Прогрессор молча собрал кастрюли с пола. Вид у них был на редкость негигиеничный — черные да закопченные, а в самой маленькой — еще и два таракана бегают. Кушать, бедные, хотят. На улице нет ничего интереснее коровьих лепешек и типа возле колодца. Петух где-то орет. Тип ведро из колодца тянет. В хате напротив печку растопили, дым из трубы пошел. Вылезла из сарая дряхлая бабка, курицу белую за лапки держит, та кудахчет не своим голосом. Тип ведро наполненное с крюка отцепил, в хату понес. День, кажется, дождливый будет — уже небо затянуло. О, таинственная девица прошла. Какие ноги... Но не для тебя расцвел цветочек... Тип на нее вчера облизывался весь вечер, причем буквально. Жутковатое зрелище было. Прям как Волк у Кинга, такой же здоровый, лохматый и тупой. Лось посмотрел на засаленный канат, которым вытягивали ведро, на черную от грязи ручку ворота и решил отложить умывание на неопределенный срок, до взятия, скажем, Херсона. Там же должен быть водопровод! Да и с остальным было как-то не очень — обрез, с выцарапанным на стволе цветочком, шесть патронов с дробью, вроде бы еще рублеными гвоздями можно заряжать, одежда, джинсы жаль до соплей. С Крысюка, что ли, американские штаны стребовать? У правого кроссовка уже подошва малость отклеилась. Да и нога ноет, хоть и рана зажила. А вот и Крысюк, ищет деготь по селу. Эстет недобитый, ему не нравится, что колеса при движении скрипят. В шесть утра. Хоть обоз вчера починили, возились чуть ли не до ночи. И еще один на свежий воздух выполз, рука на косынке, сломал он ее, что ли? Зевает, аж челюстями хрустит.

О, и Митенька объявился. Сторонится. И так за вчерашнее неудобно. Командир на улицу выскочил. С чего бы это? Тараканов на завтрак наелся? — Ану марш в хату. Все.Вот тут прогрессор понял, что день уже выдался препоганым. — И как это называется? — эсэр поставил на стол какой-то стеклянный флакон с притертой пробкой. Во флаконе был белый порошок, примерно треть сосуда. — Кокаин? — пискнул гимназист.— Правильно. И я хочу знать, куда делась треть флакона. — Высыпалась? — Гвоздев еще не проснулся как следует, а на голодный желудок соображал плохо.— Нет. — Может, флакон треснул? -гимназист горел желанием помочь. — Целый флакон. Надо у остальных поспрашивать. У вас алиби есть. Семен, ты ночевал не здесь — Гвоздев кивнул — студенту было не до того — Лось покраснел по уши — ты тоже — гимназист умильно посмотрел на командира.— Палия проверить надо. Он по улице шастает ,— предположил гимназист.— Проверю,— командир смотрел в окно,— найду сволоту— устрою ему вивисекцию.— Что?— Лось не понял, что именно хотел устроить командир.— Операцию без наркоза. Нечего анастетик уводить.— Или ей,— Гвоздев дожевал остатки яичницы со сковороды,— может, это белогвардейска диверсия.— Или ей. Женщина более чувствительна, вполне может взять себе для успокоения нервов и боли при определенных состояниях. — Расходитесь. Коней проверьте, оружие лишний раз почистите. До Могилы нам два дня ехать. "Тоже мне, Грязный Гарри нашелся! Даже не обыскал никого!" — думал прогрессор, заглатывая соленые огурцы, хлеб и сало по дороге к месту дислокации Демченко.

