Ветер и крылья - 5

И успела!

И захлопнуть потайную дверь, и плюхнуться на колени, на специальную подушечку, и изобразить молитву... хотя так и так, слова выходили совсем не те. Вместо молитвы — мат какой-то...

Кого черти принесли!?

Заберите обратно, а!? Она даже доплатит!!!

* * *

Носят ли черти кардиналов? И если да, то куда?

Адриенна теперь ответ знала.

Кардинал Санторо вошел в часовню с таким видом, словно ему принадлежит и дворец, и парочка королевств, и остановился рядом с Адриенной.

— Ваше величество...

Адриенна кивнула, еще несколько секунд приводила в порядок дыхание, изображая молитву, а потом повернулась к кардиналу.

— Дан Санторо? Что привело вас сюда в такое время? Я думала, я буду одна?

У нее даже голос не дрожал! Достижение!

И только тут она обратила внимание на внешний вид кардинала.

Шикарная шелковая ряса, которую и назвать-то этим пошлым словом язык не поворачивается. Скорее — одеяние.

Уложенные волосы, ухоженная бородка, запах благовоний такой, что даже ладан не чувствуется... да что тут происходит, черт побери?!

Ответ себя долго ждать не заставил. Век бы его не слышать!

— Адриенна... разрешите мне звать вас именно так?

Адриенна подняла брови. Ее так и зовут. А что?

— Адриенна, я вас люблю.

Женщина очень захотелось постучаться головой о молитвенник. До пола далеко, а больше ничего подходящего рядом нет...

— Эммм... дан Санторо...

— Анжело. Просто Анжело. Адриенна, я помню, как вы появились при дворе. Вы были красивы, умны, очаровательны, вы были еще ребенком, но женственность уже расцветала в вас. Манила, притягивала... Филиппо идиот, что вас не оценил. Как можно предпочесть вам дешевую вульгарную шлюху? Это даже не смешно! Но именно благодаря его глупости, у меня появился шанс! Когда вы приехали вновь, я с ума сходил, я понимал, что вы предназначены мне судьбой, но ничего, ничего не мог сделать! И сам соединил вас с другим! Если б вы знали, как мне было больно...

Адриенна вспомнила свою брачную ночь.

Нет-нет, ей больно не было. Только кардиналу... правда?

А что он там говорит?

— Тогда у меня не было шансов! Но сейчас, когда его величество умирает...

— С чего вы так решили? — удивилась Адриенна.

— От этих тварей нет спасения. Он умрет, просто чуть позже.

— Не умрет.

И так это было сказано... конкретно и увесисто, что кардинал аж притормозил со своей любовью.

— Адриенна? Вы...

— Я знаю, как его спасти.

— Зачем!? — и такое искреннее удивление в голосе. — Вы его не любите, я знаю. А я... я люблю вас. И помогу удержать страну. Вы будете править, пока ваш ребенок будет малышом, а я... я всегда буду рядом.

На миг Адриенна прикрыла глаза.

О, не говори она с Морганой, не дружи она с Мией, не будь она Сибеллин! Сибеллин, которая давала клятву.

Филиппо пусть решает для себя.

Адриенна точно знала, что она клятву не нарушит. Хватит с них уже... и проклятий, и горя и боли... может, откат ударит по ней. Это не страшно. Но если по ее детям?

Нет. Заранее нет.

Но глаза Адриенна на миг прикрыла. И представила себе... как это легко! Как просто и приятно! Чудесно и вдохновенно! Разве нет?

Позволь себе сейчас расслабиться и упасть в объятия кардинала. И ничего тебе делать не надо. Вообще ничего. Ни спасать Филиппо, ни бороться с Франческой, ни решать... все решат за тебя. Может, даже и сын твой выживет. Если будет удобной куклой, как и ты. А может, и нет...

Чего стоит любовь, выращенная на подлости?

Чего стоит счастье, полученное через чужую кровь, чужую боль...

