Гаммичи там уже сидит. Сквозь табачный дым блестят его глаза. Заметил доктора, вскакивает, задевает кого-то. Его ругнут, но свары не будет, ибо "Берлога" — заведение спокойное.
Полноватый растрепанный парень, укутан еще по-зимнему. И видно, что школяр: чего связываться с таким-то? Харрунга проходит к столу. Вкусы доктора юноше Гамми уже известны — соленый огурец, порезанный кружочками, пиво светлое озёрное.
— Простите, мастер, что я Вас вытащил. Мне в лечебнице сказали, где Вас искать, я и рванул... Ничего?
— А чего? Что за обстоятельства?
— Во-первых, Минору всё врет! Не душила она никого. Причина смерти другая. Отравление, кажется. И сдается мне, что дурманом. У мастерши Алилы были дома с досмотром, искали — как дурман ищут, во всём съестном. Во-вторых, в деле замешан Талли. Тот самый марбунганский Талли! Я тогда, летом, не обознался: он правда в Ларбаре теперь.
— Дурманщик и проповедник?
— Да! Здесь он вообще, как жрец, в пестром облачении ходит. И по-моему, всё это он и подстроил. Квартира — его, где Минору нашли и тело. Женщина та, которую... В общем, она с ним жила. То ли сестра, то ли жена, или еще какая-то родственница. Он ее, видимо, зельями и снабжал. Как нас с ребятами тогда в Марбунгу. А если он и Минору тоже дал какой-то дряни? Вы, мастер, могли бы это проверить?
— Что проверить: употребляла ли она дурь? Как врач — мог бы. Только кто ж меня допустит...
— А если допустят? В участке стражничий врач Минни смотрел. Сказал, что когда ее забрали, она не была "под воздействием"... А если раньше — это же особое обследование нужно, да?
— Да, если они сочтут нужным.
— Сотник мастерше Алиле сказал, что если по настоянию ответчика, то есть нашей стороны, то разрешение дано будет. И вот еще что. Если обследоваться... У Вас есть знакомый хороший лекарь по душевным недугам?
— Нет. Но такого и мастерше Магго не составит труда найти. А сам ты за Минору ничего не замечал? Дурманщиков-то ведь видно. Особенно тем, кто с ними близко общается.
— Нет. Уж я-то заметил бы, я же сам торчал, можно сказать. Какое-то время... Или... Нет, только не Минору. В смысле, только не дурь. Насчет безумия... По-моему, тоже — нет, хотя... А кудесника какого-нибудь Вы не знаете, кого можно было бы позвать?
— Его, если нужно, тоже без меня отыщут.
И то сказать: чтоб у сотника Охранного Ведомства не было на примете подходящего чародея? А вот этот Талли мне очень даже любопытен. Судя по тому, что Гаммичи о нем рассказывает. Хотя — чего это я? Совсем даже не любопытен. Не хочу я ничего знать про коронных подстрекателей.
— Мастерше Алиле самой бы сейчас доктора нужно, только не понятно, какого... Очень, очень всё это тяжело. К Минору пока не пускают. Спрашивают снова и снова одно и то же: не замечали ли мы чего-то необычного в поведении Минни в последнее время. А чего именно? В том-то и дело, что она никогда, ни разу в жизни не ушла в гости или еще куда, матери не сказавшись. Чтоб дома не ночевать — какое там... То есть в эти дни ее где-то, видимо, удерживали насильно. Иначе она хоть записочку домой послала бы. Держали — и так запугали, что она теперь стражникам не признаётся, кто это был. Или тут не в страхе дело, а в помрачении ума. От чар, от снадобий каких-то, не знаю... Мастерша теперь не знает, как с Минору говорить, когда свидание разрешат. Себя корит: якобы, недосмотрела. Меня тоже. Вроде как я и сам недотепа, и на Минору влияю в эту же сторону... Да я понимаю, что виноват. Я-то знал про Талли! Видел, как он крутился возле храма на Чайной.
— Постой, Гамми, не тараторь. Ты лучше вот что скажи: дяде ты про этого Талли рассказывал? Летом или хоть сейчас?
