| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Разыскав командира роты и отконвоировав пленных, Николай, с которого схлынула горячка боя, ощутил огромную усталость. В голове не укладывалось, сколько всего случилось за один день.
Полк отвели от места сражения, хотя вернее будет сказать избиения австрийцев, и расположили по правой стороне от дороги, по которой они шли. Николай заснул, едва голова дотронулась до подложенного под голову сапога. До места назначения Смоленский полк не дошел лишь пять верст.
Глава 6. Столица.
Июль-август 1868
Пока мои войска дрались с австрийцами за последние не вошедшие в Российскую Империю осколки Киевской Руси, я тщательно отслеживал донесения командующих армий и вел ожесточенные оборонительные бои на дипломатическом фронте. Зачастивший во дворец английский посол был привычным, но не могу сказать что желанным, гостем в моем кабинете. Передавая одну ноту за другой, Генри Ричард Чарльз Уэлсли лорд Каули постоянно выражал сожаление, приправленное легким раздражением, нашей войной с Австрией и едва заметно кривил губы. Одновременно с этим, куда более яростной атаке подвергался я со стороны французского посла Эмиля Флери. Не имеющий возможности вмешаться и защитить избиваемую Австрию из-за внутренних проблем, Наполеон Третий пребывал в едва сдерживаемом бешенстве. Если бы не здравомыслие Эмиля, не передавшего первое послание своего монарха, а запросившего уточнений, немедленного объявления войны было бы не избежать.
Делая морду кирпичом, я раз за разом выражал огорчение тем, что братья-монархи не поддерживают стремление к воссоединению русского народа под моей рукой. Впрочем, послы не наглели. Лорд Каули, по всей видимости, получил четкие инструкции не перегибать палку и не отталкивать от себя русского медведя из-за пустяков. Не могу сказать откуда у меня возникло такое чувство, но я был уверен, что многоходовка с устранением наиболее сильных игроков на материковой Европе, в которой мне отводилась центральная роль, уже была разработана и принята к воплощению Туманным Альбионом. Интересно учитывали ли лимонники в своих планах, то, что Пруссия в ближайшем будущем накостыляет могучей Франции, второй державе в мире?
Французский посол Флери тоже, сбавил обороты — возможности для объявления войны у сидевшего на шатающемся троне Наполеона не было. Руки, несомненно, чесались, но голос разума взял верх над гордыней и зудящими кулаками. Так что все попытки Великих Держав надавить на меня я отнес, по большей части, к эмоциям, пробе сил и необходимости держать марку. Особым образом во всей этой череде приемов стоял визит австрийского посла. Вот уж кому не позавидуешь! Понимая слабость собственных позиций, добиться отмены выдвигаемых к Австрии требований — задача, в реальность которой не верил даже сам посол. Без энтузиазма, пробуя воззвать к моим чувствам по отношению к австрийскому монарху, он был поставлен своим императором в самое неудобное положение. Окончательно я добил его своим вопросом о том, где была благодарность Австрии во время Крымской войны, когда, несмотря на недавнюю помощь от России, она вероломно переметнулась в стан врагов. Отказавшись от обсуждения территориальных претензий и послабления славянским народам под пятой Австрии, я объявил, что готов рассматривать только размеры контрибуции, прямо высказав, что обсуждать заключение мира в почти выигранной войне на других условиях не вижу смысла. Отправляя посла восвояси, я посоветовал просить аудиенции, только когда все мои требования будут удовлетворены. Не особенно рассчитывая на контрибуцию, как, впрочем, и на послабления для чехов, словен и хорватов, я хотел оставить Францу возможность поторговаться, чтобы получить желаемое. Тем более что предоставлять независимость этим славянским народам или хотя бы твердо настаивать на послаблениях я не видел смысла. Всего лишь разменная монета, которая позволит легче вырвать нужные мне земли и, быть может, пополнить казну некоторой контрибуцией. Хотя подпитывать освободительное движение в Австрии полезно, но для этого пока достаточно одной лишь видимости намерений.
