Ядерный Ангел

— Между прочим, ноут принимает несколько радиостанций. Я тут посидел, послушал немного. Интересно.

— Ни хрена интересного не вижу.

— Зря. Мне удалось сканировать пять радиостанций на УКВ-волне. Четыре из них — пропагандистские нацистские конторы, вроде "Радио Свободной Ливонии" или "Рейхслебен". Но вот одну волну нацики старательно глушат. Сигнал слабый, похоже, работает любительский передатчик. Но это не беда. Если мы раздобудем кое-какие детали, я смогу собрать простенький пеленгатор, и мы засечем, откуда идет сигнал.

— И что дальше?

— Может, нам удастся связаться с местным Сопротивлением.

— Ага, и рассказать им, что я прикончил их товарища в застенке! Давай, собирай свой пеленгатор.

— Опять ты за свое! — поморщился Тога. — А я ведь серьезно...

Я открыл было рот, чтобы эмоционально отозваться о его идее с пеленгатором, но тут Тога зашипел и приложил к губам палец. Мгновение спустя я услышал, как хлопнула входная дверь.

— Разговариваете? — На пороге появилась Кис. Вид у нее был встревоженный. — Боже мой, они вас отпустили!

— Отпустили, — и тут я, невзирая на шиканье Тоги, рассказал свою историю девушке. Глаза Кис потемнели, но она меня не перебивала. Дала выговориться по полной.

— Значит, Ваня мертв, — сказала она и, что удивительно, не стала прятать от меня взгляд. — Это важная новость. Очень жаль, он был хорошим юношей.

— Юношей? — переспросил я. — Да у него вся голова была седая.

— Ему было только двадцать три. — Кис помолчала. — Вы ждете, что я назову вас предателем? Не стоит себя винить. Вы поступили правильно.

— Вот, я же говорил! — взвился Тога.

— Правильно? — Я не верил своим ушам. — Правильно?!

— Это жестокий мир, — сказала Кис. — Иван знал, что его ждет. Он помог вам, а вы ему.

— Я убил его. Безоружного измученного человека. Убил по приказу эсэсовского офицера.

— Вы очень мало знаете о нашем мире. Благодаря вам Ваня умер быстро и легко.

— Ну, знаете! — Мне казалось, что я вот-вот лишусь сознания. — Я уже ничего не могу понять!

— Пленных после допроса обычно отправляют к Рыцарям Ночи, — сказала Кис. — Уж не знаю, что может быть страшнее.

— Да кто такие эти Рыцари Ночи, мать их перетак? Что вы меня ими постоянно пугаете?

— Вы верите в вампиров?

— В вампиров? — Я аж задохнулся, таким неожиданным был вопрос. А еще мне показалось ужасно забавным то, что его задали мне — тому, кто однажды побывал в шкуре настоящего вампира. — Вы это серьезно?

— Серьезнее некуда. Вы видели нахттотеров. Вам ничего не показалось странным?

— Ну, белесые они, как глисты... ой, извините! И глаза у этого Ханса были мерзкие. Оловянные какие-то.

— Много лет назад, — заговорила Кис, — нацистские расовые теоретики пытались установить взаимосвязь между человеческой анатомией и физиологией и принадлежностью к высшей расе. Этим занимались целые институты. Был установлен даже определенный набор антропологических признаков истинного арийца.

— Это я знаю, — перебил я девушку. — Линейками и циркулями черепа мерили.

— Не только. После войны одним из ведущих специалистов по изучению арийского наследия был эндокринолог Манфред Йонге, руководитель медицинского центра "Анненербе" в Ахене. Он считал, что одним из важнейших признаков неполноценных рас считается сильная пигментация тела, волос и радужной оболочки глаз. Йонге проводил эксперимент по уменьшению в организме количества гормона меланотропина. Этот гормон стимулирует синтез в клетках красящих темных пигментов — меланинов. Была создана особая лазерная установка, при помощи которой проводилась хирургическая операция на гипофизе — именно гипофиз вырабатывает меланотропин. Сначала эксперименты проводились на унтерменшах, представителях неполноценных рас, но потом Йонге начал работать с добровольцами, чаще всего солдатами и офицерами охранных подразделений СС.

