Света потупилась, зардевшись. Прелесть, ей-богу, чистейшей прелести чистейший образец. Жаль, что не мой типаж. Но если ей в будущем удастся немного разбавить властность женственностью, то от многочисленных ухажеров придется отбиваться. С этими мыслями я развернулся, и мы неспешно направились в сторону класса. С двух сторон нас обтекал мелеющий ручеек пробегающих мимо школьников — вот-вот прозвучит звонок.

— Свет, — начал я мягко, слегка наклонив голову в ее сторону, — а где и с кем я сижу на геометрии?

— А?.. — вырвалась она из своих размышлений и буквально через мгновение спокойно выдала ответ: — С Валдисом, левый ряд, третья парта, справа.

Похоже, мои провалы в памяти перестали ее шокировать.

— А ты сильно изменился, — задумчиво произнесла она, когда до дверей класса осталось шагов семь.

— Надеюсь, в лучшую сторону? — нервно выдавил я голливудскую улыбку.

— Да... — как-то неуверенно протянула Света. — Пожалуй...

— Что-то не слышно в голосе убежденности. — Я приостановился, пропуская ее вперед, и осторожно спросил в спину: — А какой я был раньше?

— Доброе утро, — поздоровалась, заходя в класс, Света и, обернувшись ко мне, ответила с ехидцей: — Капризный взбалмошный мальчишка.

— Доброе утро, — повторил я, переступая через порог, но был прерван восторженными возгласами:

— Уи-и! Светка! Наконец-то ты сказала это ему! В лицо! — Сидящая за ближней к входу партой Женя радостно захлопала в ладоши и подалась вперед, надеясь в полной мере насладиться из своего партера намечающейся сценой.

Я меланхолично улыбнулся, обдумывая, надо ли как-то реагировать, но тут раздался звонок, и вопрос отпал.

— Привет, привет, привет!.. — Пожимая руки парням, я пробирался к цели.

— Привет! — протянул мне для очередного рукопожатия ладонь Армен. — Что-то рано у тебя рожки начали пробиваться, — добавил он, демонстративно разглядывая мою шишку.

Вокруг захихикали.

— И тебе привет! — Пожав его кисть, я не выпустил ее из руки, а развернул вверх, перехватил у запястья и начал, улыбаясь, рассматривать. Посмотреть, кстати, было на что — изящно вытянутая ладонь, длинные и тонкие пальцы будущего профессионального скрипача. Сам Ара тоже весь из себя такой изящный армянский мальчик с постоянным румянцем на щеках и длиннющими, загнутыми почти к бровям мохнатыми ресницами броского черного цвета. Сейчас он почуял недоброе, и румянец усилился.

— Да... — задумчиво покачал я головой и еще раз усмехнулся.

— Что? — занервничал Ара.

— Да анекдот вспомнил.

— Какой? — повелся он.

Я обвел взглядом притихший класс. Все повернули головы в нашу сторону, ожидая продолжения. В просвете дверного проема маячила Биссектриса — она активно мигала мне, прижав палец к губам, требуя анонсированного анекдота.

— Ну, — начал я, по-прежнему не выпуская кисть товарища из рук, — пошел как-то Ара на свидание с девушкой... — Переждал пару секунд вспыхнувшие смешки, зафиксировал взгляд на Ире Клюевой, к которой, насколько я помню, Армен был неравнодушен. — Ира его и спрашивает... — Тут я скорчил умильную физиономию, похлопал ресницами и, жеманно растягивая слова, выдал: — "Ара, у тебя такая изящная кисть, такие тонкие, длинные пальцы. Ты, наверное, скрипач?"

По классу прошелся короткий ржач, но все быстро замолкли, ожидая продолжения. Ара расслабился, мечтательно заулыбавшись. А зря.

— "Нэт, — я начал пародировать кавказский говор, хотя Армен говорит по-русски исключительно чисто, — я лабарант, прабыркы мою". — И, растопырив пятерню, сделал жест "вперед-назад", демонстрируя, для чего именно хорошо подходят тонкие и длинные пальцы Ары.

