Вскоре шаттл начал то, что она распознала как маневр торможения и окончательного захода на посадку. В узких маленьких иллюминаторах вырисовывались большие строения Тэнглвуда. Она увидела колеса со спицами, части колес, сферы и цилиндры, соединенные вместе, как символы на каком-то странном инопланетном языке. Хотя базовая архитектура не была чем-то необычным по стандартам Тэнглвуда, этот район был ей незнаком. Места обитания были очень темными и очень старыми, покрытыми коркой рубцовой ткани от многих слоев расширения и реорганизации. Только слабый свет крошечных золотистых окошек свидетельствовал о каком-либо человеческом присутствии вообще. Оже напряглась: больше всего это место напоминало какую-то тюрьму строгого режима или психиатрический комплекс.
В особенно темной части одной из сфер с грохотом открылась маленькая дверца, окруженная красными и белыми огнями захода на посадку, и шаттл направился к этому крошечному отверстию. Руки Оже, работавшей над картой, вспотели, чернила начали размазываться и пачкать ее пальцы. Она сложила ее и засунула обратно под куртку, пытаясь унять дрожь в руках.
Шаттл пришвартовался, и агенты сопроводили ее через воздушный шлюз в лабиринт стерильных черных коридоров, петляющих по мере того, как они пробирались все глубже в сферу.
— Где мы? — спросила она. — Что это за место?
— Вы слышали о ценных бумагах, — сказал Молинелла. — Добро пожаловать в "Непредвиденные обстоятельства" — нашего старшего, гораздо более скрытного и склонного к манипуляциям брата.
— Этого не существует.
— Именно в этом и заключается идея.
Они провели ее через серию проверок безопасности, на одной из которых обнаружился большой робот-змея производства слэшеров, помеченный перечеркнутой буквой "А", что означало, что он определенно не соответствует требованиям Азимова. По шее Оже пробежали мурашки, пока робот изучал ее.
За зоной безопасности находился короткий коридор, заканчивающийся дверью, которая была приоткрыта на несколько сантиметров, отбрасывая веер оранжевого света на черный решетчатый настил пола. Вооруженный охранник в очках, стоявший перед дверью, наблюдал за их продвижением по коридору. Сквозь щель доносились звуки: пронзительный скрежет, от которого у нее заныли зубы. В звуках была регулярность и структура, которые Оже определила как музыку, хотя она не могла точно сказать, какого рода. Она стиснула зубы, чтобы не издать неприятный звук, решив не позволить ему выбить ее из колеи, что, несомненно, и было намерением.
Охранник отступил в сторону, жестом приглашая ее пройти в дверной проем. Она заметила, что под шлемом у него были наушники. Молинелла и Рингстед посторонились, пропуская ее в комнату одну.
Оже толкнула дверь, выпуская музыку на полную мощность, и шагнула внутрь. Там оказалась комната без окон размером примерно со всю ее квартиру, но обставленная с гораздо большей роскошью. На самом деле это выглядело скорее как воссоздание гостиной восемнадцатого или девятнадцатого века, которая могла бы принадлежать какому-нибудь ревностному знатоку естественных наук. За огромным письменным столом стоял пожилой на вид мужчина, который с яростной сосредоточенностью занимался созданием музыки. Он стоял к ней спиной; на нем был пурпурный атласный смокинг, его серебристо-белые волосы были зачесаны назад со лба и ниспадали на воротник. Его руки работали с инструментом, который он держал зажатым под подбородком. Пальцы одной руки нажимали на струны, в то время как другая пилила длинным деревянным смычком. Все тело мужчины двигалось в такт издаваемым им звукам.
Они были ужасны. Оже почувствовала слабый, но нарастающий прилив тошноты, но заставила себя стоять на своем. Этот мужчина напомнил ей кого-то, кого она хорошо знала, но в совершенно другом контексте.
Затем он обернулся, почувствовав ее присутствие, и прекратил музыку, позволив смычку соскользнуть и со скрежетом остановиться.