— Ну и что? — Я был захвачен рассказом Кис.

— Дайте мне сигарету.

Я угостил ее сигаретой, закурил сам. Кис курила жадно и неумело. Было заметно, что мысли у нее в полнейшем беспорядке.

— Эксперименты с расово полноценными особями — светлоглазыми блондинами — дали очень неожиданные результаты, — продолжила Кис, смяв в миске окурок. — У них вообще исчезла пигментация. Со временем они перестали выносить солнечный свет, он вызывал у них люменофобию и сильнейшие ожоги кожи. Йонге даже хотели отдать под трибунал, но очень скоро выяснилось, что у подопытных проявились необычные и очень ценные с точки зрения военных способности. Во-первых, они могли видеть в темноте. Во-вторых, у этих людей развилась поразительная регенерация. У них за считанные часы заживали ранения, смертельные для обычного человека. В-третьих, у них невероятным образом обострились обоняние и слух. Видимо, воздействие на гипофиз совершенно изменило их природу. Йонге дали карт-бланш на дальнейшие исследования. Вот так и появились эти твари. О них известно очень немного, но даже то, что мы знаем о нахттотерах, достаточно, чтобы их бояться.

— Почему вы считаете, что эти... мутанты еще и вампиры?

— Потому что так говорят сами немцы. Они называют нахттотеров Орденом Рыцарей Ночи, Орденом арийских рыцарей-вампиров.

— И вы верите в этот вздор?

— Мне приходилось видеть трупы людей, ставших жертвами нахттотеров. У всех у них были раны на горле и почти стопроцентная кровопотеря. Кроме того...

— Что?

— Я слышала, что нахттотеры устраивают мистические оргии, на которых.... Вобщем, людей они едят.

— Прямо исчадия ада, эти ваши обесцвеченные нацики.

— Вам смешно, да? А люди в автономиях, ложась спать, трясутся от ужаса и мечтают только об одном — проснуться утром. И это повторяется каждую ночь.

— Теперь вы можете их не бояться, — заявил Тога с подкупающим апломбом. — Алексей большой специалист по борьбе с вампирами.

— Вы шутите, Тога, — сказала Алина. — Или в вашем мире...

— Алина, вы все время говорите "мы", — сказал я. — Кого вы имеете в виду?

— Извините, но я... я слышала ваш спор, стоя за дверью, — Кис красивым жестом убрала упавшие на лоб волосы, виновато улыбнулась. — Вы так кричали... Теперь я знаю, что вам можно доверять. Я хочу, чтобы вы встретились с одним человеком. Он может рассказать вам больше, чем я. И он скажет вам, что делать дальше. Вы готовы нам помочь?

— Не просто готов, — я почувствовал, что у меня будто крылышки прорезаются. — Я с вами до последнего вздоха.

— И я тоже, — добавил Тога.

— Хорошо. Сейчас давайте я вас покормлю, а потом продолжим наш разговор.

— Значит, друзья? — Я, чуть живой от радости, протянул Кис руку.

— Друзья, — она улыбнулась, коснулась моей руки кончиками пальцев. — И товарищи по оружию.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Кис сварила для нас суп из армейских концентратов, и мы втроем пообедали. Я несколько раз пытался завести разговор о делах, но девушка советовала запастись терпением. Лишь после обеда она заговорила о главном.

— Сейчас четверть третьего, — сказала она, посмотрев на свой пасс. — Мне нужно идти, готовить бумаги для Штаубе. Ровно в три, Алексей, вы выйдете из дома, свернете направо и дойдете до конца улицы. Там увидите двухэтажный дом с красными стенами, на первом этаже дома расположен магазинчик. Подойдете к хозяину магазина и скажете, что хотите купить настоящую имбирную водку. Он покажет вам бутылку с синей этикеткой. Вы скажете, что вам нужна водка в бутылках с красной этикеткой. Хозяин объяснит вам, что делать дальше.

— А я? — спросил Тога.

— Вам лучше оставаться тут. Все запомнили, Алексей?

