только снаружи. Старенькие, но чистые обои, выскобленные полы — старушка, что здесь жила, старалась содержать дом в порядке — насколько могла. О ней все отзывались очень хорошо — говорили, что умела лечить травами. До ближайшей больницы отсюда добраться было очень даже проблематично, так что знахарка была на своем месте. Со слов дяди Пети к ней приходили даже из соседних деревень, и она никому не отказывала. Денег не брала. Еду, молоко, крепкий самогон — он и для настоек, и для оплаты услуг селян, "твердая валюта", как говорил дядя Петя.

Были в Самсоновке и женщины, тоже в возрасте, такие же несчастные, потерявшие все, что имели. Лишь одна не пила — Анька — та, что делала самогон. Этой "Аньке" было лет шестьдесят — полная, грязноватая баба с хитрыми, маслянистыми глазками. Марии Федоровне она очень не понравилась, да и Сергару тоже — войдя к ним в дом, тут же начала шарить взглядом по полкам, по шкафам, шмыгая красным, разбухшим от соплей носом. Видя, что ей не особо рады, быстро смылась и больше не приходила, видимо почувствовав отношение новых соседей.

Передохнув, Сергар покатился на задний двор, к сараю, сложенному из таких же толстых бревен, как и дом. Когда-то в этом сарае стояли телеги, висела сбруя, была сложена всякая всячина, нужная домовитому хозяину — дядя Петя, которых все про всех знал, сообщил, что по верным сведениям в доме этом самом жил когда-то купец, и этот купец закопал самовар с золотом. Где закопал — никто не знает, а еще — этот клад заговоренный, и кто его выкопает — умрет в муках, загнивая заживо. На этом кладе были убиты три работника купца, и похоронены над ним — чтобы охраняли. И когда кладоискатель подымет самовар — привидения увяжутся за ним и будут есть его изнутри.

На вопрос: "Откуда известно, что убиты трое работников и закопаны над кладом, если никто не знает, кто тот находится? Кто видел, как его закапывали?" — дядя Петя важно ответил, что это дело всем известное в округе, и на глупые вопросы он не отвечает.

Сергар потянулся к рукавам, достал из ножен, притянутых к предплечьям два ножа, заточенных до бритвенной остроты, и метнул их в стены сарая, в мишень, нарисованную кусочком мела, оставшимся среди вещей Марии Федоровны. Фигура человека очень напоминала Вампира — скуластое, жесткое лицо, тяжелый лоб, широкая грудь. Сергар неплохо рисовал — наследственное, от матери.

Один нож вонзился туда, где у нарисованного Вампира находилось сердце, второй — прямо в правый глаз. Чтобы наверняка. Чтобы наповал.

Получалось уже хорошо — девять бросков из десяти попадали туда, куда нужно, не отклоняясь ни на сантиметр, и это притом, что ножи не были специальными ножами для метания — простые кухонные ножики, несбалансированные, с тяжелыми деревянными ручками. Сергар, конечно, их подработал, подточил, как следует, но все равно эти клинки были далеки от совершенства.

Дядя Петя, который всегда с интересом наблюдал на тем, как тренируется "Олег", рассказал, что в соседней деревне есть кузнец, он же токарь, Василий Михалыч, и этот самый кузнец легко сделает Олегу любой нож, какой захочется. Только вот самогоном не берет, а требует деньги, и ножи будут стоить дороже, чем в районном универмаге.

Сергар хотел заказать себе настоящие, боевые клинки, но потом передумал — зачем? Тренироваться он может и этими, а денег у них в семье не так и много — нужно будет еще на зиму сделать кое-какие запасы, так что эти сто тысяч стоит поберечь — да и светиться ни к чему! Спросят — зачем инвалиду из захолустной деревни боевые метательные ножи? С какой целью? Пойдут слухи, может дойти и до Вампира, а как тот поступит, узнав о некоторых приготовлениях одной из его несчастных жертв?

Честно сказать, Сергар вообще не понимал, зачем Вампир оставил их в живых. По всей логике он должен был закопать обоих где-нибудь в лесу, и забыть о них, как о раздавленных тараканах. Однако — и деньги оставил, и дом все-таки дал. Какая-никакая, но крыша над головой!

