Ваш выход, рыцарь Вешковская! (общий файл)

— Что?

— Софико очень хотела с тобой... Встретились бы вы с ней?

— Мама, не так всё скоро.

— Но, ты же мне обещаешь?

— Я обещаю подумать.

— Но, доча!

— Голубцы с плиты сняты. Прошу всех ужинать на веранду!

— "Вот Нинульчик мой — всегда молодец! Всегда вовремя"

И я вот даже сейчас не знаю: мне ли данный восторг предназначался... Тысь моя майка...

Когда живешь с такими родственниками, как мои, "многодеятельными" и "многогранными", польза и вред — всегда на одной узкой "полке последствий". Тут главное — уметь, извлекая одно, не задеть то, что лежит по соседству. Тонкое мастерство. Жаль, что двенадцать лет в учебном корпусе Прокурата и семь "беспризорных" береднянских, такому искусству не обучили. Пришлось наверстывать.

— М-м, какие голубцы у вас, Нинон. Мягкие, сочные. Хоть одними губами их жуй, — это, моя мама с оттопыренным пальчиком местную кухню после ресторанной столичной вкушает.

— Ну вот, Катаржина, и мы в своей глухомани тоже кое на что способны. Не только провинциальную пыль разводить, — тетя Гортензия вступила, нервно жуя.

— Ну, не такая уж тут и глухомань, — а вот теперь — моя очередь. — Я, когда вчера с развала шла, афишу видела: "Научные чтения в библиотеке". И приписочка: "Порок или страсть. Пагубность и различия" Гусельницы явно озабочены высокими материями.

— Вот-вот, — вскинулась моя тетка. — Не иначе, университетский профессор выступать будет, что двумя переулками левее мансарду у Луконов снимает. Его караваем не потчуй, дай только рот открыть. А уж как в лавку придет — все излазит, перещупает, а потом с умным видом...

— И что, часто его ваша библиотека "арендует"? — выправляем "маршрут" в нужный нам "поворот".

— Да считай, каждое лето, — тут же "свернула" в него тетка. — Правда, он по специализации — языковед, а вот эта тема ему — вне профиля.

— Зато актуальна. Кхе-кхе, — развернулись мы втроем к огласившейся Нинон. Та рассудительно скривилась. — Позавчера ж утром на площади перед управой драка была. Сестры Бричкины сошлись, а потом и родственники их подтянулись с сочувствующими.

— Да что вы говорите? — выразила я большой интерес. Нинон, отложив вилку, продолжила:

— Началось с сущей ерунды — общего огорода. А потом пошло-поехало. В результате вся площадь присоединилась — стражники еле разняли, а начальник их вообще с фонарем ушел. Сами же сестрицы до сих пор в каталажке сидят, что через дорогу от нас.

— Зачинщицы склоки?

— Ну да, — кивнула мне рассказчица. — Остывают.

— Что-то больно строг ваш начальник стражи. За подобное обычно не больше суток "выдерживают".

— Ну, тебе конечно виднее. Да только для нашей... глухомани такое событие — из ряда вон, — влезла тетя Гортензия. — Видно, действительно, профессора к нему подвязали, раз речи того проповедника на пользу не пошли.

— Какого "проповедника"?

— Ой, Агаточка, говорят, что как раз перед тем позором выступал на площади один брюнет в белоснежной рясе. Да такой красавец, что хоть сейчас на открытку к Солнцепутью. И тоже про "высокие материи" внушал.

— Точнее, про дела и расплату, — вставила Нинон.

— Как... интересно. Жаль, что я такое действо... пропустила...

— Доча?.. Доча?!

— Что?

— А ты куда от нас "улетела"?

— Да про дела и расплату задумалась. Тема и вправду, актуальна.

— Да что ты? — воззрилась на меня мама. — Гортензия, у меня идея возникла: а не сходить ли нам завтра вчетвером в столичный театр? Там постановка интересная идет — легкий водевиль с танцами. Посмеемся, развеемся?

— Куда? — удивилась патриотка глухомани.

— А что? Мы когда с тобой куда-нибудь вместе ходили? В последний раз?

— Да... не помню... Вспомнила! К нотариусу на оглашение маминого завещания... Нинон, как ты к театру относишься?

— Положительно.