Отпустив наконец многострадальную кисть, я сел на место. Через пару секунд класс взорвался восторженным хохотом. Сема Резник, привычно балансировавший на двух ножках стула, потерял равновесие и с выражением полного изумления на лице грохнулся на пол. Веселье, начавшее было затихать, пошло на второй круг.

Биссектриса просочилась к доске и имитировала протирание чистой поверхности влажной тряпкой, спина ее тряслась от с трудом сдерживаемого смеха.

— Привет! — протянул я руку Валдису и поморщился от боли в кисти. Совсем забыл его милую привычку выжимать при рукопожатии шестьдесят килограммов. Здоровый бык, истинный ариец, будущий профессор математики в Йельском университете. Впрочем, может быть, не в этот раз.

— Доброе утро! — Биссектриса повернулась к нам лицом, глаза ее весело блестели.

— Доброе утро! — нестройным хором откликнулся класс, в котором то тут, то там продолжали вспыхивать смешки и перешептывания.

Биссектриса внимательно обвела всех взглядом, прислушалась к гуляющему по комнате шуму и решительно прихлопнула классным журналом по столу. Тут же наступила тишина. Чуть наклонив голову к плечу, учительница пару секунд вслушивалась, а потом одобрительно кивнула головой, признавая дегустацию удавшейся.

Неожиданно я вспомнил происхождение ее прозвища. В начале года она как-то встала у доски, подняла к потолку слегка выгнутый указательный палец и, обведя класс шальным, каким-то ведьмовским косоватым взглядом, по секрету громким театральным шепотом поведала:

— Биссектриса — это такая крыса, которая бегает по углам и делит угол пополам.

Кличка прилипла намертво. Впрочем, похоже, ей это даже нравится.

На второй переменке я смог чуть расслабиться. Никто не кричал: "Ату его, ату!", не задавал неудобных вопросов и не косился с подозрением. Первый этап инфильтрации проходит успешно. На геометрии отстрелялся нормально и теперь ожидал заслуженной "пятерки". На биологии я вообще расслабился, для меня это уровень детского сада. А сейчас и вовсе лафа будет — физра, от которой у меня освобождение. Радостно посвистывая, я направился в зал.

— Добрый день, — поприветствовал физручку, которая проворно закрывала окна после проветривания.

— Ты что без формы? — встретила меня вопросом Тамара Борисовна. — А-а-а... — понимающе протянула, заметив мой синячище.

Я молча извлек из портфеля справку и протянул ей.

— Куда-то влетел или подрался?

— Влетел. Поскользнулся, упал... — заученно повторил я.

— Садись на лавку, — махнула она рукой.

Я послушно уселся на длинную низкую скамью и опять воткнулся в темы по инглишу.

Первыми в зал ворвались ребята и сразу затеяли нечто похожее на регби, которое, похоже, искренне считали баскетболом. Ближе к звонку начали впархивать девчата. Я с интересом изучил фигурки: трансформация в девушек началась у всех, вызывая стыдливую сутулость в попытках скрыть происходящие изменения.

Зря стесняются, конечно. Вон пусть берут пример с Кузи. Наша первая красавица вплыла в зал, гордо распрямив спину, и, как крейсер среди каботажных лоханок противника, принялась расстреливать суетливо задергавшихся мальчишек залпами своих стервозных карих глаз. Попавшие под артобстрел ребята вздрагивали и отдергивали взгляд, срочно начиная интересоваться всяко-разно важными вопросами — разволокненным концом каната, шнурками на кедах, баскетбольным кольцом...

Вот очередь дошла и до меня: приняв — видимо, на чистом инстинкте — максимально выигрышную при осмотре проекцию, Кузя взмахнула ресницами и влепила очередной залп из своих башенных орудий. Несмотря на всю готовность и жизненный опыт, меня слегка контузило — зачастило сердце, покраснели щеки, захотелось отвести взгляд.

"Сильна, чертовка!" — Я постарался непринужденно откинуться на стену и насмешливо усмехнулся в ответ.

