Притихшая на время Фаэ, чуть подпрыгивая на ходу, держалась за пальцы моей руки. Двуликий легко улыбался каким-то своим мыслям. И я, со странным замиранием сердца, вдруг понял, что мне невероятно хорошо, и что чего-то подобного хотелось уже очень-очень давно... Словно почувствовав некую перемену, фэйри подняла взгляд тёмно-зелёных с мерцающим золотом глаз. Я улыбнулся и получил в ответ, возможно, чуть удивлённую, но вполне искреннюю и не шкодливую улыбку.
Народа в "Иллирии", было побольше, чем утром в "Наяде", и самый дальний столик в уголке, да ещё и у окна, дождался нас по чистой случайности. После нескольких часов непрерывной болтовни Фаэ выдохлась и без всяких выкрутасов выбрав из предложенного меню, на удивление немногословно попросила "старшего братика" проводить её по "надобности". Юстин молча кивнул, поднимаясь из-за стола и наверняка стоически готовясь к очередной выходке фэйри. Я же был спокоен, зная, что и у этой девчонки есть предел.
Откинувшись на спинку стула, я чуть повернул голову, рассеянно следя за одной из городских модниц в светло-лимонном, прошедшей мимо окна — редкое пятно цвета, за которое цеплялся глаз. Сегодня город казался дремлющим и блёклым. Даже те жители Гатри, что, невзирая на торжество водной стихии, вышли из-под укрытия домов, словно специально оделись в более тёмное и неброское. Народа на площади тоже было меньше обычного. У вычурного и безвкусного фонтана с русалками, обливающими водой себя и рыбок в основании хвостов, мок забрызганный грязью кабриолет. Пара гнедых лошадей с прилипшей мокрой гривой и куцыми хвостами стояла, опустив головы в подвешенные торбы. Чесалась неопрятно-лохматая дворняга около фонарного столба, не замечая, что её хвост наполовину в луже. Проехало несколько машин. Я задумчиво проводил их взглядом. Все эти паровые двигатели, в столь опасной близости от пассажиров... Как-то не внушали они доверия. Хоть за прошедшие сто с лишним лет их и усовершенствовали до уровня приемлемой безопасности, но всё-таки... Пожалуй, от того-то я и не обзавёлся подобной штуковиной.
Да, в чём-то Габриэль, несомненно, был прав. Но лишь в чём-то... Вспомнились несколько статей, что попадались на глаза, не очень-то впрочем часто, о том, что все эти новые машины ненадёжны и опасны и в городах они лишь добавляют грязи на улицах. И не только машины, не только моторы работающие на бензине... Вспомнились и другие вещи. Выходит, они уже давно занимаются подобным. Но вот для чего именно?.. Жаль, я не додумался задать хоть парочку наводящих вопросов вчера! Тогда Габриэль находился, пожалуй, в том состоянии, чтобы ответить прямо и честно. Ну в самом деле, какая разница и самим древним родам сидхе и потомкам, для которых этот мир и вовсе чужой, до того, что здесь происходит!.. Загрязнение рек, вырубка лесов — что им до этого? Они давным-давно не живут здесь. И тем не менее, Габриэль выполнял свою работу весьма тщательно, как будто ушедших ещё волнует состояние дел под этим небом... Когда они уходили, то ничуть не задумывались, забирая оставшиеся крохи Силы, разрушая последние островки прежней реальности. Хотя все мы тогда были хороши... Но всё же, всё же...
Я прикрыл глаза, прислушиваясь к себе. Сила, взятая за те несколько глотков крови, была настолько ясной и чистой, что всё прочее не шло с ней ни в какое сравнение... Ох, Богини!.. Когда мне в последний раз попадалось хоть что-то подобное?
Конечно, неправильно это всё — после нашего братания, думать о нём, практически как о еде... Я вздохнул. Ощущениям даже не пришлось всплывать в памяти, я до сих пор чувствовал это так же ясно, как тогда, на поляне: вечерние сумерки преддверия осени... сладкая дрожь от рассветных ветерков, гуляющих по вересковому полю... холодный привкус золотистого света, пропущенного через призму росы... многое-многое другое... Да и сам вкус его крови несколько отличался от всего того, что я помнил.
