Рик Часть2 Ключ.

Не, умилительная рожа товарища не введёт меня в заблуждение — явно хочет открыть фирму "Ножки и сиськи" и протестировать женское население на наявность оных и профпригодность.

— Ну ты и козлодоев, — неодобрительно скривился я.

— Да за кого ты меня принимаешь?! — ни капли не смутившись, возмутился Мишаня и продемонстрировал знакомый жест Шурика в определённом заведении, на который иначе, нежели невольные братья по несчастью не мог ответить:

— Грешно смеяться над больными...

— Вот-вот, — душевно подхватил Мишаня меня под руку. — Куда?

— Прямо. — Мы попёрли сквозь недоумённых дюлей. — Минуточку, товарищи, подождите. Нам с товарищем Троцким нужно продумать штурм Зимнего, — и уже я потащил Мишаню.

Дружбан вольготно расположился на заменителях табуреток и заговорщицки подмигнул.

— Ну что там полагается при объявлении приятного сюрприза? Закрывать глаза — открывать рот? Танцевать брейкданс? Или разворачивать избушку к лесу передом? — он внушительно почесал репу. — Сдаётся мне, это из другой оперы. Слышь, композитор, набросай либретто своих действий при сюрпризе.

Я подозрительно на него покосился и продолжил вышагивать по своей шикарной комнатке три на четыре. Сюрприз в понимании Мишани — это ведро воды на голову. А приятный — вода комнатной температуры.

Но не это меня сейчас, как ни странно, волновало. Что-то тревожно на душе... Взять хотя бы то, как мы с Мишаней сумели просочиться на базу серого отряда? И никому не попасться на глаза. То, что были пьяными, и само спиртное не является панацеей от всех проблем (это я вам, как специалист говорю), и уж точно не есть универсальным волшебным предметом (в жидком состоянии), типа шапки — невидимки, палочки — выручалочки, скатерти — самобранки, сапог — скороходов, а при изрядном употреблении и коньком — горбунком. Тут скорее подходит принцип: Красавица и Чудовище. Соответственно, "красавица" — это бутылка, ну а "чудовище", надеюсь, сами догадаетесь... Всё равно посоветую не пересекаться с зеркалами ни до, ни после "преображения".

— Эй, Рик, — подал голос недовольный Мишаня, — перестань мельтешить, как поплавок с глистом на крючке, страстно хотящим жить — укачало уже. Посмотри лучше на меня. — В его речь ввинтилась интонация заботливой матери, отваживающей сыночка конфеткой от косы девчонки.

И я остановился, организм среагировал на определённый сигнал из ушей, посмотрел и... оторопел (как ни банально это звучит в рифму).

— И в какой части организма находится твоя конвейерная лента? — поинтересовался я несколько ядовито и очень обрадовано — проблемы пока что отступали за некий эйфорически-синюшный барьер. Ибо...

... на столе красовалась фотомодель с выставки Кутюрье Спиртзавод, в свадебном наряде "Водка".

— К сожалению, о конвейере можно только мечтать, ибо предмет — или продукт? — весьма раритетный. Для особых гурманов! — воздел многозначительно палец.

— А гурманы — это не те, кто жрут червяков и жаб? — спросил подозрительно.

Озадачил-таки я эрудита.

— Что-то в этом роде, — ответил он уверенно.

Я скривился, но возможность отсрочить погружение в тягостные думы, типа "что делать?", "быть или не быть?" и "идиот", было столь соблазнительна, что я дал отмашку к началу старта и воскликнул:

— Отдать швартовы!

Мишаня козырнул и лёгким движением специалиста сдёрнул фату с этой невесты. Судя по разлившемуся кисловато — ацетоновому аромату и жирным отпечаткам загребущих лап на стенках, девственностью эта дама не страдала. Дружбан взвесил сосуд в руке и со словами: "За встречу" крановая стрела потащила груз в кузов... ЗИЛа. А меня посетила очень быстрая мысль, прямо, как мелькнувший в ночном небе болид, и я поспешно приостановил практически неостановимое движение его руки.

— Как ты относишься к тому, чтобы приобщить народ к... — скосил взгляд на бутылку.

