Оборотная сторона зверя - 2. Академия

Мы с Серой вскрикнули одновременно. Я — возмущенно, Сера — испуганно:

— Она же маленькая! Хочешь жениться — женись. Но сцепка без защиты ее Зверя... Ты настолько уверен, что она уже готова иметь детей?

— Мое семя и кровь дадут ей защиту, — и неуверенно, едва слышно, — и ребенок не позволит сбежать.

Рейн ответил, а я, я...

На этот раз мой рык услышали все. Опешив, подскочили с кресел и встали в защитную стойку.

— Вшивый оборотень, озабоченный пес, смертник!..

Как Рейнхард оказался рядом, я не заметила. Не заметила даже, когда мое прозрачное тело стало вдруг настоящим. И в комнате не осталось никого, кроме нас с этим, этим!..

— Озабоченный? — сильные руки взяли в плен, тогда как губы, властные и горячие, уже покрывали поцелуями мое горящее от гнева лицо. — Поверь, кара, твой страх уйдет, и ты будешь стонать в моих объятьях только от наслаждения.

— Не смей! Не смей даже заговаривать об этом со мной! Я никуда, слышишь, никуда с тобой не поеду, я... — изворачиваясь, словно уж, я не учла одного. Одного изголодавшегося и озабоченного оборотня.

— Кара, о, кара... Я думал, что сошел с ума, когда почувствовал тебя здесь, — выдохнув в мои волосы, сжал еще крепче и стал покрывать горячими, болезненными поцелуями мое лицо, шею, плечо...

— Рейн! — вскрикнула, когда его жадные губы добрались до груди, а ловкие пальцы принялись стягивать рубашку, ту самую, в которой я недавно уснула. — Не смей прикасаться ко мне. Я не твоя...

Вот зря я это сказала. Вскинув голову, Рейн впился в мои губы болезненным поцелуем. Я застонала, пытаясь оттолкнуть оборотня, но легче было отодвинуть бетонную стену.

Пытаясь увернуться, я изо всех сил вертела головой, когда мой взгляд упал на ковер. Да, пятна убрали, но перед глазами все еще живы были воспоминания о допросе.

Рейн не расслабил объятий, но, проследив за моим взглядом, нахмурился и охрипшим от желания голосом бросил:

— Прости, я сейчас.

И я бы расслабилась, успокоилась бы, что он, наконец, приходит в себя, если бы не одно но — его глаза. Потемневшие, жадные, горящие тьмою.

— Рейн, Рейнхард, пожалуйста, — еще одна попытка освободиться, воззвать к его разуму.

— Я счастлив, что ты пришла. Пусть неосознанно, пусть нечаянно, но пришла.

И улыбка. Широкая, сумасшедше-счастливая.

— Обещаю, родная, в первый раз сцепки не будет, — прошептал Рейн, подхватил на руки и понес к неприметной двери.

Глава 7. Имя

— Отпусти меня! Гад, мерзавец, животное! — кричала я, извиваясь и пытаясь его укусить.

Но Рейнхард лишь хмыкнул, удобнее перехватив меня и закинув себе на плечо. Ойкнув, заколотила кулаками по его упрямой спине:

— Отпусти, кому говорю!

Рейн не сказал мне ни слова, вот только его ладонь, горячая и тяжелая, сжала мои ягодицы. Втянула ртом воздух и, извиваясь изо всех сил, вновь попыталась освободиться.

— Еще немного в таком духе, кара, — зарычал Рейнхард, — и я возьму тебя прямо на холодном полу!

'Ч-че-чего?!'

Охнув, во все легкие заорала:

— Я буду кричать!

— Правда?

И такое неподдельное предвкушение в его голосе, что я даже вырываться на какое-то мгновение перестала.

— Я не шучу, — почему-то совсем тихо пояснила.

— О, я очень, очень на это надеюсь, — горячий шепот, и руки Рейнхарда проникают под рубашку, касаясь чувствительной кожи так нежно и так уверенно.

Щеки тут же обдало жаром, который все нарастал, раскалялся, заставляя сдерживать стон. И я потянулась всем телом, страстно, необъяснимо стремясь увидеть его лицо, его глаза, подернутые тьмой и желанием.

Руки Рейнхарда замерли, перестав хозяйничать под рубашкой.