Это был Томас Калискан, Музыкант. Глава Отдела древностей и человек, в отношении которого она недавно нажила личного врага, отказав ему в академической оценке одной из своих работ.
Калискан положил свою скрипку на стол. — Привет, Верити. Как хорошо, что вы пришли.
ПЯТЬ
У входа на железнодорожную станцию молодой человек в очках и шинели попытался сунуть Флойду в руки брошюру с мимеографией.
— Прочтите это, месье, — сказал он с хорошо заметным французским акцентом. — Прочтите это, и если вы согласны с нашими целями, присоединяйтесь к нам на демонстрации в следующие выходные. Еще есть шанс что-то сделать с Шателье.
Парню было восемнадцать или девятнадцать, волоски на подбородке были тонкими, как персиковый пушок. Он мог бы быть студентом-медиком или юристом-стажером. — Почему я должен желать что-то делать с Шателье? — спросил Флойд.
— Вы иностранец. Я слышу это по вашему акценту.
— В паспорте у меня в кармане написано, что я француз.
— Очень скоро это не будет иметь большого значения.
— Это значит, что я должен прикрывать свою спину?
— Все мы должны это сделать, — сказал молодой человек. Он сунул брошюру в руку Флойда. Флойд скомкал ее и уже собирался выбросить, когда какой-то сдерживающий импульс заставил его засунуть ее в карман, подальше от посторонних глаз.
— Спасибо за предупреждение, шеф, — сказал он юноше.
— Вы мне не верите, не так ли?
— Малыш, когда обойдешь квартал столько раз, сколько я... — Флойд покачал головой, зная, что здесь кроется пропасть понимания, которую никогда нельзя объяснить, только пережить на собственном опыте.
— Все начнется с обычных цифр ненависти, — сказал молодой человек. — Но это закончится тем, что им не понравится, как выглядят другие.
— Наслаждайся этим, малыш. Наслаждайся ощущением, что ты можешь что-то изменить. -Флойд одарил его улыбкой. — Это не будет длиться вечно.
— Месье... — сказал молодой человек, и его голос затих, когда Флойд развернулся и пошел дальше вглубь станции.
Лионский вокзал начал медленно, дремотно погружаться в свой ночной сон. Судя по дребезжащим табло, нескольким поездам еще предстояло прибыть и отбыть, но вечерний час пик явно давно миновал. В воздухе стоял холод, проникавший сквозь разбитые стекла в решетчатой металлической крыше, которая охватывала станцию. Впервые за несколько месяцев Флойд вспомнил, на что похожа зима. Это было неприятное воспоминание, которое он держал подальше, и он вздрогнул.
Он полез в карман за письмом Греты, но вместо этого достал политическую брошюру, которую дал ему парень. Флойд оглянулся, но молодого человека нигде не было видно. Он скомкал брошюру и выбросил ее в ближайшее мусорное ведро. Он нашел письмо, за которым тянулся, и внимательно перечитал его, убедившись, что ошибки не было и что он все еще пришел вовремя.
— Опаздываешь, как обычно, Уэнделл, — сказала женщина по-английски с сильным акцентом.
Флойд резко обернулся, услышав мгновенно узнаваемый голос позади себя. — Грета? — начал он, как будто это мог быть кто-то другой. — Я не ожидал...
— Я прибыла раньше. Я жду здесь уже полчаса, по глупости воображая, что ты действительно можешь прибыть более чем на минуту раньше назначенного срока.
— Значит, это не твой поезд подъезжает вон туда?
— Твои детективные способности, очевидно, тебя не подвели. — Грета элегантно позировала в черном меховом пальто до бедер, уперев одну руку в бедро, а другой поддерживая мундштук для сигарет на уровне лица. На ней были черные туфли, черные чулки, черные перчатки и широкополая черная шляпа, надвинутая на уровень глаз. На ленте шляпы было черное перо, а у ее ног стоял черный чемодан. Сегодня она накрасила губы черной помадой, а глаза подвела черной подводкой.
