Дочь кузнеца

— И тебе поздорову, Булан! — ответил мужчина, спокойным голосом, привыкшим, что его слышат и слушают, и похлопал старшину по плечу, как старого боевого товарища. — Наконец-то и вы вернулись!

Старшина, ободренный дружеским приветствием, снова подобрался, услышав последние слова. Занила, не пропускавшая мимо ушей ни одного слова, усмехнулась про себя: она впервые слышала имя старшины, но как же оно ему подходило! Мощный и сильный, словно тяжелый меч, висевший у старшины за плечом! Впрочем, может быть, это и было прозвище. В дружине у многих они были: на поле сражения, в разгар жаркой битвы, окликая товарища, дерущегося с тобой спина к спине, нельзя выдать врагу его истинного, нареченного родителями имени: отвернется удача, осерчают предки, оберегающие воина!

— Не серчай, Мирослав! Сам знаю, что еще восемь дней назад должны были здесь быть. Не по своей воле задержались! — старшина нахмурился. — Скажи, сильно ли гневается князь?

Тот, кого называли Мирославом, усмехнулся в седую аккуратную бородку, только подчеркивавшую сильный волевой подбородок, и даже не подумал убрать руку с плеча старшины.

— Князь наш сам знает, когда ему гневаться. А уж с чего ему гневаться на свою верную дружину, даже я сказать не могу, хоть и был советником еще у его отца! — старшина хотел было еще что-то сказать, но Мирослав не позволил ему. — А то я от старости совсем ослеп и не вижу, что у тебя одна телега на трех колесах идет, а половина лошадей без подков? Или я не знаю, что ты со своими ребятами с севера Махейна вернулся, где зима уж месяц как стоит и снегу по колено?

— И то, правда, — кивнул старшина, успокаиваясь, а Мирослав, который, несмотря на все свои прожитые года, только в шутку и мог называть себя стариком, продолжил.

— И уж тем более не привык наш князь гневаться на тех, кто привозит ему богатую дань. Ну и что, что твой отряд вернулся из похода последним, зато по добыче вы далеко не последние! — Мирослав повел старшину вдоль телег. — Много добра прибавится сегодня в кладовых князя. А как все сосчитаем, можно будет и свою долю каждому выделить.

Двое мужчин остановились напротив Занилы. Мирослав внимательно посмотрел на нее и удивленно качнул головой.

— Редкую дань ты привез нашему князю, а еще боишься, что он будет не доволен! — усмехнулся он. Старшина улыбнулся, довольный похвалой, а советник князя продолжил. — Где ты ее взял? Какая деревня обеднела настолько, что не смогла собрать ни одной звериной шкурки, ни одного бочонка меда, ни хотя бы шерсти со своих овец?! Я ведь сам с севера княжества. Я знаю, что там просто так своих детей в рабство не отдают!

Двое мужчин разговаривали так, словно девочки и не было вовсе рядом. Как обсуждали бы любую другую вещь из собранной для князя дани. Мирослав пытливо посмотрел на старшину, и тому пришлось рассказывать:

— Она была чужой в той деревне, где мы ее забрали. Она вышла к ним из леса, и они подобрали ее. Старейшина той деревни утверждал, что всю ее семью загрызли дикие звери. Я не знаю, правда это или нет, они мне сказки всякие пытались рассказывать!

Мирослав подошел ближе к телеге и впервые посмотрел прямо в глаза Заниле:

— Как тебя зовут?

Девочка продолжала разглядывать мужчин, не произнося ни слова. Мирослав подождал минуту, потом оглянулся к старшине.

— Она что немая? Язык должна понимать. Почему она молчит?

— Она все время молчит, — пожал плечами тот и нахмурился: кажется, он начинал понимать, что с данью, которую он привез князю, могут быть проблемы. — Она может говорить. Я слышал. Она произнесла всего пару слов, когда мы ее забирали из деревни. А так все время молчит, сколько ее ни спрашивай!