Просто перевести дух юноша не может. Должен закурить: лечебную легочную папиросу. Иначе приступ удушья обеспечен. Так оно и случилось однажды в Марбунгу. И не сидеть бы теперь Гамми Нариканде в "Берлоге", если бы не мастер Харрунга.
— Да, летом. Дядюшка мне ответил, что примет к сведению. А получается, что Талли до сих пор в городе, на свободе. А между прочим, по марбунганскому делу он в розыске должен быть, срок давности еще не истек.
— А может, дело-то вообще закрыли, а тебе и не доложились?
А если и не закрыли, то уж этот тип по нему разыскивается едва ли. То, что "Талли" — человек сотника Нариканды, так этого, может быть, один только Гамми еще не разобрал. Когда господина сотника из Марбунгу в Ларбар перевели, он меня с собою взял. Мог и мастера Талли захватить. Не одному же Харрунге быть любимым осведомителем господина Нариканды. Прямо боярин какой — разъезжает по Объединению с собственной дружиною стукачей.
Теперь подумаем: а знал ли тогда в Марбунгу господин Нариканда, с кем собственно связался сын его брата? Сдается мне, что все-таки знал. Но ограждать Гаммичи от сомнительного общества не стал. Почему? Не затем ли, чтобы в случае облавы разыграть встревоженного родича: не стреляйте, дескать, там мой племянник! Тем самым любимца своего Талли оберегая. Как его, сотника Нариканду понять — кто ему дороже: осведомитель или родственник?
Второй раз Гамми на ту же удочку не попадется. Ничего, теперь его Минору заменит. Тоже — человек не посторонний. Так что не беспокойтесь, мастер Талли, работайте себе в удовольствие. Господин Нариканда прикроет в случае чего. Если не собственной, так грудью ближнего своего.
Дурак ты, Гамми. Вот как есть — дурак. И Минору — дура, и Алила — тоже. Да и я вместе с вами. И вообще — меня уже дома ждут. Тамми и так не понравилось, что я на ночь глядя ушел. Вернусь — опять ругаться будет, небось... Эй, половой, водки!..
Часть вторая. Запросы
15.
Шестнадцатое число месяца Целительницы, начало одиннадцатого утра.
Старая Гавань. Двор между домами 14 и 18 по Сточной улице, дощатая уборная.
Первый посетитель, человек в стеганке нараспашку
Второй посетитель, мохноног
Жители Ларбара любят свой город. Чтобы несознательные сограждане не загадили его почем зря — почти в каждом дворе оборудовали деревянные общественные уборные. А там, где таковых не имеется, на стенах домов, над арками и подворотнями так и написано: "Нужника нет". И не заходите, мол, понапрасну.
Куртка у человека украшена хитрым узором: словно бы вышивка, но вместо бусин — гайки, заклепки, всякая слесарная мелочь. Блестящие штучки складываются в букву "гай" — Чашу Водной Владычицы.
По обличию мохнонога сразу видно — беззаконный торговец. При себе у него объемистый ранец с товаром: вингарский табак, канирские шпульки, запасные части к часам, горелкам и любым бытовым приборам, свёрла и прочая привозная снасть для работ по металлу. Но человек на всё это богатство даже не глянул.
— Ну, мастер? Выкладывай, что у тебя.
— Экий Вы скорый, уважаемый. Я ж Вам, вроде бы, ничего не задолжал? И сговаривались мы, кажется, не за бесплатно?
— Знамо дело, деньги будут. Да только басенку — вперед.
— Ну и какие же басни Братству придутся по вкусу? Могу про белку и ежа, могу про барсука в колодце, могу про кувшин.
— Да мне бы лучше про Трудящихся. Что они там против Семибожия клепают?
— Эх, да тут ведь как? Будь у них хоть какой-нибудь манифест или, скажем, меморандум — я б Вам рассказал.
— Мимо — чего?
— Меморандум. Я говорю, что по части ясности устремлений вы с Союзом идете вровень.
— Мастер, ты мне голову-то не морочь. Если есть какие сведения — давай их сюда. А нет — так и разговору нет.
— Как это так "нету"? Я по всему Ларбару будто влюбленная мартышка ношусь, стараюсь для них, разузнаю. В шести местах и четырех разных гильдиях числюсь. В прямом смысле слова жизнью рискую, потому как в МСТ народ горячий — долго разбираться не станет. И что же слышу вместо благодарности: "Нету — так и пошел вон!"? А вот есть. Есть!
— Ну, и?..
— Ну и ничего не вижу. Ни одной из пяти тысяч королевских ланг.
— А я ничего и не слышу пока, мастер. Кроме причитаний.
— Да. А слезы наши, мохноножьи, ничего для вас не стоят? Половину — вперед.
— Половина — это... Это две тысячи с половиной будет.
— Три.
— Это как?
— Если я говорю — "половину", я имею в виду лучшую половину.
— Ну хорошо, держи.
— "Дуля".
— Чего?!
— "Дуля". Корабль такой. Прибывает девятнадцатого числа.
— Н-да... Это "Фига" что ль? Хоть бы "Вишней" назвали...
— Все вопросы — к Гандаблуйскому пароходству. На самом деле он "Капитан Дулия". Был такой первопроходец. И не путайте с проходимцем.
— И что — "прибывает"?
— Ежели задержатся, то двадцать первого или двадцать третьего. Кабак "Петрушка" на Кисейной. Передача товара назначена — за час до полуночи. Трудящиеся, во всяком случае, так сговаривались. А когда вам там надо быть — сами решайте...
— Ну, "Петрушка". А там? И что за товар?
— Матросы с корабля. Один из них — древленской породы. Другой — местный. Груз по объему и весу небольшой. Заготовка для очень мощного оружия, которым МСТ и надеется вас изничтожить.
— Ээ, мастер... Это им сперва нас еще поймать надо.
— Очень трудно, да! Будто вас на Башенной не бывает.
— Да не вовсе ж они болваны... Чтоб вот так, при свидетелях? Чтобы их за такое дело ко всем умблам закрыли, ежели не чего похуже? Побоятся.
— Ну, тут я Вас успокою: свидетелей, скорее всего, не останется. А боится ли чего мастер Тачи — не мне судить.
— Так не бывает, чтобы не осталось. Разве что весь Ларбар дотла сжечь. Да и то...
— А которые выживут, те будут свято уверены, что сотворило это безобразие Семибожное Братство. Особенно, ежели часть того товара — неистраченную часть — кто-нибудь вам же и подложит.
— Н-да... И что ты предлагаешь?
— Ну так и перехватите весь груз. И сами им распоряжайтесь. На свое усмотрение.
— Ага, чтобы у нас не остатки нашли, а всё сразу.
— Спрячьте в такое место, где не найдут. До лучших времен, пока не понадобится.
— И сколько твоя "Дуля" хочет за этакую радость?
— Этого я не знаю. Но выяснить, сколько "трудящиеся" собрали — возможно.
— Собрали, говоришь? Да-а, неслабо... Я одного не пойму: какая твоя тут корысть?
— Корысть моя самая незатейливая — деньги. Только если уж за дело браться — так всерьез. И стоить это будет дороже. Сведения я вам передал. Неложные. То, что МСТ со своих крупную деньгу собрал, вам, похоже, и без меня было известно. И по всему теперь выходит, что надо бы вам меня нанять — качество того товара проверить. Заодно и убедитесь, что я не из Охранки. А я не из Охранки — там столько не заплатят. Корона у нас, понимаете ли, бедная.
— Похоже на то. И сколько ты за работу запросишь?
— В десять раз больше, чем за сведения.
— Ого!
— Не так много, если подумать. Всего лишь месячное жалование какого-нибудь университетского наставника с третьим ученым разрядом. Но для меня это — вопрос чести. Как ни смешно оно звучит.
— Ну, да. Тебе ж сами боги велели: умножать благой прибыток...
— Вот-вот, боги!.. И еще одно: будет нужен лекарь.
— Та дрянь — она еще и ядовитая?
— Если съесть — еще как! Но при всем моем почтении к Кормильцу я бы вам не советовал ее кушать. Нет, как с нею обращаться — я вас научу. Только сразу Вас предупреждаю: не целитель, не чудотворец, а кто-то, обладающий лекарскими навыками. Самыми обычными: перевязки, вливания... Просто у меня-то руки будут заняты — потребуется напарник.
* * *
16.
Шестнадцатое число месяца Целительницы, около полудня.
Западный берег, Училищная часть. Башенная площадь.
Сквозь толпу с двух краев Башенной площади пробираются двое подростков. Первый — высокий, в черных штанах, легких башмаках, удобных для бега и драки. Черная куртка, а поверх нее — безрукавный черных балахон, подпоясанный красной веревкой. На волосах черная повязка с красным кругом во лбу. Ни на кого не смотрит, но перед ним слегка сторонятся. Брат Справедливости, заденешь такого — их сразу с дюжину набежит... Хотя по породе этот, скорее, не южанин, а арандиец. Кто-то его окликает:
— Эй! Черный брат, ты чего с лица такой белый?
— Протри глаза: я Черный, — не раздумывая долго, отзывается он.
Второй подросток поменьше ростом, одет по-рабочему, при нем кожаный короб и противогаз. Шагает быстро, но словно бы не уверен еще, куда. Вертит головою, соображает.
Взрослый рабочий занят делом: цепляет к фонарному столбу чучело Гильдейского Воротилы. Подобие долгополого щегольского сюртука, штаны с отворотами, перчатки, всё изнутри набито ветошью, вместо головы пустая кастрюля. Шляпа вверх дном приделана к руке, из нее ворохом торчат семицветные платочки. Игроки в мэйанские кости пользуются такими, чтобы ставки делать: на Желтое, на Красное и далее по цветам Семи Богов. И такие же платки свисают из карманов сюртука. Намек на СРБ. Чучело покамест не вешают за шею, а привязывают вокруг живота. Оно не держится.
— Чего смотришь? Помогай, давай, — кричит рабочий.
Паренек с противогазом пожимает плечами, проходит мимо.
Музыкант на гармошке выводит всё тот же напев.
Недозволенным богам не поклоняюсь,
По-вингарски и по-змейски объясняюсь,
Да без гильдии — какой же я гильдеец?
Без товарищей — какой же я боец...
Со столба, куда водружают Воротилу, можно видеть, как второй подросток подходит к палатке с красным кругом. Врачи из Ученой гильдии на площади не дежурят: крупных беспорядков не ожидается. Но кто-то должен оказать первую помощь случайно пораненным или тем, кому просто сделается дурно. Для этого на Башенную каждое утро выходит небольшой отряд Красных Сестер из двоебожного храма Милосердной Пардви.
Возле палатки сейчас стоит девушка. Не пардвянка, но заметно смуглее большинства лиц на площади. Видно, из ларбарских вингарцев. Красное платье, сверху длинная безрукавка с черным поясом, на голове жесткий красный платок с черным кругом.
Парень кланяется ей. Мгновение спустя сюда же подходит и Брат Справедливости. Его юноша с противогазом тоже приветствует.
— Вы — Гвендва Санчиу?
— Я. Вы ко мне?
— Насчет Чани Магго. Я с его сестрою, Минору, в хоре пою. Вы знаете, что она попала под суд?
— Знаем, — отвечает Гвендва. То ли за себя и девицу, то ли за весь двойной храм Барра и Пардви.
— Наш досточтимый ищет, как ей помочь. Но сам он к вашим жрецам обратиться не может, вы же понимаете. Поэтому я пошел. А Черный ваш наставник мне сказал, что вот Вы, Гвендва, всё про чанино дело знаете.
— Виновные Храму известны. Получили по Справедливости. Хотя еще и не все.
— Понятно. А вот помните — тогда, четыре года назад, когда Чани хоронили...
— Как не помнить, — отзывается девушка.
Парень с противогазом поворачивается к ней:
— Так, значит, это Вы? То есть — я слышал, что у Чани была невеста, но не знал, кто.