"Осечка", — недоумением отразилось у нее в глазах. На мгновение изумленно замерев, Кузя парой легких шагов сократила дистанцию, чуть склонила голову, прицельно улыбнулась и саданула в меня взглядом с прямой наводки.

Я нагловато облизал ее взором с ног до головы.

Подойдя вплотную, она наклонилась, упершись ладонями в колени, и с веселым удивлением пристально осмотрела меня.

Странно, она же почти брюнетка, а на носу у нее россыпь мелких конопушек, правда, не рыжих, а темно-коричневых. Никогда раньше не обращал на это внимания.

— Ты, Соколов, как я посмотрю, много думать о себе стал, — ласково напела она обвинительный приговор.

— Что ты! — не задумываясь, откликнулся я. — Как можно думать о себе, когда есть ты? Кстати, только сейчас заметил, что у тебя веснушки. Заба-а-авные... — с придыханием протянул я. — Кузя, зачем ты их от меня прятала, а?

Такого сопротивления от учебно-тренировочной мишени Наташа явно не ожидала и, недоуменно заломив брови, приступила к переоценке диспозиции. "Так тебе! — злорадно подумал я, разглядывая румянец досады на глянцевых щечках. — Это тебе не безоружные конвои топить в рейдерской атаке. На каждый крейсер найдется свой линкор".

Тут в спортзал влетела Зорька и, мгновенно оценив ситуацию, пошла на сближение, словно торпедоносец-камикадзе, взявший боевой курс.

— Аларм, — сообщил я вполголоса.

Кузя быстро оглянулась, понимающе кивнула головой и, величаво распрямившись, так же вполголоса сверху вниз многообещающе бросила:

— Ты у меня еще взрыднешь, Соколов. — Свысока подарила прощальную улыбку и горделиво удалилась.

Я с облегчением вздохнул. Все-таки она создает вокруг себя слишком высокую концентрацию женского начала, как Джессика из мультика про кролика Роджера. И это всего лишь конец восьмого класса...

Света подлетела, гневно раздувая ноздри, и взглядом распяла меня в перекрестье прицела. Я нервно сглотнул и молча развел руками. От дальнейших разборок спас длинный свисток начавшей урок физручки.

Минут за пятнадцать до большой перемены я почувствовал нарастающий голод и решился на просьбу:

— Тамара Борисовна, а можно я в столовую пока пойду?

— Только прямо в столовую, больше нигде не шляйся. — У нашей физручки я был на хорошем счету как спортивный мальчик.

Под завистливыми взглядами класса я стремительно дезертировал из спортзала. В буфете взял треугольный пакет витаминизированного молока на четверть литра, капустный салат и сдобную булочку с обсыпкой из сахарный пудры. За все про все — девятнадцать копеек. У прилавка с горячими блюдами протянул талон:

— Добрый день, мне суп гороховый и бефстроганов с пюре.

— Соколов! — раздался из-за плеча смутно знакомый голос. — Ты почему не на уроке?

— И вам добрый день, Татьяна Анатольевна, — повернулся я к забавному колобку на ножках и ткнул пальцем в лоб: — Освобождение от физкультуры, Тамара Борисовна отпустила пообедать.

Директриса кивнула, принимая объяснение. Я забрал заказ, стянул с подноса с бесплатным хлебом один ломоть и устроился за столиком. Через минуту напротив уселась Тыблоко и принялась возбужденно мешать чай. Чем-то она напоминала растрепанного воробья после насильственного купания в луже.

— У вас сегодня классный час последним?

— Да, Татьяна Анатольевна, — подтвердил я и, чуть помедлив, спросил: — Что-то случилось?

— Случилось, — подтвердила она, злобно бросив чайную ложку на стол, звучно швыркнула чаем и замолчала.

— Секрет? — вежливо поинтересовался я для поддержания разговора.

— Уже нет... Все равно сегодня на классном часе будем обсуждать. Сокращают один девятый класс. — Она виновато посмотрела на меня, словно это было ее решение. — Будем сливать "А" и "Б"... А кто послабее — в обычные школы пойдут и ПТУ.