Объяснений могло быть несколько, но основная версия — а зачем Вампиру их убивать? Беспомощных, бесполезных? Что они могут сделать? Учительница? Инвалид? Человек со сломанной спиной не представляет опасности для организации, существующей уже десять лет и видавшей все на свете — от бунта "клиентов", до мести ближайших родственников, пытавшихся наказать бессовестных дельцов. Зачем Вампиру вешать на себя лишние трупы? Вот когда Сергар начнет представлять из себя хоть какую-нибудь опасность, тогда — да, а так...выкинули из квартиры, и забыли.

Сделав сотни две бросков, накатавшись к сараю и обратно, Сергар отправился в дом, откуда доносился вкусный запах мясного супа. После тренировок, после прогулок на свежем воздухе, организм требовал все больше и больше пищи, и Сергар уже боялся растолстеть. Тем более, что Мария Федоровна готовила очень умело, обладая настоящим кулинарным талантом. Она могла из ничего соорудить что-нибудь вкусное, и дядя Петя, частенько захаживавший к ним в гости, закатывал глаза, хлебая борщ из щербатой эмалированной миски: "Внатури, как в ресторане! Ну ты, Машенька, даешь! Таких хозяек поискать! Днем с огнем не найдешь!"

Мария Федоровна уже слегка успокоилась после того, что с ними произошло, но Сергар с болью и негодованием заметил, что в ее темных, ранее не тронутых сединой волосах появились белые пряди. Она постарела, как-то съежилась, и часто сидела безмолвно, глядя куда-то в пространство, за окно, туда, где темнел сосновый бор. О чем думала — неизвестно.

Сергар как-то спросил ее, но она лишь улыбнулась, и сказала, что это все неважно. Ни о чем. О жизни, о судьбе, о людях. И о том, что хороших людей все-таки больше, чем плохих. И он, Олег, должен это запомнить.

"Олег" помнил. А еще, он помнил одну истину — хочешь, чтобы твой огород не зарос сорняками — прополи его, и как можно быстрее. Но Маме он об этом не сказал. Зачем беспокоить? Разволнуется, распереживается, а то еще плакать начнет — упаси боги! Сергар не переносил женских слез — лучше уж толпа разъяренных мертвяков, чем одна рыдающая женщина! По какому поводу бы она не рыдала...

У ворот Сергар заметил автомашину. Он не особо разбирался в автомобилях, вернее совсем не разбирался, но было видно, что это не особо дорогой автомобиль — не такой, как у Вампира. Тот был блестящим, пахнущим кожей и чем-то неуловимым, присущим дорогим вещам. Этот — кое-где помятый, кое-где ржавый, с одним "глазом" — другого "ока" автомобиль лишился по милости своего владельца, устроившего из него передвижной сортир на колесах. Даже за два шага от машины несло пролитым спиртным и застарелым табачным дымом, въевшимся в самоходную повозку до самых ее печенок — если таковые в ней имелись.

Прислушавшись, Сергар услышал в доме резкие, раздраженные, незнакомые голоса. Иногда прорывался голос дяди Пети, что-то бубнящего, будто оправдывающегося, и голос Марии Федоровны — звонкий, напряженный, как тогда, когда она разговаривала с риэлтерами-мошенниками.

Снова кольнуло сердце — недолго же продержалась тишина! Что, Вампир кого-то прислал? Зачем? Отобрать оставленные деньги? Вот только полчаса назад думал о том, что бандит мог это сделать, но почему-то так и не сделал, и вот тебе! Получи! Правильно говорят — нужно поменьше думать о плохом, и тогда, возможно, оно и не сбудется.

В доме что-то загремело, будто кто-то сбросил со стола всю посуду, снова послышался взволнованный голос Марии Федоровны, оборвавшийся так, будто кто-то закрыл ей рот.

Сергар покатился к лестнице, сполз на нижнюю ступеньку, сложил коляску, привязал ее к канату, укрепленному наверху, и быстро пополз на второй этаж, стараясь не очень стучать своими бесполезными ногами-корягами. До веранды он взлетел буквально за секунды, подгоняемый мощный потоком адреналина, омывшего его мышцы, коляску взлетела наверх, как перышко, еще минута, и он снова сидит в кресле, управляясь с ним так, будто сидел в этом кресле всю свою жизнь.

Дверь в прихожую была приоткрыта, с веранды Сергар хорошо слышал то, что там происходило. Через минуту ему было совершенно ясно — на них напали, и не вампировы бандиты, а какие-то совсем чужие, те, которых он и не знал. Послушав, не стал мешкать, и ловко перевалившись через порог, въехал внутрь, стараясь держаться на расстоянии нескольких шагов от незваных гостей.