— Да. Мы еще увидимся с вами?

— Возможно. Удачи вам.

Кис быстро накинула форменную куртку и вышла из квартиры. Мы с Тогой переглянулись.

— Понял теперь? — спросил меня Тога с упреком. — "Предатель я, предатель!" Паникер ты, вот ты кто.

— Слышь, Тога, я будто заново родился, — Честное слово, я был готов расплакаться от счастья. — Почему все так происходит, а?

— Вот уж не знаю. Сейчас бы чаю попить.

— Что ты там за ересь порол про вампиров? Какой я тебе специалист по борьбе с ними?

— Девушка тебе верит. Нельзя лишать ее веры. И еще, она тебе нравится. Нравится ведь?

— Такая девушка не может не нравиться. — Я помолчал. — От нее свет какой-то идет.

— Леха, Леха, а я и не думал, что ты такой бабник.

— Это плохо?

— Да нет, нормально. Мне Алина тоже понравилась.

— Собираешься поухаживать? — Я внезапно почувствовал ревность. — Так и скажи, чтобы я не лез.

— Я вижу, что ты на нее крепко запал. Нет уж, не буду вам мешать. Но по-моему, ты ее не интересуешь.

— Вот как? И с чего ты это решил?

— Не знаю. Интуиция.

— Знаешь что, Тога? Открой свой лаптоп, включи его и морочь ему жесткий диск. А с Алиной позволь разбираться мне.

— Успехов, — ответствовал Тога и открыл ноутбук.

Я не стал доставать его разговорами, просто лег и попытался расслабиться. Я пережил, пожалуй, самый страшный день в жизни, но теперь у меня была надежда. Осталось только дождаться трех часов и сделать то, о чем говорила Кис.

Нет, ну какая девушка эта Кис! Я внезапно подумал, что Алина очень похожа на мою бывшую любовь Вику Караимову. Такие же темные тяжелые волосы, лучистые карие глаза, тонкий носик, пухлые губы. Внешнее сходство налицо, может быть, именно поэтому Алина так меня поразила с первого взгляда. Но...

Я представил Алину Лукошину рядом с моим счастливым соперником Русланчиком и понял, что такой альянс просто невозможен. Они духовные антиподы. Мир Русланчика — это мир материального обладания, толстых пачек зеленой наличности, обильных застолий с бухлом, дорогих кабаков и саун с девочками, радостей плоти и погони за новыми удовольствиями. Мир, где презирают всех, кто беднее, слабее, кто живет другими идеалами. Где всех, кто не может похвастаться высокими доходами, снисходительно вопрошают: "Если ты такой умный, то что же ты такой бедный?" Мир Кис — это ставший реальностью фашистский "новый порядок". Это власть подонков и расистов вроде герра Штаубе, голод, разруха, всеобщее сумасшествие, беспросветная жизнь в одном шаге от смерти, постоянная борьба за выживание. Это мир, в котором открыто торгуют наркотиками, детьми, рабами и человечиной. То, что случилось со мной в комендатуре, лишний раз дало мне понять, как тяжело в этом мире остаться человеком. Таким, как учитель Лукошин, как несчастный Иван Шумилин. И в этом мире совершенно другие ценности. Алина-Кис никогда бы не купилась на руслановские большие бабосы и на понтовую немецкую тачку. Немецкую, опять же. Она не такая, как Вика. Внешне они похожи, но суть у них разная. По-другому и быть не может: одна родилась и выросла в благополучном мире, вторая напоминала мне одинокий цветок на ледяном ветру. Чем больше я сравнивал Вику и Кис, тем больше удивлялся тому, что когда-то был безумно влюблен в Вику. Да, меня поражала ее красота, ее грация, ее изысканность. Но я не видел — или не хотел видеть, — ее алчности, ее стремления на халяву хапнуть от жизни побольше благ, продать себя подороже и в итоге обзавестись брачной печатью в паспорте, этим главным знаком женской состоятельности, денежным и престижным супругом, дорогой машиной, уютным еврогнездышком и всеми возможностями для того, чтобы холить и лелеять себя, любимую, радоваться жизни, в которой фитнес-клубы, шоппинги, туры по иноземным курортам и пьянки в гламурных заведениях гораздо важнее, чем маленькие радости совместной жизни искренне любящих друг друга людей — радость пробуждения по утрам в одной постели, совместного завтрака, бесцельных, но таких поэтических прогулок по вечерним улицам, радость маленьких домашних праздников с пахучей выпечкой, крепким чаем и визитами друзей. Я усмехнулся, вспомнив, как вкладывал в почтовый ящик Вики стихи Вийона и вирши собственного сочинения, а она намекала мне, что ждет от меня более существенных подарков. Я, глупый романтик, совсем забыл то, о чем с циничной прямотой пела когда-то Мерилин Монро — бриллианты лучшие друзья девушек. Бриллианты, не стихи.