Грета любила черный цвет. Это всегда облегчало жизнь Флойду, когда дело доходило до покупки ей подарков.
— Когда точно пришло мое письмо? — спросила она.
— Я получил его сегодня днем.
— Я отправила это из Антиба в пятницу. Ты должен был получить его самое позднее к понедельнику.
— Мы с Кюстином были немного заняты, — сказал Флойд.
— Возьмешь этот тяжелый чемоданчик? — Грета указала на свой багаж. — Помоги мне с ним, ладно? Ты приехал на машине? Мне нужно добраться до моей тети, и я бы предпочла не тратить лишние деньги на такси.
Флойд кивнул в сторону приветливого сияния "Ле Трен Бле", кафе на вершине короткого пролета лестницы с железными перилами. — Машина рядом, но держу пари, ты ничего не ела весь день, не так ли, застряв в этом поезде?
— Я была бы признательна, если бы ты отвез меня прямо к моей тете.
Флойд наклонился, чтобы взять чемодан, вспомнив, что написала Грета в своем письме. — Маржерит все еще живет на Монпарнасе?
Грета осторожно кивнула. — Да.
— В таком случае, сначала у нас есть время выпить. Движение на другом берегу реки ужасное — нам лучше подождать полчаса.
— Уверена, у тебя нашлось бы столь же правдоподобное оправдание, если бы я сказала, что она переехала на этот берег реки.
Флойд улыбнулся и потащил чемодан вверх по лестнице. — Я приму это как "да". Кстати, что у тебя тут набито?
— Простыни. Никто не пользовался свободной комнатой моей тети уже много лет, с тех пор как я съехала.
— Ты всегда можешь остановиться в моей квартире, — сказал Флойд.
Каблучки Греты застучали по каменным ступеням. — Выставить Кюстина из его комнаты, не так ли? Ты обращаешься с этим беднягой как с грязью.
— Я не слышу никаких жалоб.
Грета распахнула двойные двери, ведущие в кафе, на мгновение задержавшись на пороге, как будто ее фотографировали. Внутри все было в дыму, зеркалах и богато расписанном потолке: миниатюрная Сикстинская капелла. Официант повернулся к ним с выражением полного отказа на лице, один раз покачав головой.
Флойд сел за ближайший столик. — Два апельсиновых бренди, месье, — сказал он по-французски. — И не волнуйтесь — мы не задержимся надолго.
Официант что-то пробормотал и отвернулся. Грета села напротив Флойда, сняла шляпу и перчатки и положила их рядом с собой на стол с цинковой столешницей. Она стряхнула окурок сигареты в пепельницу и закрыла глаза в глубоком смирении или глубокой усталости. В свете кафе он понял, что она вообще не подводила глаза, а просто очень устала.
— Мне жаль, Флойд, — сказала она. — Как ты, возможно, заметил, я не в лучшем настроении.
Флойд постучал себя по носу. — Снова детективный инстинкт. Никогда меня не подводит.
— Однако он не совсем сколотил тебе состояние, не так ли?
— Все еще жду стука в дверь.
Должно быть, она что-то услышала в его голосе: какую-то нотку надежды или ожидания. Мгновение изучая его, она достала из сумочки еще одну сигарету и вставила ее в мундштук. — Я вернулась не насовсем, Флойд. Когда я сказала, что уезжаю из Парижа, я не шутила.
Официант принес им бренди, махнув Флойду, как плохой шахматист, признающий поражение.
— Я всерьез не думал, что что-то изменилось, — сказал Флойд. — В своем письме ты сказала, что возвращаешься навестить свою тетю, пока она нездорова...
— Пока она умирает, — поправила Грета, закуривая сигарету.
Официант маячил рядом. Флойд полез в карман рубашки за банкнотой, нашел то, что он принял за деньги, и высыпал их на стол. Это была фотография Сьюзен Уайт, сделанная на скачках. Она приземлилась лицевой стороной вверх, представ перед Гретой.