Тот удивленно выпучил единственный глаз на кроссовки, только подошву сильнее оторвал. Нет, гвоздями тут не прибить. Потому что никак. Босым походишь. Да, командир тут уже был. Прошерстил усю телегу. И мои карманы — тоже. Пошел трясти своего бандюгу. Лось мысленно пожелал одноглазому "всего хорошего" и решил навестить таинственную девицу. Увы, Зеленцова могла служить иллюстрацией к мифологическому сюжету "девственница, укрощающая чудище", а точнее — вычесывающая лохматую и на редкость дурную башку Палия. Вшей у него хватало на дивизию. Или на полторы. А что ж еще с этим бандитом контуженным делать? Ведро-то он принес, и теперь умаялся. Вполне закономерно. Сказано тебе — лежать неделю, вот и лежи. А не выкаблучивайся перед непонятно кем непонятно зачем. Мозг — орган нежный, даже у тех, кто им не пользуется. На кухне крутился Паша, проливая горькие слезы. Лук, хоть и прошлогодний, но злючий, что твой донской казак. Лось понял, что завтрак будет весьма нескоро. По улице шастал командир. Опросить отряд в сорок человек — для этого ж время нужно. Да и получится ли налет? И на что этот налет будет? И до какой могилы ехать? Придумал же кто-то название. Пробежала женщина, волоча за собой растрепанную девицу. За косу. Командир остановился, сказал что-то странной парочке. Хлопнула дверь. Лось осторожно выглянул из кухни, хлеба в доме не было, пришлось жарить нечто, похожее на лепешки. — Та я его тогда по морде и пуговицы оборвала, — всхлипывала девица, — так он потому и не смог. И в окно, тикать. Он еще носом шморгал, когда на меня накинулся, — девица разревелась окончательно. — Вот кто у меня в сумке лазил,— прошипел эсер,— убью, когда найду.— А как? — удивилась мать пострадавшей.— А вы мне хату покажите, где ваша дочка спит. И кровать — тоже. Может, что и найду. — Гражданочка, а еще что-то запомнили? А ему вы рожу не расцарапали?Девица трубно высморкалась. Покачала головой. Лось плюнул на завтрак, тем более уже и лепешки прожарились, сказал Паше, чтоб и ему оставили, и, схватив обрез, понесся за командиром. Хата была богатая, с обоями в цветочек и половичками. И кровать пострадавшей была пышная, с пятью подушками и кружевным покрывальцем. Возле кровати валялся листок бумаги, скрученный фунтиком.— То не ваше?— эсэр нагнулся, поднял инородное тело. В фунтике оставалось немного белого порошка. И похоже было, что это не соль или там сода. Импровизированный сыщик плюнул на палец, смахнул им остатки порошка, облизал палец, передернулся.Лось, в свою очередь, пока командир отплевывался, вспоминал, у кого в селе может быть доступ к белой бумаге. Хорошей тонкой белой бумаге. У Паши — тетрадки и носовые платочки, но тетрадки в линейку, а у платочков не та структура. На них цветочки вытиснены. А тут — обычный белый лист. Командир, отплевавшись и зажевав остатки кокаина моченым яблоком, принялся ворошить кровать. А вот и пуговица! Белая, с синими нитками в ней. С полустертым гербом. Не орел двуглавый, а какой-то вензель. 1Г можно прочитать. — Пойдем брать гимназиста, — эсэр невесело улыбнулся. Лось икнул. Такой приличный мальчик с виду был. Вел в блокноте дневник. Сколько ему? Шестнадцать, семнадцать или даже меньше?

Паскудника на постое не было. А хозяйка хаты была глуха, как пень. Белье, а точней— подштанники жевала меланхоличная серая коза. А на столе лежал небольшой блокнот в синей коленкоровой обложке. С тонкими белыми страницами.— Ну молодежь пошла. Я в его возрасте такого себе не позволял. Лось не ответил. Воспоминания командира его как-то не интересовали. Вот дальнейшая судьба Митеньки — это да.— Маленькая везучая гнида. Он у меня месяц жрать стоя будет. А то и два. Он сам не знает, какой счастливый,— эсэр достал из кармана браунинг, навел на дверь. За окном хозяйка отгоняла козу. Впрочем, белье можно было выкинуть. Или подарить кому-нибудь одноногому, без правой ноги по колено. А вот и эта сволочь! Лось предусмотрительно слез на пол, командир и без того сидел так, чтобы его не было заметно в окно. Окно, впрочем, было грязное и практически непрозрачное.— Твоя пуговица? — гимназист сначала дернулся за револьвером, но заметил обрез и резко успокоился.— Вы не имеете права!— Да ну. Лист из блокнота — твой, больше в селе такой бумаги ни у кого нет, пуговицы у тебя не хватает, нитки свисают. А ручками тут не дрыгай, у меня нервы испорчены царизмом. — И что дальше?— Какие мы храбрые! Увел у меня кокаин, обидел честную девушку и еще спрашивает. Сам подумай. — Отдашь под трибунал? — Нет, пострадавшие надерут тебе задницу. Нагайкой. И твое счастье, что девушка сильная попалась. Или ты марафет не для храбрости нюхал? Что, уже импотенция настала? Бывает. Не всем стать отцами.На Митеньку было жалко смотреть. Бравада сменилась неподдельной обидой.— Ударите — повешусь. — Юный Вертер! Ты хоть раз повешенного видел? Чего глазками хлопаешь? Давно не обделывался? Будешь висеть в сарае с синей рожей, высунутым языком и расслабленными сфинктерами. Будешь, будешь. И хоронить тебя тоже никто не станет, а назовут дураком и выкинут труп за околицу волкам да собакам бродячим. Кому оно нужно, с самоубийцей возиться?Гимназист всхлипнул, расстегнул ремень с кобурой, швырнул на пол. Лось быстро схватил оружие, пока это убоище не передумало. Эсер цапнул гимназиста за ухо, пинками повел к оскорбленному семейству.— Вот этот гаденыш. В вашем распоряжении. На час. Приятного времяпровождения!Прогрессор только хмыкнул.