Осенний...
Паутинки мыслей вплелись в лёгкие дождливые сумерки города, скользнули по улицам, сквозь дворики и гулкие арки домов, уводя к набережной и дальше, к небольшому дому с башенками, оплетённому красными розами. Я осторожно попытался проникнуть в память крови и озадаченно хмыкнул, покачав головой — эльф, судя по ощущениям, был в тяжёлом предпохмельном забытьи и память крови по-прежнему молчала, утопленная под вязким и липким слоем непроглядной мути...
Ох, Габриэль, Габриэль!.. Я поднёс руку к лицу, чтобы скрыть задрожавшую на губах усмешку. Как мы вчера напились...! У-у-у... После нахлынувших воспоминаний прошлого дня и большей части ночи думать о чём-либо серьёзном стало невозможно.
— Тсс! — прозвучал рядом со мной громкий детский шёпот. — Кажется, дядюшка уснул, и ему снится что-то забавное...
Я открыл глаза, с ухмылкой глянув на сидящих напротив "племянничков".
— Поход по надобности обошёлся без жертв? — уточнил я.
Юстин утвердительно кивнул, подтверждая мою теорию об отнюдь не бесконечном запасе шкодливости у отдельно взятого фэйри.
* * *
Надо мной жестоко измывались — сперва, как оленя, долго травили собаками, так, что мускулы от бесконечного бега задеревенели и ныли. В плечо одна из этих собак всё же успела запустить клыки — оно ныло заметнее остальных частей тела. Потом, видимо, оглушили, ударив по голове раз десять каким-то тяжёлым предметом. Затем поили мерзкой отравой, чтобы я не вырывался — её воздействие ещё не прошло. А потом запихали в рот кляп из тряпки, использованной до этого для мытья полов.
Я с опаской пошевелил руками и ногами — всё, к огромному удивлению, оказалось на месте. Глаза удалось разлепить со второй попытки. Мутные серые тени после того, как я проморгался, оформились в очертания спальни. Было сумрачно — я что, проспал до вечера следующего дня?!
После первой же попытки поднять голову я осторожно опустил её обратно, пока не рассыпалась.
За окном шёл ровный тихий дождь. Тучи, затянувшие небо серым пологом, скрыли беспощадное солнце.
Лёгкий сумрак, когда я снова приоткрыл глаза, не утаил того, что один сапог аккуратно стоит около двери, а другой всё ещё на ноге. Я, прямо в одежде, лежал на кровати. Скомканное покрывало обмоталось вокруг пояса одним концом, а остальное сползло на пол. Около изголовья развороченной постели стояло трёхлитровое садовое ведёрко.
— Вода! — двигаясь, словно древний старик, мне удалось медленно сесть на кровати. Первым делом я ногой прижал пятку сапога и стянул его.
В карманах нашёлся скомканный клетчатый платок. Понадеявшись от души, что не оттирал им руки от чего-нибудь мерзкого, я сложил его вчетверо и, плавно наклоняясь, обмакнул в ведро. Снова улегшись навзничь, водрузил самодельный компресс на лоб. Холодные тоненькие струйки воды потекли к вискам — несколько капель попало в ухо и я вяло попытался промокнуть их рукавом.
Что же вчера случилось? Утро вчерашнего дня вспоминалось прекрасно — мы подрались, на дуэли. Потом... потом мы пришли к Рону. Поначалу всё было культурно — завтрак за интересной беседой. Потом, обретя друг в друге существо понимающее, разумное и интригующее, мы увлеклись разговором не на шутку. И всё это время пили...
Ещё раз намочив платок, я попытался восстановить цепь событий вчерашнего вечера и ночи. Мы дрались на дуэли, потом завтракали, о чём-то спорили, пили на брудершафт...
Когда я засунул в ведро голову, часть воды выплеснулась наружу — звук напоминал тихий издевательский смех. С минутку поохлаждав свою дурную башку, я снова улёгся. Постели вода повредить уже не могла.