Тем временем к внешнему дипломатическому фронту присоединялся и внутренний. Мне приходилось выдерживать незначительное, но все же существующее давление общественности. Нет, конечно, открыто никто против присоединения исконно русских земель не возражал. Хотя по углам, как докладывали агенты Игнатьева, шептались, не без этого. Но вот на неготовность России к войне не указывал только ленивый. Одни из критиков тайно или явно состояли в оппозиции моим преобразованиям, другие действовали из самых лучших побуждений. Аргументация о том, что сейчас наше участие в войне практически номинально, что лучшего момента для войны не сыскать и что основную тягость несет Пруссия, воюющая за главенство в Германском союзе, помогала, но не так чтобы сильно. Пораженчество пронзило едва заметно, но уже ощутимо заболевающее русское общество. Если в Петровские времена русские дворяне действовали в стиле 'Небываемое бывает'*, если во времена Екатерины и Наполеоновских войн дух дворянства был непоколебим и даже потеря Москвы не сломила его, то после Крымской войны произошел надлом. С одной стороны, наконец, свершились давно назревшие реформы, с другой стороны в наиболее образованных слоях начало расползаться мнение, что ещё одно поражение России вынудит продолжить реформы ещё дальше. Честно говоря, столь странные взгляды, плохо укладывались у меня в голове, хотя, несомненно, имели под собой весомые основания. К примеру, унизительное поражение России во время войны с Японией заставило пошевелиться всю страну. Преобразования державы начались немедленно и были выполнены настолько, насколько природа отвела ума Николаю Второму. А ума хватило только на лечение симптомов болезни — улучшение ситуации в армии состоялось значительное (хотя и недостаточное), а вот сама болезнь лечилась, как Бог на душу положит.
В острую полемику с критиками вступили панслависты, поддерживаемые государством, они постепенно одерживали верх. Забавно — то, что не удалось ведомству Игнатьева напрямую, удалось ему косвенно. Внесла слою лепту в создание нужного настроя и церковь — исконно православное население Галиции весомо ложилось на мою сторону весов общественного мнения. Как, впрочем, и ещё не успевшееся забыться вероломство Австрии во время недавней Крымской войны.
Ситуация в Европе все менее и менее напоминала старую историю. Изменившиеся политические расклады позволили Бисмарку стойко игнорировать все намеки Наполеона Третьего насчет захвата Бельгии и Люксембурга. Смелости канцлеру придали не столько зыбкая возможность увидеть русские штыки за спиной, но скорее внутренние проблемы в стане потенциального неприятеля. Если аннексия Бельгии и Люксембурга стала бы не более чем легкой прогулкой, то начинать полноценную войну Наполеон не мог — отсутствовал надежный тыл. Ранее легко готовый отдать эти земли французам, ради свободы рук для разгрома Австрии, Бисмарк твердо стоял на своем. Тем более что подобное усиление Франции вкупе с её претензиями на все Рейнские земли сильно угрожало Пруссии. В эту струю удачно для канцлера ложилась также гулявшая по двору Наполеона Третьего мысль о том что австрийская армия сильна и что Пруссия не только не сумеет быстро победить её, но даже скорее всего и вовсе проиграет. И уж в любом случае обе стороны изрядно напрягутся и истощат друг друга, чтобы добиться победы, а когда это произойдет, ничто не помешает прирастить Францию не только Бельгией и Люксембургом, но и частью Пруссии. Наполеон Третий не спешил нанести свой удар.