Мирослав еще раз внимательно посмотрел на девочку:

— Значит, ты так и будешь молчать? — казалось, Занила не слышит его. Советник князя кивнул головой, словно отмечая ход собственных мыслей. — Скрытная, хитрая и упрямая. Хорошую же дань, Булан, ты привез своему князю! — он усмехнулся, скорее искренне веселясь над незадачей своего старого товарища, чем отчитывая его, но старшина опустил голову, чувствуя себя виноватым. — Ладно тебе! — Мирослав, подбадривая, так хлопнул его по плечу, что далеко не хилый дружинник покачнулся. — Надеюсь, она хотя бы послушная?

— Да! — поспешил заверить его старшина. — Очень послушная и очень тихая!

— Тихая, это да! Ни единого звука! — советник князя весело рассмеялся и направился прочь от телег, предоставив сбежавшимся холопам разгружать княжескую дань под присмотром суетливого плешивого писца. Он был искренне рад, что наконец-то из похода вернулся последний отряд. И даже странная рабыня не могла испортить ему настроение: мягкие пушистые шкурки, янтарный густой мед, тюки с шерстью, связки жирной вяленой рыбы, редкий речной жемчуг — кладовая князя и так будет ломиться от всех этих богатств!

— Отведите ее в клеть и не забудьте покормить! — крикнул он, обернувшись, старшине, оставшемуся стоять возле телег, озадаченно почесывая бороду.

Все дружинники из отряда уже разошлись, увели своих лошадей в конюшню, только старшина еще какое-то время стоял посреди двора, наблюдая, бережно ли холопы разбирают княжескую дань, не пропускает ли чего внимательный писец, но вскоре и он ушел. Занила внимательно наблюдала за всем, что происходит вокруг. Какое-то время назад один из холопов согнал ее с телеги: она мешала ему выгружать тяжелые тюки с пушистыми шкурками, и теперь она просто стояла недалеко от телеги. Никто не говорил ей, что она должна делать, куда идти, на нее просто не обращали внимания. Впрочем, к этому Занила уже начала привыкать, наверное, ей даже это нравилось. Вот только была уже глубокая ночь. В походе дружинники в это время уже всегда устраивали привал, готовили сытную жирную похлебку, не забывая налить миску и маленькой рабыне, а после выставляли сторожей и укладывались спать. И теперь Занила хотела есть. Вблизи от ярко пылающих факелов, воткнутых в землю вокруг телег, было не холодно, но она уже устала стоять возле колеса, в животе глухо урчало, а глаза помаленьку закрывались сами — собой. Поэтому, когда щуплый лысоватый писец остановился возле нее, Занила даже обрадовалась.

Писец был уже не молод, под сдвинутой на затылок шапкой были видны глубокие залысины, да и русая бородка казалась какой-то облезлой, торчащей в разные стороны. Светлые глаза, привыкшие щуриться, разбирая или выводя хитрые буквы, сверху вниз посмотрели на Занилу. Посмотрели изучающее, но как-то равнодушно. Мужчина поднял к груди деревянную дощечку, натертую воском, на которой тщательно подсчитывал привезенную дань, и длинным металлическим писалом стал что-то старательно на ней выводить, очевидно, записывая и эту княжескую дань. Потом еще раз, уже мельком, взглянул на девочку, словно убеждаясь в правильности сделанных выводов, и кивнул ей головой:

— Иди за мной!

Он бережно прижал драгоценную дощечку к груди, развернулся и стремительно пошел прочь от телег, которые холопы уже торопились укатить под навес. Занила пошла за ним или, точнее, почти побежала. От долгого стояния на одном месте ее ноги совсем замерзли и онемели и теперь не хотели слушаться ее, а мужчина шел вперед размашистым шагом, ничуть не заботясь, поспевает ли за ним маленькая рабыня. Они пересекли двор, вошли под навес, слабо освещенный дымным факелом, и остановились перед деревянной дверью. Писец приподнял засов и толкнул ее. Внутри оказалась крошечная клеть с устланным соломой полом. Ни мебели, даже самой убогой, ни какого-либо источника света. Занила в нерешительности остановилась на пороге.

— Заходи! — приказал писец. — Здесь проведешь ночь.

