— Игорь, вы не торопитесь? — поинтересовался Жемга.
— Нет, — соврал Игорь, так как через час он договорился встретиться с Татьяной.
— Вот и прекрасно. У нас сегодня с вами ответственные дела. Поехали.
— Я готов, только мне надо срочно позвонить. Это не займет более пяти минут.
— Хорошо, буду тебя ждать в машине.
Игорь позвонил Татьяне и сказал, что сегодня свидание отменяется, так как у него срочные дела. То, что они связаны с ее отцом, говорить не стал.
Поездка продолжалась недолго. Автомобиль остановился возле старинного трехэтажного красивого особняка. Они вышли из машины.
На входе сидел полицейский. При виде Жемги он тут же встал и почтительно склонил голову, после чего вопросительно посмотрел на его спутника.
— Он со мной, — сказал полицейскому Жемга.
Они поднялись на второй этаж, Жемга ввел Игоря в небольшую комнату. В ней стоял письменный стол, пару кресел, небольшой шкаф, кожаный диван, на стене висела большая панель телевизора.
— Нравится? — поинтересовался Жемга.
— Приятная обстановка, — оценил Игорь.
— Отныне это твой кабинет.
— Мой кабинет? — не смог скрыть изумления Игорь.
— Да, — подтвердил Жемга. — Союз молодых патриотов приобрел это здание в собственность. В течение недели все сотрудники из прежнего офиса переедут сюда. Начинается новый этап нашей деятельности. И ты станешь играть в ней далеко не последнюю роль.
— И что за этап?
— Первый этап был организационный, мы его выполнили, сформировали костяк команды, открыли филиалы на большей части страны. Теперь начинается то, ради чего все и затеяно.
— И ради чего?
Жемга неожиданно засмеялся, затем сел в кресло.
— Садись за свой стол, ты должен с этого дня чувствовать себя иначе.
— Как?
Жемга дождался, пока Игорь займет место за столом, только потом стал говорить:
— Человек, имеющий свой кабинет, это уже совсем другой человек, чем тот, который его не имеет. Попомни мои слова, недели через две ты это отчетливо почувствуешь. Мне даже интересно, сколько для этого тебе понадобится времени?
— Я постараюсь, вас не подвести и сделаю это как можно быстрей.
— Чувство юмора — это почти всегда хорошо, — улыбнулся Жемга. — А теперь серьезно. Послушай меня внимательно. Сегодня начинается твоя настоящая карьера, твое восхождение к новым высотам. Все, что до этого, то был предварительный этап. Я помогал тебе, буду помогать и в дальнейшем, но теперь главное зависит от тебя. Не стану скрывать, я так поступаю во имя дочери. — Жемга на несколько мгновений замолчал. — Не собираюсь вмешиваться в ваши отношения, но запомни: если ее обидишь, то из твоего покровителя превращусь в твоего врага. Пожалуйста, не допускай этого. Мне бы очень не хотелось такого поворота событий.
Игорь молчал, он не знал, что ответить на этот спич. Он вдруг ясно осознал, что всю жизнь будет от кого-то зависеть; если исчезнет Жемга, появится другой куратор. И так его будут передавать от одного к другому, словно эстафетную палочку.
— Я вас понял, — выдавил он себя.
— Очень на это надеюсь. И еще, рядом с твоим кабинетом кабинет Радугина. Найди, наконец, с ним общий язык. Для тебя это важно. Вот, собственно, все, что хотел тебе сказать. Если хочешь, можешь остаться, посидеть в своем кабинете. Тебе надо к нему привыкнуть. Если нет, могу отвезти, куда пожелаешь.
— Если можно, я посижу, Евгений Леонидович.
Жемга кивнул головой и вышел из кабинета Каракозова.
77.
Игорю очень понравилось иметь свой кабинет, он был небольшой, но уютный, здесь можно было не только работать, но и отдыхать, например, полежать на мягком кожаном диване или посмотреть телевизор. Ему иногда даже не хотелось уходить; ехать домой было далеко, а тут вполне можно провести ночь. С какого-то момента так и стал делать, тем более, никто его не тревожил. Поэтому периодически он оставался тут на ночевку.