А как мы добрались до дома?!! Обрывки воспоминаний, смазанные картины пустых улиц... Только бы нас не увидели без морока — это же не разгрести будет! Прижав ладони к вискам, я попытался упорядочить фрагменты, всё же сохранившиеся в памяти.
Мы проходили около церкви — той самой, в которой не пойми что. Но что в ней делали? Мы о чём-то говорили... Может быть, даже громко. Или пели?
Лежать и дальше в развороченной постели головой на мокрой подушке, набитой перьями мёртвых птиц и гадать о том, что уже случилось, было невыносимо. Я сполз с кровати, наступив правой ногой в лужу около ведёрка. Платок клетчатой медузой плавал в нём, медленно опускаясь на дно. Стоять получилось приемлемо — голова, раздутая и налитая свинцом, не спешила покинуть плечи и скатиться вниз.
Я попытался добраться до двери — скинутое на пол одеяло коварно обмоталось вокруг ноги и заставило меня со стуком бухнуться на четвереньки, нос при этом почти уткнулся в сапог. Внимательное оглядывание обуви подсказало, что домой мы вернулись ещё до дождя, и что надо вымыть ноги, и вообще помыться.
Цепляясь за спинку кровати я встал, обретая равновесие — стоило чуть опустить голову вниз, как начинало неудержимо шатать, словно под сильным ветром. Наконец найдя в себе силы, я отпустил точку опоры и двинулся дальше — ударившись плечом о шкаф и с трудом открыв дверь выбрался-таки в коридор. По зеленоватым стенам плясали сумеречные бесформенные тени, погружая всё вокруг в некое подобие подводного мира.
Судя по всему, у меня после вчерашнего резко подскочило обычно низкое давление. Спускаться пришлось медленно и осторожно — слишком бесславно было бы для эмиссара Аэс Сидхе погибнуть, упав с лестницы после попойки. Голову я держал прямо — так она меньше кружилась и болела.
Со стороны казалось, что по лестнице я спускался подобно английскому лорду — неспешно, величественно и с каменным лицом. Как хорошо, что этот дом далеко от оживлённых улиц — даже стук копыт по брусчатке, уж не говоря о каких-то там заунывных криках, был бы равносилен ударам молота по голове.
Небо, как я нажрался!.. Каким-же всё теперь казалось отвратительным!
Я прошёл по коридору к кухне — Данни сидел за столом, читая газету. Перед ним стояла тарелка с бутербродами и кружка чая, ещё горячего. Когда он поднял на меня глаза, в них даже промелькнуло что-то сродни сочувствию. Ещё бы — пьяный конь валялся в наших убежищах значительно чаще. На его лице читались и презрительное удивление, и ехидство вперемешку со злорадством, и самодостаточное высокомерие трезвого существа перед находящимся в муках похмелья. Домовой сидел на подоконнике и грыз морковку — он меня видел, конечно, но, скорее всего, я уже походил на бессознательное и бесхребетное тело.
— Ничего не говори, иначе мне придётся утопиться в ванне. Хочу покончить жизнь самоубийством хотя бы успев вымыться, — я взял его кружку и сделал большой глоток, чтобы смыть омерзительнейший вкус на языке. Это оказался не чай, а кофе, и притом очень горячий. Зажав рот рукой, и с трудом сдерживая мычание, я побрёл в ванную комнату. Данни, так и застыв, смотрел вслед.
В ванной оказалось прохладно — передёрнув непроизвольно плечами, я зашипел — рана от укуса Даниила не зажила. Очевидно, алкоголь и буйства не пошли организму на пользу. Интересно, как далеко мы всё-таки зашли? И сколько следов придётся заметать? Нет, всё потом, иначе, в самом деле, Терновка добьётся своего, путь и косвенным путём.
Сняв одежду — уже вторую изгаженную рубашку — я распознал на ней помидорный сок, пятна кофе или чего-то похожего. Со стоном швырнув её в корзину, занялся брюками — пояс на них отсутствовал. Я раздосадованно чертыхнулся — одежды с собой захвачено всего ничего, и визит к портному отнюдь не входил в мои планы. Пока не входил...