Разумеется, кому придет в голову заботиться о комфорте для какой-то рабыни? Странно, правда, что ее не отвели к остальным рабам, обитавшим на княжеском дворе. Эта мысль, мелькнувшая в голове Занилы, скорее обрадовала ее. Она еще раз заглянула в клеть: в лисьей шубе она здесь не замерзнет, только бы поесть принесли, и шагнула внутрь. Тяжелая дверь мгновенно закрылась за ней, только чуть не стукнув ее по спине, и засов опустился на свое место. Занила осталась одна в полной темноте, только спустя некоторое время, когда ее глаза немного привыкли, она смогла разглядеть слабую полоску света, пробивавшуюся из-под двери. Она завернулась плотнее в свою шубу и опустилась на солому в углу клети.

Впрочем, ждать ей пришлось недолго: довольно скоро раздались шаги, остановившиеся возле ее двери. Чьи-то руки подняли засов, и в открытую дверь полился показавшийся теперь нестерпимо ярким свет чадящего факела. На пороге стоял мальчишка-холоп лет семи-восьми, а может быть, такой же раб, как и она. Он был худым, одетым в какие-то обноски явно не его размера, но глаза, ярко блестевшие на чумазой круглой мордочке, внимательно уставились на странную обитательницу клети, о которой старшие приятели, посылая его сюда, уже успели рассказать страшных сказок. Грязные ручонки прижимали к груди миску с дымящимся варевом, накрытую ломтем серого хлеба, и деревянную ложку. Занила мгновенно догадалась, что это посланный ей ужин, и ее желудок, уже начавший было затихать, смирившись со своей участью, вновь голодно заурчал. Она поднялась на ноги и протянула руки к миске:

— Дай!

Глаза мальчишки округлились: ему же говорили, что рабыня все время молчит! Он с такой силой отпихнул от себя миску в руки Занилы, что чуть не расплескал ее содержимое, мгновенно выскочил за дверь, захлопнул за собой дверь и опустил засов, словно Занила собиралась гнаться за ним. Она осторожно опустилась на солому, крепко сжимая в руках горячую миску, откусила большой кусок грубого кисловатого хлеба и принялась есть в полной темноте. Главное: не вспоминать, чем ее кормила мама!

Остаток ночи Занила провела в одиночестве, к ней никто больше не приходил. Она и сама не заметила, как уснула, свернувшись клубочком на соломе, которую сгребла в один угол. Но долго спать ей не дали. Она проснулась от звука шагов, резко села на своей убогой лежанке, разглядывая луч яркого солнечного света, пробивавшийся из-под двери. К ее двери шел не вчерашний мальчонка: шаги явно принадлежа взрослому мужчине. Он остановился напротив ее двери, закрыв собой лучик света, скрипнул поднимаемый засов и дверь распахнулась. Занила зажмурилась от яркого света.

— Выходи! — услышала она над собой.

Занила, одной рукой опираясь о бревенчатую стену, а другой прикрывая глаза, медленно поднялась на ноги и неуверенно шагнула к выходу. Мужчина — немолодой уже холоп, одетый в грязную овечью шубу, пропустил ее мимо себя, и Занила остановилась на пороге клети. Небольшой дощатый навес отделял ее от двора, залитого сияющим утренним солнцем. Посредине двора на массивных столах, специально вынесенных для этой цели из гридницы, была разложена вся дань, собранная в этом году с княжеских подданных. Посредине стояли огромные кувшины с маслом и пузатые бочонки, полные густого янтарного меда, здесь же были навалены связки сушеной рыбы, мешочки с орехами и другая снедь, которой всю зиму будет питаться дружина, да и сам князь не побрезгует. Ближе к краю столов, да и возле них, прямо на расчищенной от снега земле, было собрано самое большое богатство — шкурки пушных зверей. Все тюки были развязаны, чтобы каждый мог подойти, заглянуть внутрь, пощупать, оценить. А с противоположной стороны на столах лежало то, от чего сердце Занилы тревожно заныло: в прозрачном свете морозного утра ярко блестел металл. Домашняя утварь, кованые светцы, лошадиная упряжь и оружие! Тяжелые выпуклые щиты, обтянутые кожей, топоры, шипастые палицы, ножи и, кажется, даже один меч, длинный с витой изукрашенной рукоятью.