Адриенна знала ответ. И когда черные ресницы поднялись вновь, кардинал даже отшатнулся. Глаза Адриенны сияли нестерпимо-голубым светом, точь-в-точь, как у ее далекой прабабки. Именно сейчас и здесь она окончательно стала наследницей Сибеллинов. Потому что никто, никто не может отдать наследие, если ты его не примешь.

Всей своей кровью, душой, сутью...

— Ваше высокопреосвященство, мой ответ — нет.

— Что!?

— Я вас не люблю. Я не хочу становиться вашей куклой на троне. И да, мой муж не ангел, и любит не меня, но я его спасу. А там пусть решает сам, что делать со своей жизнью.

— Дура!!!

Когда это мужчины спокойно принимали подобные отказы? Адриенна услышала о себе кучу всего неприятного. И что она дура, и что ее выкинут, и что она отказывается от потрясающих перспектив...

И слушала она это с таким потрясающим равнодушием, что кардинал сбился примерно через пять минут. А может, еще и взгляд мешал.

Сложно чувствовать себя самым умным и важным, когда сапфирово-синими глазами на тебя равнодушно смотрит вечность. Спокойно так, безразлично...

Адриенна знала, что поступает единственно правильно. А остальное...

Остальное в воле Бога. Того самого, о котором точно знают Крылатые. Когда ты — ТАМ, наверху, и только ты и небо, вечное и мудрое... и ты понимаешь, что Бог есть. И это он смотрит на тебя с любовью. Или — Бог есть любовь?

Наверное, и это тоже.

Только есть любовь — и любовь.

Не вырастишь розу в пустыне, на голом песке, и не вырастишь счастье на подлости. Кричи, не кричи, рано или поздно придет ответ. И будешь ты кричать уже от боли, ты, или твои дети... что еще страшнее... вот, как с Морганой.

Как с Эрвлинами.

Они так хотели успеха. Они так хотели себе больше и больше... они пошли на откровенную подлость и сейчас за это платят их потомки. Филиппо Третий понял. Четвертый?

Может, и поймет. Если жизнь носом об стену постучит как следует. А может, и нет...

В любом случае, решать это не кардиналу. И не Адриенне. Она перед алтарем клялась в верности, убийство — это явное нарушение клятвы. И согласие на подобные предложения тоже. Но не объяснять же это кардиналу?

Вот еще не хватало.

Когда женщине это вконец надоело, она встала и пошла к двери.

— Ваше высокопреосвященство, всего вам наилучшего.

— Ты... ты...

Кардинал задыхался, не в силах поверить, что его... ЕГО — отвергли! Вот его, такого... он же потрясающий мужчина, от него все придворные дамы пищат, если он захочет — любая счастлива будет! А эта...

Эта смотрит, словно на слизня!

Да как она смеет вообще!?

— Я тебя уничтожу!

Адриенна даже не обернулась. Слова повисли в воздухе, словно и не коснувшись ее. Глухо стукнул засов.

Фрейлины послушно ожидали. Дремали... Адриенна сделала самое благочестивое лицо.

— Мне надо срочно повидаться с падре Ваккаро и данном Виталисом! Я молилась, и теперь знаю, как спасти его величество!

Уточнений никто не потребовал. Эданна Сабина потащила ее величество домой, а прочие фрейлины разбежались по поручениям королевы.

Надо?

Будет ее величеству и дан Виталис, и падре Ваккаро, и хоть кто... только прикажи! Главное, чтобы королева себя хорошо чувствовала, а что уж ей там в голову придет...

Переубедить всегда можно.

* * *

Если бы ярость была видна... ну, хотя бы ее можно было изменить... старая часовня до краев наполнилась бы ее зловонными миазмами. Кардинала трясло от гнева.

Полетела в стену скамья, вторая...

Гнева это, правда, не уменьшило. Мужчина был в ярости.

Он! Ей! Все!!!

А она!?

Ладно еще он сам! Тут понять можно... ненависть, конечно, клокотала и пенилась, но кардинал был слишком умен и рассудочен, чтобы отрицать логику.

Баба же!