— Кара, — таким голосом просят заветное.

И я закрываю глаза, не в силах не поддаться его притяжению.

— Ты действительно здесь? — Рейн не то спрашивает, не то удивляется.

Вместо ответа потянулась и потерлась щекой о его чуть небритую щеку. На душе стало так легко и спокойно. Поцелуи, нежные, острожные. И дыхание, прерывистое и тяжелое. Коридор загудел от едва сдерживаемой магии. Казалось, даже каменные стены вот-вот исторгнут сладостный стон, и он гулким эхом разойдется по запутанным лабиринтам.

А затем резко все изменилось. Рейнхард замер, словно состоял не из плоти и крови.

— Что слу... — начала было я, но Рейн не дал мне сказать. Судорожно втянув в себя воздух, сжал губы, едва сдерживая в себе ярость и магию.

А меня словно ведром воды окатило. Синяки! Ну, конечно же! Синяки на моей шее, как ни пытались Дин с Габи, оборотням все же не удалось их полностью залечить.

И теперь я с ужасом смотрела в стремительно светлеющие глаза Повелителя.

— Это не то, что ты думаешь!

— Лучше молчи! — зарычав, Рейнхард вновь закинул меня себе на плечо и помчался вперед.

Вот только не было в его движениях больше ни самоконтроля, ни нежности. Тихонько попыталась пошевелиться, чтобы его плечо не так больно врезалось в живот, но Рейнхард мгновенно прижал меня к себе еще ближе. Дышать стало тяжело, от неудобной позы заныли, казалось, и те мышцы, о наличии которых я до сегодняшнего дня и не подозревала. Но вот сказать обо всем этом мне даже в голову не пришло. От Рейна исходила такая мрачная аура, что хотелось сжаться в комочек, закрыть глаза и молиться, чтобы эта гроза прошла мимо.

— Пожалуйста, — спустя минуту все же не выдержала и попросила.

Рейн стиснул меня в ответ с такой силой, что я вскрикнула.

— Пусть в этой треклятой академии и сильнейший щит, пусть. Я запру тебя под такими замками, которые не взломает и армия архимагов! Но начну, кара, начну я с того, что поставлю метку, чтобы все знали, чья ты и кому ты принадлежишь!

'Принадлежишь?!' — прижала руки к губам, лишь бы подавить резкий ответ.

Чувствовала, знала, что злить Повелителя сейчас нельзя. И потому стала судорожно соображать, как объяснить, откуда у меня эти отметины на шее. Не говорить же ему, что меня преследовали и пытались задушить? Боюсь, после этого от куратора не останется и мокрого места. А меня запрут в какой-нибудь крепости, покорную и беременную. Беременную! Как Рейнхарду вообще в голову это пришло!

И тут до меня дошло, что Рейн не шутил и что сейчас ему все равно, хочу ли я его близости. Он просто считает меня своей собственностью, у которой нет права выбора.

Воспоминания, старательно запрятанные в самый темный уголок сознания. Комок в горле и ощущение чужих взглядов и липких прикосновений.

'Нет, только не так, не хочу!' — испуганно оглянулась по сторонам.

Потайной ход извивался змеей, и вокруг не было никого, кто попытался бы, нет, не остановить, но хотя бы отвлечь оборотня.

Пара ступеней, развилка, и коридор становится темнее и уже.

'Так, все хорошо. Спокойно, спокойно', — пыталась уговорить себя я, но сердце все равно стучало, как бешеное. А внутри начала зарождаться старая добрая паника. И руки непроизвольно раскинулись, цепляясь за каменные выступы. Царапая пальцы и кусая губы, чтобы не заорать, я вновь и вновь уговаривала себя, что это Рейн, что он никогда и ни за что не причинит мне зла.

Но Рейнхард шел, даже на секунду не замедлив шаг, и уговаривать себя, что все это не всерьез, становилось труднее.

— Рейн!

Молчание. А каменные стены замелькали с такой скоростью, что тошнота подкралась к самому горлу.

— Рейнхард!

Откуда-то сверху упала капля воды, факел мигнул, чуть наклонившись. Вот тогда меня словно накрыло. Я вцепилась в талию Рейнхарда с такой силой, что любой другой на его месте давно уже дернулся бы от боли, но оборотень пер, как танк, а я вдохнуть не могла.