Боеспособная часть отряда, дезертиры, матросня и уголовники, собралась ближе к полудню. План экса был таким — доехать до Могилы, там Демченко прояснит ситуацию с кумом. Если эшелон будет ехать — испортить пути. Если будет стоять — увести столько, сколько сможем. Вагон только перед этим отцепить надо. Добираемся мелкими группами, контры на станции много. Едет себе тачанка, маками размалеванная. Максимку в сено зарыли, сверху два мешка прошлогодней капусты плюхнули — мирные люди, едем капусту продавать. Мирные-мирные, Крысюк даже рубашку цивильную напялил, глядит невинными глазыньками. "Трудолюбивый пейзанин", одним словом. Трохим тоже усиленно изображает затюканного мужичка, хоть бы додумался свою куртку не расстегивать. Мало того, что тельняшка драная, так этот сознательный боец еще и татуированный. И нет, чтоб бабу голую или там русалку с вот такенной грудью — лозунг. "Долой самодержавие!". А Лось — никого не трогаю, хромой и ничерта не вижу. Может, кто-нибудь очки продает? Подобралась компания, все с особыми приметами, гадам золотопогонным на радость. Прогрессор сплюнул куда-то в степь, свернул самокрутку из остатков белогвардейской листовки, — вступать в армию Деникина ему как-то не хотелось, вернул кисет законному владельцу.— Свой табак иметь надо.— Угу,— Лось чиркнул спичкой о штанину. Спичка завоняла. — Кто подпалит сено, того и прибью, — оживился Трохим.Прогрессор пожал плечами. Спички упорно не загорались. Крысюк чихнул. — Безопасные спички. Прямиком из Франции.— Угу. С города Ипра. Пятая спичка наконец-то зажглась. Ну, не "Мальборо", глотку дерет, глаза слезятся. А вот Крысюк — с десяти лет курит. И ничего.

А что еще в тачанке делать, если править не умеешь? Ну спать еще можно. На двух мешках капусты и пулемете под тонким слоем сена. Да и то — повезло. Едешь себе с комфортом, а остальные верхом добираются. На станцию Могила. И страшно, ох и страшно. Это им хорошо, воевали в Первую Мировую. Бывший студент рассмеялся, чуть не подавивишь самокруткой. Трохим аж дернулся. Ну он зашу-ганный малость, после невинного пересказа Кинга передвигался по улице короткими перебежками, пока на него не рявкнули чуть ли не всем отрядом, что туточки не Америка! И кукуруза тоже не растет! Ничего-ничего, я еще и не то знаю, скотина балтфлотская, толь-ко попробуй меня еще раз так обозвать! О, а вот вдали чего-то намечается. Наверное, станция. И гомон слышно. Мать вашу! Патруль! Трое. Поручик, какой-то мелкий с синими погонами, юнкер, вроде бы, и рядовой. — Капусту продавать едем, пан ахвицер. — А почему вы не в армии? — влез юнкер.— Та тут один слепой, а второй — дурной.Крысюк тихо и спокойно жевал самокрутку.— И давно это с ним?— Да с германской войны. Контуженный на всю голову. Его в окопе трошки завалило.Юнкер слегка изменился в лице и начал рыться по карманам. После недолгих поисков он извлек из правого кармана брюк здоровенный леденец в бумажке, классический петушок на палочке.