Мало того, что они по определению дуры, так еще и беременная! И вы хотите сказать, что это способствует ясности мысли? Да как беременные чудят, ни одному лекарю в голову не придет! Одну дуру зимой теплой водой отливали... пришла к подруге, позвонила в колокольчик у ворот, а потом смотрела, смотрела, да и захотела его лизнуть. Ага, зимой, на морозе...

Но вот так захотелось, что аж челюсти свело!

Лизнула — и примерзла. И это не единственный случай. Пастыри душ человеческих такого наслушаются... так что ладно! Мозгов у баб нет. Это факт.

И то, что королева... ну, показалось ему, что умная. А она тоже дура. Это бывает. Может, еще и он поспешил со своими чувствами.

Но власть!

Кто отказывается от ВЛАСТИ!?

Он ведь ей предложил править! Предложил корону... сам он жениться на королеве не смог бы, это понятно, сан не позволит. Поэтому правили бы совместно, он бы говорил, что нужно, а она делала...

А она и на это не согласна.

А почему?

Может быть... она хочет все для себя?

А вдруг?

Может быть и такое...

Кардинал сощурился.

Об этом он как-то не подумал. Не сообразил. А тем не менее... это Филиппо — болван. Неглупый, но равнодушный ко всему, кроме своей Франчески. Его вокруг пальца обвести — хоть шесть раз. Адриенна — дело другое, казначей ее хвалит. А чтобы эта старая тварь кого похвалила... да раньше небо на землю упадет!

И канцлеру она нравится.

И министру двора.

И... положа руку на сердце, ему самому — тоже...

Это что же происходит!?

В отличие от того же Филиппо, историю кардинал отлично знал, и как правили королевы... тоже. Она что... она собирается править сама? Без него?

Пальцы хищно скривились.

Любовь? Любовь была скомкана и отброшена в сторону, словно старая тряпка. Кардинал отныне воспринимал королеву, как конкурента. Жестокого и умного.

А значит, и щадить ее не стоит.

Признание? Отвергнутая любовь?

А этого и вообще не было! И точка!

Погоди ж у меня, тварь!

* * *

Адриенна о кардинале и вовсе не думала. Вот не до него было. Вместо этого она разговаривала с падре и лекарем. С обоими сразу.

— Я молилась, — вещала она. — И мне привиделась женщина, которая рассказала об этих чудовищах. Она сказала, сие есть порождение Дьявола. И раны не заживут, пока их не вскроют серебряным клинком и не промоют святой водой. А если рана слишком глубока, ее надо прижечь. С молитвой.

— Святая вода? — пробормотал дан Виталис. — Н-ну...

— Святая вода, серебро и огонь, — четко озвучила Адриенна услышанное от Морганы. А что? Она даже не лгала. Она молилась. Она получила ответ. А кого вы там себе вообразили, ваши личные трудности.

Мужчины переглянулись.

С одной стороны... о беременных бабах у них было примерно то же мнение, что и у кардинала.

С другой... а что такого невероятного говорит королева? Леверранское чудовище видели оба, и оба считали, что такая тварь сама по себе не вырастет. А раз это не Божье творение, то дьявольское. Это понятно.

Если волки той же природы... а ведь могут! Мужчины их хоть и не осматривали, но... то-то и оно, что — но! Святой водой раны никто не промывал. А если действительно попробовать? Да с молитвой?

Может оно навредить?

Знаете, ситуация такова, что навредить там уже вряд ли что-то сможет. Раны хорошо заживают разве что у Делука, но там не совсем рана. Там клыки размозжили плечо, но в тело-то клыки не вонзались! Потому и заживает...

А вот у остальных...

Да, стоит попробовать!

Мужчины переглянулись, и падре Ваккаро решился.

— Я... мне нужна вода и соль. И я освящу воду...*

*— насчет соли — не уверена. Где-то в святой воде растворяют соль, где-то нет. Но пусть в данном случае будет, прим. авт.

— А я пока найду клинок, — вздохнул дан Виталис. — Серебром мы мало пользуемся, металл мягкий, не заточить...

— Нужно серебро, — развела руками Адриенна. — Не посеребрение, а именно, что серебро.