Распустив волосы, я около получаса с воем их продирал — спутанные в сплошной колтун от всякой возни и похмельного затяжного сна, слипшиеся от грязи в сосульки, с травинками, опилками и почему-то с тремя неаккуратными косичками сбоку. Стричься перед смертью тоже не хотелось — всю жизнь возился, как-то справлялся, соблюдал семейные традиции, а тут, уже в самом конце, спасовал, получается?
Повязка, сделанная Данни, намертво присохла к ране, пропитавшись кровью. Её можно было отмочить, но чище просто отодрать. Сев на табурет перед умывальной раковиной, я сперва перерезал её, а потом стал медленно оттягивать присохшие бинты... Вспомнив о царапине на лице, стёр тонкую хрусткую ниточку поверх заросшего повреждения.
Ночной... Если бы он так укусил меня на балконе у Ады, не удалось бы отделаться столь легко. Навь вполне мог убить меня. Правда, потом на него устроили бы охоту, но мёртвого это вряд ли утешило бы... Бинт с буро-коричневым пятном улетел в угол. Нужно сказать домовому — пусть сожжёт, чтобы кому не надо в лапы не попало. Или руки. Пока наполнялась ванна, я осматривал рану. Кажется, всё шло нормально, так, как должно зарастать. Хотя, чуть медленней.
Надеюсь, он не ядовитый. Я перед дуэлью здорово постарался над оружием. Сомнения в причастности Навь к убийствам, конечно, имелись, но не исключалось, что Прядильщик — именно он. И мне не хотелось проигрывать бой совсем бесславно. Но уже через десять минут с начала поединка я не верил, что противник может совершить хладнокровное убийство.
Что сделано, то сделано. Пути Небесные неисповедимы... Если быть честным перед самим собой, то личность этого древнего существа вызвала у меня интерес и симпатию, по крайней мере в состоянии подпития. И в этом есть неоценимая выгода. Во время дуэли — когда ночной, едва не заставив меня заорать от ужаса, вцепился в плечо, я понял, что он не Прядильщик.
Наша кровь текла, смешиваясь, по рукам — и я видел струны — на краткий миг, но видел — и они оказались чисты. В них не было мути Мерзости, сладкого ужаса суккуба или человеческой наглости ведьмы. Я едва заставил себя двигаться и бороться в тот миг — существо, сплетённое из текучих колышущихся теней, завораживало, словно мой взгляд уходил в черноту змеиных зрачков. Никогда не видел ничего подобного — и даже страшно подумать, насколько он древний!
И странный. Я уже приготовился если не к гибели, то к мучительной боли, когда он растёкся по туману чернотой — такому нечего противопоставить! А он легко согласился на моё абсурдное по сути предложение мира...
Да какой же это Прядильщик?! Особенно после безумного братания на людской манер и последующей пьянки?
А крылья... Прислоняясь к холодной стене голой спиной, я прикрыл глаза, вспоминая это видение, пронизывающих не воздух, но саму ткань мира нитей. Такие сохранились только у древних — истинно Древних, родившихся ещё в неискажённом мире до Исхода. Я один раз видел крылья у деда — только янтарные. И всего несколько секунд.
— Почему же ты не ушёл или не потерял силу?.. Не стал ли я слишком похож на человека — с трудом верю в то, что кто-то может настолько отличаться от нас... — мой шёпот ударялся о стены, заглушаемый звуками льющейся воды.
Я наконец залез в ванну, уже до половины наполненную слегка зеленоватой водой не горячее парного молока. Плечо защипало, и капельки крови, из открывшихся вновь сосудов, исчезли в воде.
Окунувшись с головой, я вынырнул, фыркая. Похмелье... Вот оно, оказывается, каково. Один из друзей в нашем замке, загоревшись идеей обучить всему, что умеет сам, на благо разведывательной деятельности, решил научить меня пить. Целую ночь мы хлебали что ни попадя. Это окончилось ужасно, почти как сейчас. Но тогда это был проверенный друг, мы находились среди своих, ничего особого не творили — нас растащили из-за стола по комнатам. А утром предводительница, после короткого выговора, сняла головную боль. Но пить я так и не научился... Не надо мне подобного опыта, никогда больше...