Занила не успела разглядеть, из каких еще богатств состоит княжеская дань, потому что пожилой холоп слегка толкнул ее в спину, заставляя шагнуть вперед:

— Иди уже!

Занила, глаза которой уже успели привыкнуть к солнцу, быстро спустила с деревянного настила, пересекла двор и остановилась возле столов. Она прекрасно понимала, для чего ее вывели из клети: без нее дань, собранная дружинниками, была бы неполной. Не задумываясь, она подошла к столу, на котором было сложено оружие, просто оно напоминало ей об отце, неслышно звало к себе, шептало что-то до боли знакомое...

Никто ей этого не запретил: холоп, приведший ее, поспешил исчезнуть — сейчас ему здесь было не место. По другую сторону столов во всю ширину двора выстроилась княжеская дружина. Занила нашла среди бородатых сильных мужчин знакомые лица, тех, что привезли ее, но они не смотрели на нее, словно и не замечали вовсе. Они стояли на одном дворе, залитом лучами зимнего солнца, но какая же пропасть была между ними! Они княжеская дружина, его воины, его надежная опора. И она — дань, которую они привезли ему!

Дружинники стояли молча, не переглядываясь, торжественно держа строй. Но вдруг даже их лица словно закаменели. Занила мгновенно поняла: во дворе появился кто-то очень важный, тот, кого они ждали, князь! Она завертела головой по сторонам, даже не задумываясь о том, почему для нее так важно увидеть человека, которому она теперь принадлежала.

С высокого крыльца княжеского дома, не спеша, спускались трое. Справа шел немолодой высокий воин, тот самый, что встречал отряд дружинников вчера вечером — советник князя. Посередине спускался сам князь — коренастый, плотно сбитый мужчина средних лет с коротко стриженной рыжеватой слегка вьющейся бородкой. Впрочем, Занила едва ли заметила его, потому что слева...

Слева от князя по ступеням крыльца спускался высокий мужчина, одетый в черный плащ, расшитый серебром, его длинные темные волосы были собраны в хвост, а тонкое лицо гладко выбрито. Его темные глаза внимательно изучали происходящее вокруг, а губы насмешливо улыбались, его рука спокойно лежала на рукояти меча, перевитой тонкими кожаными ремешками, до боли знакомого меча... Того самого меча!

Сердце Занилы остановилось, не желая биться!

Она готова была всю свою жизнь потратить, чтобы найти Хозяина, чтобы заглянуть в его глаза, чтобы стереть с его губ улыбку! Но чтобы это произошло так скоро!.. Забыв дышать, не замечая ничего вокруг, она потянулась и схватила первое, что попалось ей на столе: длинный нож с тонким лезвием, и ее пальцы намертво сжались на рукояти. Она бросилась вперед, забыв, где находится, видя только одно лицо, вокруг столов, мимо строя дружинников, вверх по ступеням крыльца... Еще немного! Никто ее не остановит! Они просто не успеют понять, что происходит! Осталось всего пару шагов! Рука Занилы, вцепившаяся в рукоять ножа, сама поднялась вверх... Где-то на краю сознания мелькнули светло-карие глаза князя, полные немого изумления: что делает его рабыня, его дань!? Но Занила видела только Хозяина! Только его глаза темные до черноты. И в них не было ни изумления, ни страха! Его губы продолжали безмятежно улыбаться... Понял ли он, что происходит? Узнал ли он ту, в чье горло вонзил свои клыки? Но он не испугался! И именно это заставило Занилу замереть всего в одной ступени от него. Всего на секунду, но ее оказалось достаточно...

Тупая боль пронзила ее затылок, заполнила голову кроваво-красной пеленой... Занила рухнула на колени, проваливаясь в темноту. Она успела заметить только чисто выскобленные ступени крыльца и чью-то тень, закрывшую от нее солнце.