Вот что значит, когда взгляд может убивать... У Мишани красноречиво задёргался кадык. Но взгляд у меня строгий. Я ведь апологет этого дела. Или где? Кто здесь в конце концов хозяин? Аз есмь.

С каких соображений я решил поделиться драгоценной влагой, сложно объяснить. Но постараюсь. Аргумент типа прикольно имеет здесь место. Но не в полном объёме. Также возможно усомнился в нашей с Мишаней стойкости. Но вряд ли. Скорее всего хотелось проверить реакцию дюлей на алкоголь, а заодно уменьшить дозу, которую пришлось бы употребить мне... Почему? Да потому, чтобы не быть совсем одурманенным... и почувствовать, когда придут брать тёпленькими. А в то, что за нами придут, я не сомневался.

— Как хочешь! — безрадостно махнул рукой Мишаня.

— Что значит, "как хочешь"? — деланно удивился я и решил "дожать" его. — Ты не хочешь разбавить наш тандем свежими лицами? Или стесняешься? Мол, "употребление" — такое интимное занятие, типа чистки зубов или похода в баню? — С моего лица сползла улыбка, её сменило выражение непередаваемого ужаса. — Неужели?! Мишаня, только не подтверди мои самые страшные предположения, будто ты... жлоб? — мой голос, взобравшись по лестнице довольно высоко, истончился и драматически замер.

Мишаня виновато потупился. Его благородно-крестьянское лицо стыдливо налилось кровью убитых помидоров.

— Нет! Не говори, что ты извращенец! Что какая-то огромная, зелёная, рыхлая жаба навалилась, душит тебя, целует в губы... — брезгливо скривился, — и... трахает? — страдальчески затих.

Взведённый, как арбалетная пружина, Мишаня наконец-то не выдержал и выстрелил:

— Хватит издеваться надо мной! Трезвенник тоже мне нашёлся! Аскет! — выплюнул слово, словно самое страшное ругательство. — Монах ордена Потрещать! — кислород закончился, и он заглотнул ещё пару кубометров возмущения. — Рик, что с тобой случилось?! Раньше ты с такой интенсивностью язык в стакане полоскал, а сейчас только воздух обольщаешь аки Эзоп! Как-то странно на тебя подействовала небесная командировка. Призванию изменяешь? — спросил ядовито.

Я восхищённо поцокал языком.

— И откуда в тебе эта прокурорская жилка?

— Ага, — буркнул Мишаня, сдувшись немного и отводя глаза в сторону, — жилы и мослы не пропьёшь... А что? — внезапно вскинулся. — Правда — как фонарь в руках следователя?

— Всё-всё, — примирительно поднял руки. — Не будем уточнять правды, которые, как ни странно, во множественном числе. Будем считать, что счёт у нас один — один. Но! — вновь многозначительно воздел вверх указующий перст. — На вопрос ты так и не ответил.

— Какой ещё вопрос?! Какое полотно ставить на гильотину? По металлу, по дереву или по камню? — Безнадёжно вздохнул, опустил плечи. — Зови уже своих бравых вояк.

Я просиял.

— Секундочку! — выглянул в так называемый коридор. — Гермес! — и тут же нарисовалось встревоженное лицо того. — Лицо попроще! — приказал я и удовлетворённо кивнул на расцветшую улыбку. — Значит так, найди Мурло, Отвёртку, Фиалку, — покосился на нахмуренного Мишаню, — пока хватит. Пусть мчат ко мне. — Почесал репу. — Стой! Погоди! Организуй чего-нибудь пожрать, и сам приходи, — ободряюще похлопал по плечу и вернулся в комнату.

Гости объявились споро и, нахохлившись, сидели с другой стороны импровизированного стола. С первой, собственно, мы с Мишаней. Потом появилась еда, по научному называемая — закуска: поднос куриных ножек зелёного цвета, оранжевые кругляшки со вкусом картошки, чёрные кляксы в жёлтую точку — яичница, коричневые дольки странного на вкус хлеба, и множество кругляшков разной формы и размеров — фрукты.