— На, хорошая конфетка, вкусная,— протянул Крысюку. Тот невоспитанно зачавкал. Базар как базар, у телег собачка лапу задрала, люди толкаются, товару всякого на те телеги навалено. Вот женщина что-то продает. Холодец. Немножко зеленый. Вон кого-то бьют — спер ворюга с возу ведро. Кот на крылечке станционном сидит, рыжий да наглый, вылизывается. Вот тетке гнилую капусту Трохим всучил. И не стыдно ему? Мелькнул в толпе мужик в сером пиджаке. Только командира не хватало. Спросить бы у него, как его звать, а то неудобно как-то. Вот патруль знакомый проходит, уже в третий раз. Вот дядько сельский край у плаката отрывает потихонечку. Та что ж это делается! Та им наша тачанка медом намазана? Четвертый раз проходят. А поручик на Крысюка поглядывает. Тому хоть бы что — сидит на мешках, и дрыхнет в сидячем положении. Прогрессор в четвертый раз пересчитал деньги— десять рублей (деникинских, с Царь-колоколом) , какие-то непонятные карбованцы, одна керенка — а не зря Трохим той тетке такую капусту дал!, коржик. На смальце. Вкусный был. Две немецкие марки. Издеваетесь?— Пройдемте с нами! Ойй. Тетка пожаловалась? Коняку не там припарковали? Если начать стрельбу, то гарантированно останемся без патронов... . — А капуста?— Не беспокойтесь!И денег на взятку нет. Крысюк зевнул, уставился на трех крепких солдат. Трохим выглянул из сортира, тихо подобрался к чьим-то лошадям, резанул повод, взлетел на конскую спину — хрен догонишь!В комендатуре не было ничего интереснее портрета Корнилова на стене, а может, и не Корнилова, и поручика за столом— Комитетчик!— Поручик Логинов. Давно не виделись. — махновец глядел спокойно.— И как тебе свобода, комитетчик? — Лось чувствовал себя неуютно. Его тоже держали двое. Да и выражение лица у поручика было довольным.— Нормально. Еще б всякая шваль не лезла, совсем бы хорошо было.— Неужели?— поручик кивнул.

Прогрессор не успел понять, когда конвоир ударил, но Крысюк резко обмяк. В вертикальном положении он остался благодаря поддержке солдат. — Комитетчик, а это еще кто?Крысюк поднял голову, матюкнулся сдавленно.— А я знаю? Придурок один. — А почему придурок?— удивился конвоир.— Потому что ему насовали всякой дряни вместо денег. — Что делали на станции?— их благородие соизволил обратить внимание и на второго задержанного.— Капустой торговали. А мне какая-то сволочь вместо денег заплатила коржиком. — Капустой торговали,— поручик опять кивнул. Бывший студент ляпнулся на пол. А Крысюк сильней, чем выглядит. Ну по почкам зачем бить? У меня там и так камни. — Комитетчик, а твой дружок куда делся? Дезертир от австрияков?— Помер. Пулю схватил и все. — Не сошлись во мнениях по поводу Кропоткина?— Пока некоторые пили в Киеве шампанское и лечили триппер, мы били немцев.— Как пафосно! Будто на митинге!На этот раз Крысюк грохнулся на пол. Вернее, на товарища. Студент только квакнул. — Что делали на станции?Лось задушенным голосом высказал свое мнение о родителях поручика, царе, родителях царя и выразил надежду, что поручик купит себе очки. — Вы оба будете прекрасно выглядеть на вывеске.— Дык нету вывески! Название на самой станции написано,— вмешался конвоир.— Этих — в подвал, пусть поживут пару часов. А вы — стройте виселицу! Подвал находился в соседней комнате. Еще там, кроме люка, было три старых венских стула без сидушек. И сытый паучище под потолком. Один из конвоиров, сопя, открыл люк. Двое других стали подталкивать задержанных. — А в подвале что? — не удержался Лось.— Пусто. Может, ряднина какая лежит. Раньше огурцы в бочке стояли. Огурцы поели, бочку кто-то забрал. Ну крыски еще бегают. С крысенятками. Студента передернуло. Хорошо еще, хоть слезть вниз позволили. А вот и Крысюк, слазит медленно. И крышку закрывают. Темнотища, как в гробу. Слышно, как товарищ дышит.О, зажигалка. Чудом не разбилась. А газ уже закончился. Только клацать и можно.А подвал низкий, сидеть и лежать удобно — а встать — головой в люк упираешься. — Хлопцы ведь успеют?Крысюк долго не отвечал. То ли думал, то ли с силами собирался, то ли спал.— Не. — Вдове твоей плохо будет.— Я не понял, а чего это ты за мою жинку беспокоишься? Ее, може, и в живых уже нема, я ж не знаю, кто то село теперь занял.Студента затошнило от испуга. Скрипнул люк. Пожалуйста, пожалуйста, пусть это будут свои! Но на плечах у незнакомого солдата были погоны.