— Ого! Вот это новость! — изобразил я, как мог, изумление. — Неожиданно. Восемь лет углубленно изучать английский язык, чтоб потом пойти в ПТУ. Это ж сколько на нас уже потрачено средств.

— А я о чем! Я в райкоме то же самое говорила, все без толку... Мол, не хватает людей рабочих профессий, нечего заповедники элитные устраивать, — Тыблоко злобно пыхтела, постепенно повышая голос, — решение принято, извольте выполнять.

Я задумчиво дегустировал суп — вкусно, однако, хоть добавку бери.

— Сейчас начнется, — задумчиво протянул я. — Дикая природа, борьба за жизнь...

— Ну тебе-то особо беспокоиться нечего, если в последней четверти не съедешь по успеваемости... А так — да, начнется, родители побегут... — Она раздраженно бросила ложку на стол и, помолчав, добавила с тоской: — Еще этот вопрос национальный, проклятущий...

Я поднял бровь, прося разъяснений.

— Ну что ты не понимаешь? — с полтычка завелась она. — Сколько у вас евреев на потоке? И слабых детей среди них нет. У меня запросили средний балл по ученикам восьмых классов — они все по оценкам проходят. Восемь человек на тридцать два места! Двадцать пять процентов... — Она с досадой махнула рукой. — И что мне теперь делать? Кого не брать из твоего класса? Левицкую? Сам знаешь, лучшая ученица, первое место в городе по русскому языку. Резника? Дыскина? Они не сильно отстают от Левицкой. Симцевич? Так в объединенный класс проходят с десяток хуже нее по среднему балу. Оценки им за национальность я срезать не буду. Я так в райкоме и сказала.

Я с уважением посмотрел на директрису. Во тетка дает, ей же до пенсии еще лет десять пахать.

— Хм... — Я задумчиво потер скулу, припоминая историю класса. — У меня для вас есть радостные новости. По слухам, — я акцентировал последнее слово, пристально взглянув в глаза собеседнице, — Симцевич собирается уходить в музучилище. Хочет заниматься музыкой, а талантища, чтобы с такой фамилией без вопросов поступить в консерваторию, нет. Какой смысл ей сидеть здесь еще два класса?

— Это точно? — впилась в меня директриса.

— По слухам, — повторил я. — Но похоже на правду. Это раз.

Я сделал паузу и отправил в рот пюре с подливкой.

— Что, есть и два? — не поверила своему счастью Тыблоко.

— Угу, — промычал я, наслаждаясь ситуацией. Хорошо быть благим вестником — директриса смотрит влюбленным взглядом... Главное, паузу не затянуть, а то у нее на дне глаз белым ключом начинает закипать раздражение. — Есть и два. Дыскин хоть и не Валдис, но в точных науках силен. Просто на фоне Валдиса он выглядит бледно, а так вполне готов для математической спецшколы. Так что от нас не только Валдис уходит, но и Миша. По слухам!

— Фух, — выдохнула директриса с облегчением, как после стопарика водки. — Это совсем, совсем другой коленкор. Спасибо, Андрей, помог. Тогда, — задумчиво закатила она глаза к сводчатому потолку подвала, что-то подсчитывая, — тогда все складывается: и овцы целы, и райком почти доволен...

Где-то вдали прозвенел звонок, и мы быстро засобирались. Сейчас начнется половодье из оголодавших школьников — могут и в пол втоптать.

— Ты только, Андрей, это... — Директриса замялась, подбивая слова.

— Могила, — заверил я.

— Ага, молодец, понимаешь. Особенно насчет евреев никому.

— Понимаю, Татьяна Анатольевна, — кивнул я.

— Хорошо, беги.

Я прыснул в кулак:

— А можно пойду?

— Хорошо, — заулыбалась Тыблоко, — иди.

И я пошел, осторожно, вдоль стены, чтобы меня не снесли ломящиеся наперегонки в столовую, как стадо обезумевших гамадрилов, ученики. Впереди инглиш, а у меня так и не появилось ни одной убедительной идеи, как мимикрировать под уровень знания восьмого класса.