К слову, я сразу озадачил своих бойцов, чтобы они для эстетики употребления еды придавали пищевым брикетам, являвшимся в Замке единственным, но так и не сложившимся средством чревоугодия, соответствующие формы, которые и попытался объяснить на пальцах. Народные умельцы, воодушевлённые моей пламенной речью любителя хорошо пожрать, тут же попытались воплотить мечту в реальность. Но двуглавая зелёная курица и огромный чёрно-синий свиной окорок повергли меня в шок. Тут же высоким указанием я постановил институт начинающих скульпторов упразднить. Не хватало мне здесь Венеры Милосской со вкусом лимона или запеченного гуся в виде мыслителя а-ля Роден. Но более мелкие скульптурные произведения, типа рыбного филе, бараньих рёбрышек, шашлыка со съедобным шампуром и другие поставил на поток.

Мы с Мишаней подвинулись, давая место Гермесу, и я обратил внимание на настороженный взгляд друга, ткнул его локтём в бок. Мишаня поднял на меня глаза по железной гривне над отвисшей челюстью и кивнул на стол.

— Это что за фигня?

— Еда, — популярно разъяснил я. — Только не надо делать вид, что ты не голоден или постишься. Здесь всё съедобно и даже (!) — проакцентировал, — очень вкусно. — Тучи на Мишанином лице продолжили свой неспешный ход, не собираясь исчезать. — Конечно, нам бы конфетку, нам бы ириску! — покривлялся я, обиженный на то, что Мишаня не оценил поляну, организованную, кстати, благодаря моему участию.

А чего мне это стоило! Горы разновкусовой ерунды, от которой обычного среднестатистического землянина накрыла бы такая изжога, что и фарфор бы плавился! А художественные заморочки, так сказать, эстетическое оформление. Это же чистейшее искусство! Правда, с грязными руками.

Ну и что, что синее сало. Зато скорее всего в нём нету манки, сои, туалетной бумаги и прочей тырсы. Конечно, свинья тоже не имеет к этому продукту никакого отношения. Ничего, зато жива осталась. Мы же пацифисты в конце концов! Да ещё и вегетарианцы... М-да, жуткая смесь. У богатых свои причуды... Сдаётся, меня в этом словесном компоте столько, сколько и свиньи в синем брикете. Одно название.

— Ну и чего ты мосты разводишь над Невой? — укоризненно покачал головой. — Блокаду уже сняли, немца разбили, чтоб он хорошо жил, — пробуравил его глазными яблоками. — Чё ты перебираешь харчами, как флюгер ветром? Не замечал раньше за тобой подобного капризничанья. Наоборот, привыкал бы к местной писдче. — Наконец я выдохся, обвинительная речь вытащила хвост из моей глотки. — Как знаешь: ни хо — ни на.

Мишаня безнадёжно покачал головой.

— Ну ты и зануда, Рик. На публику работаешь? — кивнул на притихших гостей. Я чуть не задохнулся от возмущения и уже набрал полную грудь, чтобы выдуть гнев на него, но Мишаня значительно махнул рукой: мол, заткнись. Я и выдохнул потихонечку. — Своим насосом уже такую муху раздул, что покруче геликоптёра — можно использовать, как летающее средство. Заместо помело, которое у тебя во рту растёт. Ясно?! — навис надо мной аки хромая Вавилонская башня. — И в общем... это... как его?! — грохнул по столу кулаком. — Погнали!

И водрузил на серёдочку виновницу торжества.

— Друзья, — Мишаня вдохновенно развёл руки и горящими глазами обвёл лица внемлющей публики, — сейчас мы спаяем — или споим? — уточнил у меня; я недоумённо пожал плечами — не в курсе, что конкретно он имеет в виду, хотя оба слова в самый раз, — а, — махнул руками, — не важно. В общем, спаяем ряды и станем, как непробиваемая стенка на пенальти! Ух, — мечтательно воздел очи вверх, — мы такие зубы обломаем, что наши враги замахаются ходить к ветеринарному стоматологу и будут мечтать о вставных каучуковых челюстях!

— А, простите, — подал голос догадывающийся Мурло, — нам погано от этого не будет?

— Чего? — Мишаня недовольно опустил взгляд на пару этажей ниже. — Не сцы, дядя, мой добрый дружбан Гиппократ, когда впервые зачитывал мне свою клятву — на предмет проверки орфографических и пунктуационных ошибок — клятвенно — а, как каламбурчик? — обещал просторный дубовый гробик с отделением для мини бара. Так что всё пучком.