— Вот и славно! — просияла моя мама. — А после — к нам в гости. Я вас таким штруделем угощу. С колбаской, салом и квашенной капустой... Софико мне... рецепт дала... Доча, а что?

— Ничего, мама, ничего. Эта тема пока закрыта...

Зато другая открылась. И долго не давала заснуть. Я все ворочалась в своей гусиной перине и пялилась в высокий дощатый потолок. Взвешивала, оценивала, выстраивала логические цепочки. И даже когда ушла в сон, облегчения не получила, к утру неожиданно озябнув. Да так, что зуб на зуб не попадал. Поэтому, сразу после горячего чая с оладьями решила отогреться всерьез:

— Тетя Гортензия, я— за заднюю изгородь! — в распахнутую из коридора дверь лавки, и шмыгнула туда же оттаявшим носом.

Тетка, развернувшись ко мне, рассеянно кивнула. Понятно — господин Могрз, гном из Бадука, с очередной партией "раритетов" (подсвечников, тяжеленных чеканных блюд и традиционно востребованных ступок). Теперь до обеда торговаться начнут. Конечно, можно было б процесс и ускорить, да тетя Гортензия — непьющая даже из "деловых" интересов:

— Ага-ага, Агаточка. Иди-иди... Так из какой канавы вот это?

Ну, я и пошла. Перекинув через плечо покрывало. Скоро перемахнула через низкую изгородь, отделяющую семейные владенья от предгорных лугов, и направилась к уже знакомому мне бугру:

— Кра-со-та... — и если уж заниматься оздоровительным дыханием (попутно отогреваясь), то именно здесь...

Вдох-выдох... Теплый ветер щекочет выбившимися волосами лицо. Солнце августа на голых плечах и коленях. Запах трав и цветов. Вдох-выдох... Где-то справа за спиной взмахнула крыльями птица. Ветви ели закачались, провожая ее, и снова затихли... Гуси на далеком пруду в разноголосье обсудили важное событие. Вдох-выдох... Тишина... Божья коровка села на нос. Я сморщилась, взмахнула рукой. Букашка обиженно смылась...И опять тишина... Оздоровительное дыхание.

Технику его мы проходили еще на четвертом курсе. И иногда даже практиковались (кто дольше не засмеется). Здесь все зависит от стихийной характеристики. Я вот — воздушник. Поэтому сосредотачиваться должна на тонком ощущении родной стихии, касающейся сейчас ноздрей. Именно при вдохе и выдохе. Водники... Ник Подугор, сидят у бегущей или падающей воды. Кому какое состояние ближе. Маги огня — у открытого пламени. Земельники — в пещере...И восстанавливают силы... Вдох-выдох... Состояние покоя, расслабленности и отстраненности обычно дается с трудом, но сейчас я очень старалась. Вдох-выдох... Родная земля. Северная предгорная глухомань. Тихий край. И даже соседство через горные пики с Грязными землями, не делает его стоячую, как вода в пруду, энергетику тревожнее. Здесь все исхожено, проверено и отмечено на десятках карт... И собираться в комок от каждого треска сучка ни к чему. Ладмения... Бередня... Там — все по-иному. Но, места эти, они так похожи... Вдох-выдох... И мысли, отпущенные на свободу из сжатой в кулак воли, летят. У меня, кажется, получилось... расслабиться...

— Спас, это — что?

Мы увидели ее неожиданно. Дорога, петляя между поросших молодым ельником холмов, вдруг вынырнула из-за последнего и раскроила, как ножом, широкую лесную поляну. Ровно наполовину. А справа на ней...

— Когда-то было деревянной церковью, — Спас прищурился, будто что-то припоминая.

— Здесь раньше недалеко деревня стояла и рядом с ней — монашеский скит. Я родился в этих местах, — Илья первым соскочил с седла. — Хочешь взглянуть? Где еще такое увидишь?

— А почему бы и нет?

— Ох, только давайте недолго. Нам еще до Бузищ верст двадцать.

— Ага...

— Агата! Вход здесь...

— Ух, ты...

Стены бывшей церкви почти сохранились, но перемещаться внутри можно было только вдоль них. Потому что все пространство по центру занимал рухнувший вместе с прогнившим куполом, крест.