* * *
Август 1868
Встав по обыкновению в семь утра и быстро умывшись, я отправился на пробежку. Несмотря на молодой организм и исключительное здоровье в начале моего пребывания в этом мире, курение все же давало о себе знать. С большим трудом отказавшись от этой вредной привычки, я занялся физкультурой, хотя и не сильно утруждая себя на этом поприще. Легкая пробежка (теперь уже без одышки), гимнастика с минимальным силовым комплексом, включавшим в себя отжимания, турник и брусья и недолгие водные процедуры. Делать из себя спортсмена, тем более серьезного бойца было просто смешно. Для этого у меня не было ни времени, ни физических данных, зато были многие тысячи подданных, не обремененных нехваткой ни того, ни другого. Но бодрость духа и легкость тела стоили затраченного часа после сна и мои усилия окупались с лихвой. В восемь утра, свежий и чисто выбритый, я садился за стол с Лизой для завтрака, а уже в девять сидел в своем кабинете, читая утреннюю почту за чашечкой кофе. Даже начало войны ничего не изменило — привычный ритм жизни помогал и настраивал на максимальную работоспособность.
Сегодня был понедельник. Обычно в этот день недели я уделял разбору почты почти все свое время. Проверяя в обычные дни лишь срочные письма и донесения о военных действиях, я накапливал к понедельнику целые кучи не разобранной корреспонденции.
Кивая встречным придворным по пути к своему кабинету, здороваюсь с всегда подтянутым и невозмутимым Сабуровым, привычно махнув рукой, принимаю приветствие приставленных к моим дверям охранников и быстро вхожу к себе. На огромном дубовом столе моим секретарем заботливо разложены отсортированные стопки писем. Стопка донесений о военных действиях с Австрией, дипломатические послания, донесения губернаторов, отдельная стопка для непокорных Кавказа с Польшей и просто свалка писем не поддающаяся сортировке. Первым приступаю к письмам о войне. Беру находящееся на грани вежливости, почти требование об активном наступлении на Богемию, письмо от Бисмарка. Пишу лаконичный ответ. 'Войска завязли под Львовом и Краковом. Армии выступят на помощь нашим прусским союзникам сразу по взятии этих городов.' Откладываю в сторону — секретарь выполнит остальное.
Следующее письмо от моего дяди Николай Николаевича-Старшего. Возомнивший себя великим полководцем родственничек положил под Краковом немало моих солдат, несмотря на мой прямой приказ не штурмовать город. Тем не менее, после устроенной ему в Петербурге выволочки, куда я немедленно после неудачного штурма вызвал дядюшку, пришлось оставить командование осадивших Краков войск за ним.
С куда большим вниманием читаю, что пишет мне Лорис-Меликов про действия второй армии. Пусть первая осадила Краков, древнюю Польскую столицу, находящуюся у самой границы России, и взяла под свой контроль самые западные из тех земель, на которые мы посягаем. Но вторая армия, с которой соединилась после взятия Тернополя третья, осадила Львов. Хорошо укрепленный город с большим гарнизоном по общепринятой доктрине этих времен должен был сдерживать противника от дальнейшего продвижения вглубь империи. Действительно, оставлять в своем тылу крепость с довольно крупными силами в ней неблагоразумно и чревато серьезными последствиями. Вот только благодаря значительному численному преимуществу над австрийцами, мы могли позволить себе оставить достаточно солдат и под стенами осажденных Львова и Кракова и взять под свой контроль земли Королевства Галиция и Лодомерия, не забывая при этом и о герцогстве Буковина.
Едва возглавивший объединенную вторую армию, Лорис-Меликов, до этого командовавший третьей, порадовал меня молниеносным взятием Ужгорода. Оседлавшие наиболее удобные перевалы в Карпатах, австрийские части были сильно удивлены, когда их обошли. Многие складывали оружие без боя, едва узнав, что попали в окружение. Хотя чему тут удивляться? Невысокие горы, дружественные местные жители, готовые с удовольствием провести русских солдат за очередной хребет многочисленными тропами.. Да, обоз по ним было не протащить, но ведь и не потребовалось — Закарпатье было практически беззащитно, а удобные перевалы уже перешли или вот-вот перейдут в наши руки. Опытных ветеранов Кавказской войны, получивших опыт в куда более неприступных и враждебных горах у нас было более чем достаточно. Идея горных стрелков, с пока минимальными отличиями в подготовке, оказалась весьма хороша. Пишу — 'Представить отличившихся к наградам' и откладываю в сторону.