— А, — облегчённо вздохнул Мурло, тогда другое дело.

— Эту регату с вашего позволения начну я, дабы легче вам было по моей лыжне фигачить, — объяснил он, воздел стакан. — Ну, за крепкие ягодицы и мягкие цыцы, — и одним духом опрокинул в утробу жидкость. — Ху, — выдохнул и, не покривившись, соорудил бутерброд из оранжевого хлеба и синего сала. — Ничего, ничего, можно было больше просолить сальцо, а так хорошо хрюкает под зубами, — основательно заработал челюстями.

Дюли обалдело следили за Мишиными манипуляциями, а я только тихо посмеивался — для меня эта операция не в диковинку. Проза жизни.

— Рик, твой черёд.

Я принял в руку дозу и почувствовал, как жидкость за похожими на стекло тонкими стенками ластится ко мне, просится в ладонь, жаждет согреть нутро и навеки остаться во мне.

— Чтоб костюмчик сидел. Ведь если мне нехорошо, — объяснил я дюлям, — то сидеть у него не получится — будет лежать.

Обжигающая волна провалилась внутрь и разлилась благотворным теплом в организме... Прикрыв глаза, я расслабленно замер, ожидая результат... Очумелая лёгкость растаскивала, распихивала напряжение, скопившееся во мне, мышцы таяли, превращаясь в кисель, жилы, освобождённые у грифа, теряли настройку — и это было приятно, нервы, выпущенные из тюряги, порхали, словно бабочки...

— Эй, Рик, раз-раз! — кто-то пощёлкал пальцами у лица. Ясно кто — Мишаня. — Ты ещё не всё выполнил обещанное, чтобы покидать нас.

— Я что-то обещал? — вяло поинтересовался.

Вот это вломило! Как после бутылки. Водки. Ну и ну! Хорошо хоть голова соображает. Да и это — подтвердит вам любой алкоголик — может быть довольно иллюзорным. К примеру, кажется, что идешь домой, а на самом деле, отводишь козу... в гараж. Мишанин. Неужели я так охлял в Замке... Или это от нерегулярного употребления? Мишаня ведь держится...

Я поднял глаза.

Расплывшаяся в стороны физиономия моего дружбана могла быть блином, спущенной камерой, коровьей лепёшкой в конце концов, но никак не лицом, в классическом понимании этой части головы. Или мои зрительные рецепторы забрасывают, или передо мной картина неописуемого блаженства.

— Ик! Хорошо! — прокомментировал мои мысли объект наблюдения. — Ну чё, — шарахнул по плечу, аж зубы клацнули, — как там в нирване? Порядок? Передавай привет Будде. Или Кришне? — развернулся в сторону уменьшившихся в размерах дюлей. — Кто следующий? — вопросил требовательно, с трудом передвигая груз взгляда с одного на другого, с другого на третьего.

— Я! — отчаянно воскликнула Фиалка и подскочила, будто её ущипнули за ягодицу.

— Молоток, — одобрил порыв Мишаня, тщательно сдвигая брови для более качественного прицеливания в стакан и покачиваясь на несуществующем ветру. — Кушай! — выделил с барского плеча двадцать капель.

Фиалка собралась с духом, посмотрела на меня жалобно...

На что я её толкаю?! Взвыла сирена у меня внутри, тяжёлая рука пошла вверх, дабы остановить, успокоить, убаюкать... Поздно. Девушка неимоверно сморщилась, поперхнулась, пара капель вырвалась на волю.

— Опа, — заторможено прокомментировал Мишаня. — Юпитеру достаточно. — Похлопал по спине Фиалку — будто пыль выбивая. Естественно, та тут же пришла в норму. — Ну как? — осведомился испытующе.

Фиалка задумчиво покрутила прядку возле уха и жизнерадостно сообщила.

— А ничего так, — глазки её заблестели, язычок пробежал по губам, увлажняя их и добавляя алой краски. Мне отчего-то показалось, что грудь её при этом воинственно приподнялась. — Только, — засмущалась, — писать хочется.