— А что я говорил? — Илья расплылся в довольной улыбке.

— Крест католический, не православный. Но, откуда?

— От монахов. Они тоже были не местными. Видимо, из Ладмении. А, скорее всего, из Чидалии. Нищенствующий орден. А вот и их Святой покровитель, — и мотнул головой к противоположной стене.

Там, на беленых досках пятнами проступал мужской портрет в рясе. И в полный рост. Сверху — неестественным, острым куполом капюшон. Под ним — лицо с огромными темными глазами. А ниже, едва заметными и полустертыми, руки с раскрытыми вверх ладонями. Нижняя часть полностью утонула в траве.

— Что-то здесь странно, — замерла я, почти уткнувшись в стену носом, и повела им вдоль силуэта. — Ага... Илья, а где у него...

— Крест? — остановился он рядом со мной. — Вот в этом-то вся и странность, Агата. Он креста не носил. Считал, что вера — внутри нас, а крест на шее — лишь атрибут. Опознавательный знак.

— Кто, "он" то?

— Святой Франциск... Нет, скорее всего, из Чидалии. Он же сам родом почти оттуда.

— Ну, вы скоро? — зычный голос Спаса поднял лесных птиц с верхних бревен стен...

— Чирк!.. Чирк-чирк!

И я распахнула глаза. Уже в Ладмении.

— Чирк-чирк! — ярко оранжевая, маленькая пичуга, похожая на канарейку, но с хвостом гораздо скромней, совсем по-хозяйски запрыгала по краю моего покрывала.

— Ну, ты и наглая. Брысь! Нагадишь еще.

— Ч-чирк! — птица, вспорхнув, приземлилась в ярде. — Чирк-чирк-чирк!

— Кыш! — новый замах — прежний результат и еще на ярд в сторону гор. — Кыш!.. Ага-а...

Ага. Вот была б я обычной женщиной. Без боевого прошлого и тесного общения с "неясной" природой... Да, тысь моя майка! Какая из меня "обычная женщина?! И, бросив на ближайший куст покрывало, подхватилась вслед за сорвавшейся в воздух пичугой. Лишь обуться успела, и одернуть свой сарафан...

Так мы и неслись. Сначала вверх по предгорному склону, маневрируя между камней и широких стволов елей. Потом резко взяли направо. Птица, ярким всполохом пламени, скользила по воздуху чуть впереди. Лишь иногда замирая, словно контролируя мой маршрут. Потом вновь подхватывалась. Пока я, на всем скаку не влетела в высокую дозревающую бузину. Огневушка, огласившись, понеслась прямиком над зарослями. Я проследила за ней прищуренным взглядом и, на другом краю поляны разглядела старую крышу с косой кирпичной трубой. Большее с этой точки обозреть было сложно. Поэтому, пришлось пробираться...

Высокие заросли закончились неожиданно: я просто запнулась за обломленный у самой земли ствол. А потом... Сначала я увидела шлем. Справа в траве... У самой двери, под перекинутым через нее поперек засовом, я увидела и его обладателя. Рыцарь Прокурата, элитный боец из пятой комтурии, полулежал, прижавшись к двери спиной и с выгнутой вбок шеей. Тут, даже на свечение не щурься — мертв. И причины ясны — глубокие борозды наискось через грудь. Сквозь надежную прокуратскую кольчугу. Глубокие борозды. Как от когтей. А в открытых глазах — ужас. И пустота.

— Ч-чирк!

— Пожалуйста, выпустите меня!

— Тысь моя майка.

Птичка, выпорхнув из мизерного квадрата оконца, села на верхушку куста бузины. Я, оторвав от нее взгляд, вновь прищурилась: заклятие, растворив стену сруба, явило молодого мужчину, терпеливо стоящего с той его стороны. Мужчина, подняв к потолку лицо, вздохнул и вновь огласился:

— Вы меня слышите?!

— Я вас слышу, — заскользила я дальше по его силуэту, удивленно отметив на шее и руках моанитовые "украшения" (ничего себе, перестраховка). — Что здесь было? Ночью.

Мужчина снова вздохнул и на секунду задумался:

— Зверь.

А то я сама... не догадалась:

— Ждите здесь. Я скоро! — и пошла за угол по примятому бузинному "следу".