— Я понял. Будет. И жаровня... но начнем мы не с его величества.

Падре согласно кивнул.

Адриенна пожала плечами.

— Как хотите. Я могу присутствовать?

— Да, конечно, ваше величество, — ответил за двоих лекарь. Адриенну он оценил по достоинству, эта не будет кричать, плакать, падать в обморок... в крайнем случае, сядет в уголочке и посидит спокойно.

— Еще одно. Это будет чем-то сродни экзорцизму. Человека будет корежить, он будет кричать, корчиться...

— От святой воды? — серьезно посмотрел падре.

— Сами увидите. Поэтому до начала очищения бедняг надо будет привязать.

Мужчины закивали.

Ладно, это и при других процедурах рекомендуется. А с остальным... посмотрим.

Мия

К служанкам эданны Франчески Мия подойти не рискнула. Девушки выглядели такими... злобно-зашуганными. Сразу было видно, что им достается от хозяйки.

Но и сами они смотрели на мир нежными взглядами голодных гадюк. По себе, что ли, подбирала?

У таких ничего не выспросишь...

План пришлось менять на ходу.

Таверна — место бойкое, оживленное, и никто из конюхов, решивших пропустить чарочку после тяжелого дня, не удивился, когда хозяин, кланяясь и извиняясь, попросил разрешения подсадить им за стол парнишку.

Поест, да и уйдет... уж пожалуйста, ньоры, не гоните? Мальчишка хороший... коней любит...

Ньоры гнать и не стали.

Парнишка сидел, жевал кашу из большой миски, потом как-то вставил слово в разговор, потом второе...

Конюхи и не поняли, что примерно через полчаса рассказывали парню об арайцах, которые стоят в конюшне эданны.

И такие они, и сякие, и красавцы, и умницы...

Мия кивала, поддакивала. Да, арайцы — они такие! Не конь — чудо! Просто чудо!

Небось, эданна и на корма не скупится? Как же можно на такую красоту и жалеть?

Нет, не скупится. При всех недостатках эданны Франчески, к своему имуществу она относилась очень трепетно и нежно. Лошадь — это имущество. Оно ценное, важное, нужное...

Кстати, как и карета.

И паланкин.

Вот носильщики... тех она не слишком берегла, новых найти всегда можно. А паланкин — жалко! Там отделка из жемчуга! И полог из бархата! Пурпурного!

Вот об этом и говорили конюхи. Мия слушала, поддакивала, и быстро выяснила, что эданну Франческу частенько так отвозили в один и тот же дом. На одно и то же место.

Ивовая улица, называется.

И домик описали, зелененький такой, уютненький, там еще шесть ив рядом, хотя они там везде, но вокруг этого дома — особенно. Там даже маленький фонтан во дворе есть.

А все равно — неуютно.

Казалось бы!

Ивы шелестят, фонтанчик журчит — расслабляйся! Ан нет!

У всех, у всех, кто появлялся в этом доме, у всех портилось настроение, всем хотелось сбежать, а лошади...

А эданна туда вообще никогда верхом не ездила.

Мия едва не вскинула руку, сжатую в кулак. Есть! И кто это у нас такой хороший в домике обитает, что его лошади не любят?

Она собиралась разобраться с этим вопросом в ближайшее время...

Адриенна.

Дану Габриэлле Казини было уже все равно.

День, ночь, люди, нелюди...

Добили бы уже, что ли?

Он лежал в горячке и бредил, бредил, бредил... не особо разбирая, что вокруг и где он сам. С него и решили начать, как с самого тяжелого.

Привязали веревками поперек тела, на всякий случай зафиксировали руки и ноги, и дан Виталис недрогнувшей рукой вскрыл первую рану. Серебряным ножом.

— Матерь Божия...

— Господи Святой Иисусе Христе, Сын Божий. Обращаюсь к тебе с молитвой...

Падре Ваккаро едва не подавился святыми словами, потому что...

Не почудилось ему! Ни разу!

От раны словно бы черный дымок поднимался. Едва заметный, истаивающий на серебряном лезвии, но был же он! Был!!!