К счастью, я узнал о Большой Ойкумене, в которой, как оказалось, далеко не все девушки похожи на Вику Караимову. Да и там, в России, скорее всего, было так же, просто я не на тех девушек смотрел и не за теми ухаживал. Или все дело в том, что я сам изменился?

Один мой знакомый, талантливый художник, однажды показал мне свои картины. Помню, одна картина меня просто шокировала. На ней был изображен одинокий плачущий уродливый ребенок, прижимающий к груди не менее уродливую тряпичную куклу. Один, в темной грязной комнате, обвешанной кривыми зеркалами, в которых отражался только он, и эти зеркала делали его еще уродливее. Я тогда спросил парня, зачем он написал такой ужас, а он мне ответил: "Хотел сказать, что мир таков, каким мы его видим. Задумайся, что мешает этому малышу перестать плакать, выйти из этой комнаты, выбросить нахрен эту мерзкую куклу? Наверное, ничего. Но он этого не делает. Вот в чем подоплека кошмара".

Может быть, провалившись по воле Вторженца в новую реальность, я вышел из темной комнаты под названием "Бестолковая жизнь филолога Алексея Осташова"? Увидел, наконец-то, что я впустую тратил свою жизнь? Понял, что я достаточно взрослый для того, чтобы перестать держать у сердца сломанную игрушку по имени Вика Караимова?

Если так, то мне есть за что благодарить судьбу...

— Эй, Леха! — вошел в мое сознание голос Тоги. — Три часа.

— А? — Я посмотрел на Тогу. — Да, все понял. Жди, я скоро вернусь.

— Очень на это надеюсь.

— Тога, знаешь что... Не злись на дурака, ладно? Ты мужик что надо. Спасибо тебе.

— Принято. Хватит патетики. И смотри, опять куда-нибудь не провались. У меня нет никакого желания оказаться в этом занюханном мире одному.

Не знаю почему, но теперь улица, на которую я вышел, полуразрушенные обшарпанные дома не казались мне такими безнадежно унылыми, как в первый день. Я без труда нашел нужный дом и вошел в магазинчик. Хозяин стоял за прилавком и нарезал на дощечке буханку серого хлеба.

— Имбирная водка? — Он посмотрел на меня с интересом, тут же вытащил из-под прилавка бутылку с синей этикеткой. — Такая?

— Мне нужна водка с красной этикеткой, — ответил я.

— Дверь видишь? — Хозяин указал мне на облезлую дверь в глубине магазина. — На второй этаж и направо, последняя комната. Тебя ждут.

Я поблагодарил его кивком и поднялся на второй этаж. В последней комнате направо был человек в темном пальто, башлыке и, самое неожиданное, в маске — старой детской новогодней маске медвежонка. На взрослом мужчине она смотрелась на редкость нелепо.

— Пришел? — спросил человек. — Очень хорошо. Учти, я вооружен. Если у меня возникнут подозрения, сразу открою огонь.

— Это твое право. Алина сказала мне прийти, и я пришел.

— А где твой друг?

— Он остался дома. В смысле, у Лукошина.

— Алина говорила, он неплохо разбирается в компьютерах. Это верно?

— Более чем неплохо. Давай о деле.

— Сначала о тебе и твоем приятеле. Кто вы такие?