Сырой, спертый воздух, прохлада, словно в подвале, и гулкое эхо мужских шагов.

— Отпусти, отпусти меня! Слышишь?! — паника захлестывала с головой.

— Женщина, твой вер не глухой, — рыкнул Рейнхард, ногой распахивая массивную дверь.

— Отпусти немедл...

И Рейн опустил меня. На кровать.

— Почему на твоей шее синяк? — металл в его голосе, и у меня мурашки по коже.

Тут же закуталась в черней мех какого-то зверя, как будто это могло стать преградой между мной и разгневанным Повелителем.

Резкий звук захлопнувшейся двери, громыхнувший в камине сгусток огня. Я резко зажмурилась и вздрогнула, когда ледяной голос раздался почти у лица:

— Кто посмел?

Тысячи нелепых оправданий готовы были сорваться с губ, когда горло скрутило спазмом, и я только и могла, что нелепо открывать рот, как выброшенная на берег рыба.

— Кто? — побелевшие глаза Рейнхарда яростно сузились.

Спазм не давал мне не только сказать, но и вдохнуть. Из глаз полились злые слезы.

— Защищаешь его? — Рейнхард говорил почти ласково, но от этого у меня волосы встали дыбом.

— Я... не... — в горле словно наждачкой прошлись.

От бессилия хотелось завыть.

— Ты думаешь, что любишь этого человечишку?

'Человечишку? О ком это он?' — первые секунды я просто сидела и смотрела на застывшее лицо Повелителя, пытаясь понять, болеют ли оборотни бешенством.

— Даже так? — Рейнхард скривился, словно ему зуб вырывали.

А затем, резко отвернувшись, зашагал к камину. Запустил пятерню в волосы, чертыхнулся. И как ударит кулаком в кирпичную кладку! Я подскочила.

— Где были Габи с Динаром?! Как допустили? Как?..

Рейнхард так неожиданно навис надо мной, что я и ойкнуть не успела, как мой подбородок стиснули в стальной хватке.

— Кто он?

Глаза в глаза. И я понимаю, что это сероглазое чудовище вновь пытается залезть в мои мысли.

'Только не это! Если он увидит все, что я натворила за один только сегодняшний день, быть мне спеленутой и беременной до конца моих дней!'

Тут же попыталась отползи от оборотня, но его взгляд, тяжелый и жуткий, буквально пригвоздил меня к месту, а подбородок так и оставался в стальной хватке. В голове, как назло всплывали надменные лица то принца, то белобрысого дружка его.

Рейнхард рычал, не понимая, кто из этих двоих оставил отметины на моей шее, поэтому прорывался все дальше и дальше в воспоминания.

Вспышка — и он видит, как Габи с Динаром ссорятся, кто из них привлек ненужное внимание к нашей компании. Другая — и вот мы с Янусом на базаре. Шум, гвалт, продавцы иллюзий и восхищенное лицо рыжика. А дальше калейдоскоп лиц и событий. Михей, Зельфира, Кьяра...

'Ну все!' — внутри словно распрямилась пружина, и я вытолкала оборотня из своей головы.

Дернувшись изо всех сил и освободившись от его хватки, швырнула звериной шкурой ему в лицо. Вот только скорость оборотня не чета человеческой, и Рейну не составило труда увернуться от покрывала.

— Что ты себе позволяешь? — прошипела, приподнявшись с постели, я. — Ты мне кто — отец, муж? Нет! Ни родственник, ни друг, ни жених! Да, ты помог мне, да, спас, и я до конца жизни буду благодарна тебе. Но разве я давала согласие, разве сказала, что подчинюсь, что буду безропотно выполнять приказы, как собачонка? Нет, нет и еще раз нет! Ты действительно не имеешь на меня никаких прав!

— Да неужели?

И таким тоном, что мне бы взять и замолчать, но когда я славилась умением останавливаться вовремя?

— Да, и еще раз тебе говорю: я сама буду выбирать где, когда и с кем буду спать!

Рейн не ответил. Просто сжал губы, словно боясь сказать лишнее. Длинные ресницы скрыли выражение его глаз, но по тому, как резко он встал и отбросил камзол, можно было сказать — он на грани.