Но не талантливый полководец и важность отведенных задач привлекали к действиям второй армии мое пристальное внимание. Совсем нет. В это воинское объединение входили все мои новые боеспособные полки. Всего двенадцать, четыре дивизии в сумме, но какие надежды на их успешное выступление я возлагал! Не скажу, чтобы мои чаяния полностью оправдались, третья армия, в первые дни войны, не сумела разбить, отступившие к Тернополю австрийские воска. Хотя и ворвалась в город у них на плечах, вынуждая австрийцев отступить во Львов. Зато 'отличились' старые полки. Разгром Псковского полка угодившего в засаду лег черным пятном на мундиры отрицающих необходимость реформ, почти совпав с блестящим обходным маневром и звонкой победой, Орловского и Смоленского полков. Давно ждущие своего часа заготовки были вытащены на свет и на реакционные силы армии был вывален не один ушат помоев. Припертые к стенке, не имеющие общественной поддержки они сдавали позицию за позицией.
Вежливый стук в двери прервал мои размышления.
— К вам Николай Павлович, — рыбкой проскользнув ко мне в кабинет, объявил секретарь.
— Пусть проходит. И принесите нам чаю, Андрей, — чуть повышая голос, сказал я в спину уходящему секретарю.
Я отложил переписку в сторону и поприветствовал стремительно вошедшего в мой кабинет Игнатьева. Дожидаясь чая, мы обменялись ничего не значащими фразами о погоде и последними новостями.
— По моим сведениям из окружения Франца Иосифа, император начал подумывать о заключении с нами сепаратного мира, — размешивая серебряной ложечкой сахар в чае, сказал Зубастый Лис едва Сабуров вышел. Несмотря ни на что этот параноик старался, чтобы его слышало как можно меньше ушей.
— Вот как? — удивился я. — И с чего он подумал, что мы его примем?
— Думаю, что настороженность между нами и Пруссией не секрет для искушенных в политике людей. Либо император сам догадался, либо ему намекнули, что более вероятно. Но то, что предложения мира рассматривается вполне серьезно бесспорный факт, — поднося фарфоровую чашечку с чаем к губам, ответил Игнатьев.
— Ну что же, кто предупрежден, тот вооружен, — я последовал его примеру и отхлебнул обжигающий напиток. — Как обстоят дела в Третьем отделении?
— Замечательно, Ваше Величество! Возможность увидеть результаты своих трудов, вселило в моих подчиненных немалый энтузиазм. Сместив акценты, мы все-таки добились практически безоговорочного одобрения развязанной войны.
— Прежде всего, меня интересовало не это, а ваши замыслы по присоединяемым территориям, — уточнил я. С оправданием текущей войны дела обстояли действительно неплохо. Во время Всероссийской этнографической выставки 1867 года, подготовка к которой началась ещё в 1862 году, мы положили серьезное обоснование наших претензий к Австрии. Созданный, по инициативе близкого к славянофилам профессора истории Нила Александровича Попова славянский отдел привлек широкое внимание общественности. Организованный в то же время славянский съезд, куда за исключением Польши были приглашены лидеры партий и движений всех славянских народов, долгое время обсуждался в столичной (и не только) прессе. Затянувшись до 1868 года, съезд изобиловал ярыми русофилами. Умело играя высказываниями в стиле слависта Головацкого из Львова 'Да придут все в сознание того убеждения, что мы по роду и по племени, по вере и языку, по крови и кости искони один народ. Да живет великий, славянский многомиллионный русский народ!', вместе с описанием истории Киевской Руси нам удалось вызвать полное сочувствие угнетаемым русинам.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