Их было двое. Молодые, крепкие, ничем не примечательные — кроме синих татуировок на костяшках пальцев. Дядя Петя рассказывал о таких татуировках, о том, что их носят люди, прошедшие через тюрьмы, и они очень гордятся этими "знаками отличия". Сергар так и не понял, чем тут гордиться — тем, что ты не умеешь ничего, кроме как воровать? Или тем, что был таким идиотом, что даже воровать не сумел так, чтобы не поймали? Но говорить дяде Пете этого не стал. Зачем? У местных свои понятия о чести, у Сергара — свои. На его взгляд тот факт, что ты скитался по тюрьмам нужно не выпячивать, а скрывать, но тут была другая жизнь, и Сергар не хотел входить в нее со своим уставом. Гордятся — ну и демон с ними, пусть гордятся! Плевать.

— О! Сынок пожаловал! — издевательски распахнул руки один из "гостей", светловолосый парень лет тридцати, с неприятным, кривым прищуром серых глаз — Теперь разговор веселее пойдет!

— О чем разговор? — мрачно осведомился Сергар, наблюдая за тем, как Мария Федоровна поправляет взлохматившиеся волосы и трогает покрасневшее с левой стороны лицо (ударили?!)

— Они денег хотят! — вмешался дядя Петя, сидящий на полу возле стены и размазывающий по подбородку свежую кровь, натекшую из разбитого носа — Говорят, что Вампир вам денег дал, и мол, они тут хозяева, и все им должны платить за вход! Пацаны, вы чо беспредельничаете, в самом деле! С какой стати мы должны вам платить?! Вы чо, не видите — старики, старухи, да инвалиды?! Да откуда мы бабло возьмем?! Внатури, от кого вы работаете? Кто старшой? Я бы с ним побазарил, объяснил! Грех же стариков со старухами обижать!

— Я старшой! — крепкий, почти квадратный парень лет двадцати пяти-тридцати подошел к дяде Пете и коротко, без размаха пнул его в бок. Сергар явственно услышал, как хрустнуло сломанное ребро — Что хочешь сказать, старый пень?! Ничего? А чего замолчал? Нечего сказать пацанам? Так заткни хайло и не воняй! Старый п......! Глотку тут разевает! Я щас тебе в глотку ....засуну, чтобы не вякал!

— У нас и получше есть, чем старый п...р — ухмыльнулся второй, высокий, худой парень лет двадцати — Баба-то ничо так...еще не старая. Попользуемся — и ей хорошо, и нам в тему! Давай?

— Попозже — "старшой" криво усмехнулся и окинул Марию Федоровну взглядом — Да, жопастая телка! Впердолить ей — дело святое!

— Вы ответите! — тонким, срывающимся голосом закричала Мария Федоровна — Вас посадят!

— Дура ты! — "старшой" лениво, наотмашь, хлестнул женщину по лицу — Деньги давай, сука! Вампир точно тебе денег дал! Потратить вы не успели — некуда, в этой заднице, которую по ошибке кличут Самсоновка! Давай, говорю!

Он снова поднял руку, чтобы ударить, но не успел. В глазнице бандита вдруг выросла рукоять ножа, уйдя едва не половины в мягкую субстанцию.

Второй бандит раскрыл рот — то ли чтобы крикнуть, то ли выругаться, но захлебнулся кровью, прижав руки к горлу, в которое воткнулся второй нож. Сразу не упал. Сделал несколько шагов, страшно хрипя, булькая, и свалился уже на веранде, суча ногами, дергаясь, будто хотел удержать уходящую жизнь. Скоро он затих.

— Силен, парень! — нарушил тишину дядя Петя, морщась от боли — Этот п...р мне ребро сломал. И внатури — не одно. Щас вот чо — я за Колей — мы сами их не осилим вытащить.

— Какое вытащить?! Милицию надо звать! Милицию! — срывающимся голосом сказала Мария Федоровна — Это была самооборона! Я видела по телевизору, рассказывали — можно обороняться, если напали! А они напали! Деньги вымогали! Угрожали! И нельзя ничего трогать! Следственная группа должна все осмотреть!

Дядя Петя встал, застонав от боли, снова скривился, прижав руку к боку, сел на табурет и внимательно, исподлобья, посмотрел на Марию Федоровну: