Все это было правдой, и это делало его столь же интригующим, сколь и привлекательным. Но правдой было и то, что их отношения ускорили ее собственную карьеру. И, если быть честной с самой собой, она позволила этому соображению руководить ее действиями гораздо больше, чем следовало бы.
И все же цена, казалось, того стоила. Она могла выбрать любую экспедицию, какую хотела, и всегда получала самые высокие гонорары за художественные экспонаты, доставленные этими экспедициями. Ее карьера взлетела до головокружительных высот. Но потом, как раз в тот момент, когда она подумала, что лучше уже быть не может, ее мечта рухнула обратно на землю в разрушении и ужасе.
Гордиев протокол изменил все. Путешествия во времени не были безобидными и, конечно же, небезопасными. Вместо этого они оказались зловещей гидрой, которая могла поглотить целые вселенные, если ее разбудить, и к ней нужно было подходить с предельной осторожностью.
Все кратчайшие пути, которые избрал Фонд, от похищения коренных жителей до разграбления древних чудес, перешли из эффективного планирования миссий в ранг чудовищных зверств. Кровь на ее собственных руках не давала ей спать по ночам — настолько сильно, что она перевела свой синтоид в режим принудительного сна.
И это сказалось и на Люции тоже. На самом деле, даже больше, учитывая его историю злоупотреблений и его ответственность, как председателя Фонда, за все, что он сделал.
Карьера Теодоры лежала в руинах, а ее любовника заклеймили как массового убийцу (даже если упомянутые убийства были совершены по неведению), но она не ушла. Она была привязана и к Фонду, и к Люцию, и у нее не было планов покидать их. Наполовину это было связано с тем, что мало кто хотел нанимать бывшую служащую Фонда, даже если бы она захотела уйти, но другая половина заключалась в том, что она увидела подлинные перемены к лучшему в Люции.
До боли верно, что многие организации с подозрением относились к найму бывших работников Фонда, но Люций использовал обширную сеть правительственных и корпоративных контактов семьи Гвон, чтобы найти должности для тех сотрудников, которые хотели уволиться. Он не всегда добивался успеха, но чаще всего его настойчивые усилия приносили свои плоды. Он даже нашел способ протолкнуть Теодору на невысокую должность в администрации президента Бьякко. Она отклонила предложение, но оценила этот жест.
Люций также занимался несколькими политическими делами — в первую очередь Обществом охраны памятников истории Меркурия. Она не была уверена, почему он стал одним из их представителей. Некоторые люди, например те представители Фонда, которые никогда не простили бы ему их коллективного грехопадения, утверждали, что у него должен был быть скрытый мотив, и указывали на то, что общество имеет привычку смотреть в другую сторону при оценке потенциальных союзников. Что может быть лучше или проще для кого-то вроде него — то есть расчетливого нарцисса — искать хотя бы форму восстановления общественного имиджа? Но Теодора видела его лицо, слышала его голос... и видела, как еще больше состояния Гвонов поступает в казну Общества. И, в конце концов, действительно ли его причины имели значение? Он стал видным активистом, выступающим за сохранение Меркурия для будущих поколений, и даже использовал свою историю с Фондом, чтобы доказать свою правоту. Он указал, что случай Фонда был еще одной причиной, по которой все в СисПраве должны быть осторожны с неограниченным прогрессом. Все думали, что никто не сможет повредить временному потоку, но все они ошибались. Не обнаружит ли СисПрав в один прекрасный день, что уничтожение целой планеты просто как источника сырья было... столь же неразумно?
Он много путешествовал по Солнечной системе в течение недель, предшествовавших критическому голосованию в Сенате, что было непростой задачей для человека, все еще находящегося в органическом теле, и его красноречивые мольбы даже увенчались некоторым успехом. Теодора была уверена, что его влияние непосредственно привело к тому, что все три венерианских сенатора изменили свои голоса. Конечно, в состав Общества всегда входило непропорционально большое число венериан. Их не волновало, что Меркурий непригоден для жизни, что, возможно, было не слишком удивительно, учитывая их безразличие к терраформированию их собственной планеты. Большинство из них были совершенно счастливы жить в воздушном раю над раскаленным адом — действительно, это было частью их собственного представления о мире, а "Небесные пираты Венеры" были одной из самых популярных VR-игр во всей Солнечной системе. Люций знал это и использовал именно те культурные нотки, которые были нужны, чтобы повлиять на ее сенаторов.
Окончательное голосование все еще было 28 против 14 в пользу уничтожения Меркурия, но без его усилий оно было бы еще более однобоким. И количество отказов не только побудило дополнительно изучить всю концепцию, но и непосредственно привело к созданию Комиссии по надзору за Меркурием, которая должна была бы подписывать решения на каждом этапе проекта.
В целом, его усилия помочь бывшему персоналу Фонда и всплеск активности привели Теодору к простому, неизбежному выводу. Люций действительно раскаивался в своих поступках, и она наблюдала, как он шаг за шагом признавал свои преступления, стараясь загладить все, что мог. Время от времени он все еще мог быть более сосредоточенным на себе и эгоцентричным — даже раздражительным, — чем ей хотелось бы, и все же ей становилось все труднее сдерживать свой нрав, когда кто-то снова начинал приставать к нему. Да, он совершил множество ошибок. Как и все остальные, не так ли? И, по крайней мере, он столкнулся лицом к лицу со своим прошлым и пытался что-то с этим сделать!
— Я понимаю твою точку зрения, — сказал он наконец. — Может быть, в его предложении все-таки что-то есть.
— Значит, ты согласен с нами? — нетерпеливо спросила она, но он поднял палец.
— Давай не будем забегать вперед. Ты объяснила Пипсу, что мы не можем изменить историю? Не совсем.
— Я так и сделала. Я сказала ему, что мы можем заставить ее разветвиться, но это все. Концепция мультивселенной сложна для восприятия в дополнение ко всему остальному, но он прекрасно справился с ней. Правда в том, что он удивительно умный, гибко мыслящий человек. Он определенно ухватил суть концепции быстрее, чем я бы на его месте!
— Держу пари, — приподнялись уголки губ Люция. — Хорошо, допустим, я предварительно согласен с этим. У нас все еще есть проблема с получением одобрения. — Он уставился вдаль, прищурив глаза. — Если только...
— Если только что?
Люций потер щетину на подбородке. Он снова повернулся к башне СисПола, не сводя с нее глаз, и выражение его лица приняло выражение напряженной задумчивости.
— У тебя есть идея? — спросила Теодора.
— Может быть. Просто дай мне минутку, чтобы все обдумать. — Он закрыл глаза и склонил голову. Звезды в его тени летели со все возрастающей скоростью, превращаясь в короткие линии размытого движения, а она прислонилась спиной к перилам балкона и ждала. Прошло, как ей показалось, очень много времени, прежде чем он снова открыл глаза.
— Есть способ, которым мы можем это осуществить, — заявил он тогда. — Но тебе это не понравится.
— И почему это?
Он щелкнул пальцами. Купол над балконом стал непрозрачным, и звездное поле в его тени исчезло. Теодора достаточно часто видела, как это происходило, чтобы знать, что его АС блокирует окружающую инфоструктуру. Что бы Люций ни собирался сказать, он хотел быть уверенным, что это услышит только она.
Она сглотнула, и что-то затрепетало в ее синтетическом желудке.
— Давай зайдем внутрь для этого.
Он жестом пригласил ее присоединиться к нему, и она последовала за ним в спальню, где хрустальные люстры отбрасывали теплый свет на просторную овальную кровать.
— Хорошо, — сказала она. — О чем ты думаешь?
— Послушай, — начал он, — мы оба знаем, что у этого предложения чертовски мало шансов получить одобрение. Я имею в виду, ты ведь понимаешь это, верно?
— Конечно, понимаю, — признала она. — Но мы должны попытаться.
— Пытаться — это все прекрасно, но если мы хотим, чтобы это увенчалось успехом, — он сверкнул лукавой усмешкой, — возможно, нам придется предпринять попытку... неортодоксального подхода.
— Насколько неортодоксального? — спросила она.
Трепетание в ее животе становилось все сильнее.
— Во-первых, прежде чем мы вообще сможем представить эту идею — в любой форме, — мне придется проделать кое-какую подготовительную работу. Я по-прежнему возглавляю Фонд [в первом томе серии Люций подал в отставку с поста председателя, а фактически его выгнали вместе с наиболее ярами сторонниками], но у меня нет абсолютно никакого влияния на этого ублюдка Шредера, и теперь он настоящий хранитель ключей, черт возьми. С другой стороны, у меня все еще есть друзья на министерском уровне, и некоторые из их помощников тоже в долгу передо мной. Если я смогу поработать над ними несколько дней, мы с Тенью, вероятно, сможем привлечь нескольких из них на свою сторону. Недостаточно, чтобы сместить голоса в комитете, но достаточно, чтобы дать нам какое-то тонкое прикрытие для того, что нам на самом деле придется делать.
— Ты заставляешь меня нервничать, — откровенно сказала она ему.
— Хорошо. Так и должно быть. Это будет не игра, Теодора. Нет, если ты действительно серьезно к этому относишься. Ты со мной?
Она посмотрела ему в лицо, увидела вызов в его глазах и надолго задумалась. Однако правда заключалась в том, что ее чувство вины и жгучая возможность что-то с этим сделать никогда не оставляли сомнений в ее окончательном решении.
— Да, — твердо сказала она.
— Хорошо, тогда давай предположим, что они отклонят предложение о лечении от чумы, даже после того, как у меня будет время проделать эту подготовительную работу. Нам понадобится запасной вариант. Что-то безобидное, по крайней мере, по сравнению с созданием дочерней вселенной. Но что могло бы быть?.. Ах! — Он хлопнул в ладоши. — Возможно, мы предложим вернуть Пипса в прошлое.
— Ты уверен? Я имею в виду, что у нас есть фазовые координаты с того момента, когда мы его подобрали, так что, думаю, технически возможно вернуться к правильному варианту временной линии. Но он очень значимая историческая фигура, и теперь ты хочешь добавить его возвращение к первоначальному изменению, заключающемуся в его изъятии. Прямо там этого может быть достаточно для нарушения, создающего новую вселенную.
— Достаточно верно. — Он пренебрежительно махнул рукой. — Но это не имеет значения. Мы можем обдумать это и решить, каким позже будет наше запасное предложение.
— Я этого не понимаю. Почему это не имеет значения?
— Потому что все, что нам действительно нужно, — это времялет. Как только мы получим его и отправимся в путь, мы сможем приступить к лечению чумы.
— Что? Без разрешения СисПрава?
— Да.
— Ты серьезно?
— Абсолютно, — категорично ответил он, и она отступила назад и покачала головой.
— Не могу поверить, что слышу это!
— Как только мы вернемся в прошлое, они ничего не смогут сделать, чтобы остановить нас. Все, что нам нужно, — это разрешение на вылет и машина времени. После этого мы сможем создать утопию, свободную от чумы, о которой мечтает Пипс.
— Но, Люций, то, что ты предлагаешь, незаконно! Это совершенно незаконно, и мы с Сэмюэлом хотим делать это открыто, легально, без тех коротких путей, из-за которых у всех нас изначально было столько неприятностей!
— Я знаю, что это незаконно, — терпеливо сказал он. — Но что ты должна знать — что ты должна признать — так это то, что нет ни единого шанса в аду, что кто-то позволит нам сделать что-то, что гарантированно приведет к отделению дочерней вселенной. Не после того, что случилось с Гордиевым узлом. — Он покачал головой. — Я знаю, что есть огромная разница между этим — простым созданием единственной дочерней вселенной — и тем масштабным временным нарушением, которое создало Узел. Но все — и я имею в виду всех — в СисПоле и СисПраве боятся любого возможного повторения. И этот ублюдок Шредер тоже нагнетает обстановку так сильно, как только может. Итак, если ты и твой друг Пипс серьезно настроены осуществить это, вам придется смириться с тем фактом, что никто не позволит нам сделать это легально.
— Нарушение Гордиева протокола влечет за собой смертную казнь!
— Поверь мне, я тоже это знаю, — сказал он с оттенком раздражения. — Вице-комиссар Шредер совершенно ясно выразил свои намерения по этому вопросу. Он не собирается рисковать. Он будет добиваться максимального наказания для любых нарушителей, и как бы сильно я его ни ненавидел, я отношусь к нему очень, очень серьезно.
— Тогда почему ты вообще предлагаешь что-то настолько безумное? Я не хочу умирать, Люций!
— Потому что ты права. Потому что это правильный поступок. И ты та, кто убедил меня в этом. Как ты думаешь, почему я сначала так сопротивлялся? Потому что я не думал, что это стоит делать? Черт возьми, я этого не делал! Ты не единственная, кто чувствовал себя виноватым за все, что мы сделали, Теодора. И мне есть за что чувствовать себя виноватым гораздо больше, чем тебе. Поэтому, конечно, я хочу получить шанс загладить свою вину. Но на самом деле я не самый храбрый человек из всех, кого я знаю, и мысль о том, что Шредер сделает с нами, если мы попытаемся это сделать и все испортим, чертовски пугает. Вот почему я не хотел иметь с этим ничего общего.
— Но чем больше я говорил тебе, почему это невозможно сделать, тем больше я понимал, что это должно быть сделано. Или что что-то подобное все равно должно быть сделано. Мы слишком многим обязаны слишком многим людям, Теодора. Я не могу вернуть жизнь всем людям, которых я убил или помогал убивать. Молю Бога, чтобы я мог! Но это... Может быть, мы сможем это сделать, и если сможем...
Он пристально посмотрел ей в глаза, и она почувствовала, как боль внутри него тянется к боли внутри нее. Почувствовала, как решимость исходит от него, словно дым. Это было не то же самое, что у Сэмюэла. Это было... сильнее. Или, возможно, острее. Сэмюэл обладал силой непоколебимой искренности, но Люций также обладал силой своей страсти. "Он всегда был более свирепым, чем я, — подумала она. — Всегда ястреб, хищник, оседлавший ветер и принимающий вызов — стремящийся к победе. Что бы еще ни изменилось внутри него, он все еще сохранял потребность показать Вселенной — всей мультивселенной — на что способен Люций Гвон, когда он этого захочет. Именно это сделало его таким опасным, когда он поддался тьме, веря, что на самом деле никому не причиняет вреда тем, что делает."
Но эта вера была отнята у него доказательством того, скольким людям он причинил вред, и свирепость нуждалась в другом испытании. Это требовало отпущения грехов, — подумала она, — и они с Сэмюэлом предложили ему это.
— Так вот оно что, — сказал он теперь, сжимая ее плечи и глядя на нее сверху вниз. — У Фонда действительно есть долг — у меня есть долг, — и вы нашли для меня способ погасить его, сделав что-то действительно хорошее. Изменив прошлое к лучшему!