Не сводя с него настороженных глаз, тихо ойкнула, когда он стал раздеваться.

— Что это ты делаешь?

— А ты как думаешь, кар-р-ра? — его рокочущее 'р' горячей волной сжало низ живота.

Молча продолжила следить за тем, как длинные, сильные пальцы Правителя уверенно, одну за другой, расстегивают пуговицы на белоснежной рубашке, оголяя шею, торс, едва заметную темную дорожку внизу живота.

Почему-то зажмуриваюсь, но слышу, как был отброшен ремень и когда сапоги с тяжелым стуком упали на пол.

Матрас прогнулся. Я еще крепче зажмурилась и дотянулась до шкуры, пытаясь натянуть ее до самого подбородка.

— Открой глаза, кара, — глухой шепот и тяжесть его тела, пригвоздившая меня к постели.

Вздрагиваю, когда нежное прикосновение к шее сменяется резким укусом.

— Рейнхард!

Распахиваю глаза как раз в тот момент, когда Рейн, приподнявшись, срывает шкуру и резко отбрасывает ее в сторону. Сразу же пытаюсь оттянуть задравшуюся рубашку, но Рейн вновь наваливается, перехватывая мои руки и не давая подняться.

— Не бойся, — его глаза чуть теплеют, — я обещал, что в первый раз сцепки не будет.

— Какая сцепка, я не хочу, я запрещ...

Но упрямые губы сминают мои возражения.

'Нет!' — мысленно вскрикиваю и пытаюсь вырваться со всей силы, на которую только способна.

Серебристые глаза Рейнхарда потемнели, зрачок расширился, а его движения стали резче, быстрее. Не то поцелуй, не то укус, и шея горит как раз в тех местах, где едва заметно синели отметины.

— Рейн!

Но Рейнхард спускается все ниже и ниже, целуя голую кожу, дразня натянутую тонкой рубахой грудь. Втянул ртом сосок и заурчал, как огромный довольный кот.

— Ре-е-ейн, — издаю не то стон, не то всхлип, когда ухмыляющийся Правитель подул на затвердевший сосок.

Пронзившее молнией тело вздрогнуло, изогнувшись дугою, и Рейнхард плавным движением навис надо мной, всматриваясь в лицо, словно боясь хоть что-нибудь пропустить.

— Кара? — беспокойно и властно заглядывая в глаза.

Но чем он хотел в них прочесть? Что я рада? Что я так же хочу его, что я разрешаю?

— Нет! — почти выплевываю в ответ. — Я не буду подчиняться тебе!

От его рыка хотелось сжаться, пригнуться и спрятаться, но Рейнхард не дал. С нечеловеческой скоростью схватил край рубашки и рванул на себя. Треск ткани. Мой возмущенный писк и тяжесть его тела, придавившая меня и не дававшая встать.

— Убирайся прочь! Не трогай меня, не смей! — изо всех сил колотила оборотня в грудь, выпуская когти и метя в лицо.

— Кар-р-ра, — предупреждающе и как-то игриво, словно так и надо, словно так и должно быть.

Глаза светлые, бешеные. Зрачок вытянутый и чуть подрагивавший. Неожиданно Рейнхард широко раздвинул мои колени и замер. Я всхлипнула, его лицо дрогнуло, и он с тихим стоном стал покрывать горячими поцелуями внутреннюю сторону моих бедер. Трепет и нежность сменились бешеным желанием подмять, подчинить.

— Ты моя!

Укус, рык, поцелуй. Словно сглаживая боль, словно прося простить за безумие.

Внезапная свобода — и вот он вновь навис надо мной. Такой подавляющий, такой неистовый в своей наготе.

— Моя! — удлинившиеся клыки царапают шею, и сильные руки подхватывают ягодицы, приподнимая, чтобы осторожно войти.

Огромный, неумолимый, не слышащий ни отказа, ни крика.

— Не хочу! Не надо, не так! — мой голос сорвался, тело забилось, конвульсивно дернувшись. Не чувствуя, не слыша, не желая ничего понимать.

— Кара?

В голове — тьма. И голоса, и мужской смех, и подначки: 'А она ничего... Держи ее! Да за ноги, придурок. Держи, пока не очухалась...'

— Господи, кара!