След вывел меня к целой истоптанной "просеке". С находкой в виде растерзанного до костей грифона. Его иссиня черные перья были здесь повсюду: висели на крайних, нетронутых кустах, в траве и... и на ней. Потому что последней я увидела ее. Женщину... Вот что за блажь такая у нас? Не любят рыцари-женщины кольчуг. Сковывают они "грациозность движений" и затрудняют "полоопределение". Хотя, помогла эта часть доспехов ее коллеге?..

На первый взгляд тело было нетронутым, хоть и распластанным на спине. И пафосный шлем — на месте. Лишь свитер распорот. Чуть выше груди. И не похоже, чтоб зверь. Я склонилась над телом... Потом ниже... И уже через секунду рухнула на колени... Сквозь прорезь, на коже нежно-персикового оттенка проглядывали слова. В тонкой рамочке... "Навеки твоя"...

ГЛАВА 4

— Ну, уж нет... Ну, уж нет. Нет же. Нет!

Безмолвное женское тело отозвалось мне: "Да"

Да, рыцарь Вешковская, да. Это — Ладмения. Не глухая Бередня. И по Ладмении этой гуляет "зверь". Причем, безнаказанно бодро гуляет.

— Эй, ну где же вы?!

— А вот про тебя-то я...и забыла, — подняла я нахмуренный взгляд от Ксю.

— Ч-чирк!

— Оба заткнитесь. Оба! Мне надо... подумать, — и подскочила с колен.

Выпустить узника из избушки — пойти против собственной же конторы. Это как раз понятно. Неясно другое: зачем он ей сдался? Пятой комтурии? Преступник "против Короны"?.. Думай, рыцарь Вешковская. На то тебе голова и хваленая семейная интуиция. Которая сейчас, кстати, кричит. Правда, пока на "незнакомом" мне языке. Так... По контуру избушки — следы сдвоенной прокуратской защиты. Две трети резервов на ней. Себе почти не оставили. Охраняли его. Хотя, приняли меры — моанитовые наручники и ошейник. Последний — вообще интересно, поскольку применяется лишь для алантов. Решили подстраховаться? Значит, сами не знали, кого повязали. А вот "зверь" рвался точно к нему... Думай, рыцарь Вешковская. Думай...Зачем он так лез вовнутрь? Освободить?.. Убить? И то и другое — вполне. Тогда, почему не доделал? Кто помешал? Или что?

— Ч-чирк, — почти просительно все с того же оконца.

— И ты тоже— "неизвестная птица", — прищурилась на пичугу. Та, склонив голову, смолкла. Лишь продолжила ответно за мной следить.

Ага... Значит, доделать не получилось. И вот — новый вопрос: "Что с моей-то конторой? Отчего такой "легкий" подход?" Демонов с третьего уровня — всей комтурией по буеракам. Так, что те сами со страху — обратно, а здесь... Слова Глеба в Либряне в ответ на мои:"И такие персоны просто так не вылазят. Мне вообще кажется, его к нам наружу вызвали".

— А вот об этом, Агата... молчи, — повторила и задрала лицо к небу. В общем-то, все понятно. Хотя, отвратительно и недопустимо. Только лишь интуиция... И понеслась назад к распростертому телу.— Так. Проверяем еще раз... Свечение — отсутствует. Дыхание... — осторожно стянула шлем... Знакомое красивое лицо, как вспышка из прошлого, как новый удар под дых. Я на секунду зажмурилась и шумно выдохнула. — Дыхание... отсутствует... Проверяем еще раз, — и занесла над третьей, горловой чакрой ладонь... Тысь моя майка! — ну, Ксю. Ты во второй раз осложняешь мне жизнь... — "Тетя Гортензия... Тетя Гортензия!"

— "... со всеми своими хобьими погремушками. Агаточка, ты чего?"

— "Тетя Гортензия, вы — одна?"

— "Ну да", — весьма недоуменно в ответ. — "Этот бадукский прохвост только что укатил. И опять меня надул. Представляешь!"

— "Тетя Гортензия, у меня тут — свое представленье. Водевиль с танцами. Мне нужна ваша помощь. Срочно нужна!"

— "Агаточка, что случилось то? Ты где?"

— "У старой избушки. Вы ее помните?"