Грета затянулась сигаретой. — Твоя новая подружка, Флойд? Она довольно красива, надо отдать ей должное.
Флойд убрал фотографию в карман и расплатился с официантом. — Она совсем мертва. Можешь быть уверена в этом.
— Мне жаль. Что...
— Наше новое расследование, — сказал Флойд. — Женщина на фотографии выбросилась с балкона пятого этажа в тринадцатом округе. Это было несколько недель назад. Она была американкой, хотя это почти все, что о ней знали.
— Тогда открывай и закрывай дело.
— Может быть, — ответил Флойд, потягивая бренди. — Между прочим, ее и не было.
— Разве это не одна из других?
— Никаких подружек. Я ни с кем не встречался с тех пор, как ты ушла. Ты можешь спросить Кюстина. Он за меня поручится.
— Я же сказала тебе, что не вернусь. Тебе не было никакой необходимости давать обет безбрачия из-за меня.
— Но ты вернулась.
— Ненадолго. Сомневаюсь, что в это время на следующей неделе я буду в Париже.
Флойд посмотрел через запотевшее окно кафе за вестибюль на платформу, где медленно уходил в ночь поезд. Он подумал о Грете, возвращающейся на юг в таком же поезде, — это был последний раз, когда он видел ее, если не считать фотографий, сделанных аэрографом в музыкальных еженедельниках.
В молчании допив свои напитки, они вышли из кафе и вернулись обратно под железный свод вокзала. Сейчас он был почти пуст, если не считать горстки отставших пассажиров, ожидавших того или иного из последних поездов. Флойд повел Грету обратно на улицу, через тот же вход, через который вошел сам. Приблизившись к нему, он услышал шум: голоса, повышенные в гневе или вызове.
— Флойд, что случилось? — спросила она.
— Подожди здесь.
Но она все равно последовала за ним. Завернув за угол, они предстали перед сценой из света и тени, похожей на неподвижную фотографию из фильма. Трое молодых людей без шляп стояли в агрессивных позах под уличным фонарем. Все они были одеты в накрахмаленную черную одежду, брюки заправлены в начищенные до блеска ботинки. На земле, в круге света от лампы, прислонившись спиной к основанию столба, сидел молодой человек, который ранее передал Флойду брошюру. Его лицо было окровавлено, очки искорежены и разбились вдребезги на тротуаре.
Он узнал Флойда, и на мгновение на его лице появилось что-то похожее на надежду. — Месье... пожалуйста, помогите мне.
Один из головорезов рассмеялся и пнул его в грудь. Юноша согнулся пополам, издав единственный болезненный кашель. Один из других головорезов отвернулся от этой маленькой сцены, по его лицу скользнули тени. У него были очень острые скулы, короткие светлые волосы зачесаны назад и выбриты близко к черепу по бокам и сзади.
— Не высовывай носа, — сказал бандит, в его руке что-то поблескивало.
Грета сжала руку Флойда. — Мы должны что-то сделать.
— Слишком опасно, — сказал Флойд, отступая.
— Они убьют его.
— Они просто делают ему предупреждение. Они могли бы уже убить его, если бы относились к этому серьезно.
Памфлетист начал что-то говорить, но его слова были прерваны еще одним метким ударом ботинка в грудь. Со стоном верхняя часть его тела осела на тротуар. Флойд сделал шаг в сторону сцены, жалея, что у него нет при себе оружия. Первый бандит помахал ножом между ними, а затем очень медленно покачал головой. — Я сказал, не высовывай носа, толстяк.
Флойд отвернулся, чувствуя, как его щеки пылают от стыда. Он быстро увел Грету прочь от места происшествия, обратно в другую часть станции, где, как он знал, был другой выход. Она снова сжала его руку, как будто они прогуливались воскресным днем по садам Тюильри. — Все в порядке, — сказала она. — Ты поступил правильно.