Старинный особняк быстро наполнялся людьми, с каждым днем их становилось все больше. Некоторых Игорь уже знал, с некоторыми познакомился здесь, и они произвели на него, если не благоприятное, то терпимое впечатление. Он боялся, что тут много будет оголтелых натур, что-то вроде уменьшенных копий Радугина. Но если они и были, то скрывали свою суть.
Самый негативный момент заключался в том, что увеличилось общение с Радугиным. Его кабинет располагался напротив. Когда Игорь впервые оказался в нем, то был поражен его размерами; помещение было больше раза в три, чем у него. Впрочем, философ заглядывал сюда не так часто и обычно ненадолго. Так как он был куратором Игоря, то давал ему указания и чаще всего исчезал.
Сюда по тому, что читал Игорь в Интернете, Радугин был нарасхват. Он участвовал в самых разных заседаниях, патриотических и научных тусовках, во многих других мероприятиях. Как он успевал их всех посетить, для Игоря оставалось загадкой. Тем более, он не просто присутствовал на них, а часто выступал с лекциями или импровизированными спичами. Причем, почти всегда говорил длинно и с большим успехом.
Игорь невольно задумывался над феноменом этого человека. С его точки зрения, в большинстве случаев он нес самую настоящую дичь. Это был поток обскурантских и шовинистических доктрин, которые не могли не вызывать у нормальных людей стойкое отторжение. Но вместо этого они вызывали у слушателей восторг и восхищение.
Игорю становилось страшно, он не мог понять, что все-таки происходит с людьми, какая сила внушения заставляет их восторгаться этими безумными мыслями? С его точки зрения, если их начать воплощать в жизнь, то страна однажды совершит самоубийство. Но иногда у него возникало ощущение, что именно это и привлекает слушателей в этом словесном потоке. Радугин побуждал их спускаться вниз, в мрачные подвалы подсознания, куда не проникал свет, где постоянно царит тьма и холод. Но именно в такой обстановке многим было максимально комфортно. Возможно, их тянет туда, потому что эти места и есть подлинная сфера их обитания.
Понимаем ли мы реальную человеческую природу, задавался Игорь вопросом? Или до сих пор живем иллюзиями о ней? Но если все обстоит именно так, как он наблюдает, то тогда все безнадежно; из этого мрака никогда не выбраться на солнечный берег. Нет, такого все же быть не может, просто бывают периоды массового помутнения рассудка. Они могут длиться долго, сокрушать все светлое и разумное, но тем самым готовится почва для их самоуничтожения. Да и не все люди затронуты этим безумием, в любую самую мрачную эпоху есть те, кто противостоит этому ужасу, кто борется с тьмой ради света.
На память тут же приходил Елагин. Он был именно из этого числа. Конечно, он один не мог рассеять сгустившуюся мглу, но ведь должны же быть и другие.
Иногда у Игоря возникала мысль поискать таких людей. Но никаких реальных действий он не предпринимал. Пользы от этого не будет, а себя загубит. Жемга ему не простит отступничества, о чем он ни раз его предупреждал. И тогда прощай этот уютный кабинет, где ему так хорошо.
Игорь отдавал себе отчет, что стремительно привыкает к хорошей жизни. Эта привычка все больше довлеет над всеми остальными мыслями и чувствами. Он оказался в ситуации, когда перестал владеть собой, когда ситуация владеет им. Конечно, можно все бросить, стать паломником идеи, но как при этом он станет жить? К тому же придется среди прочего расставаться с Татьяной. Не то, что он ее любит, но он к ней привязан, она ему нравится. За короткий срок она хорошо освоила наука любви, и из неопытной девушки превратилась в умелую любовницу. А он уже не представляет свою жизнь без их любовных утех.
Иногда Игорь сам не понимал, что с ним творится, как он должен поступать, каковы критерии для выбора его линии поведения? Еще относительно недавно он был уверен, что в жизни по большому счету все просто; есть принципы, есть убеждения, они и должны все определять. Но, как оказалось, существуют множество других факторов и нюансов, которые играют куда большее значение, чем он себе представлял. Да, плохо то, что оказался на стороне темных сил, но что ему делать, если он не видит светлых? Они куда-то растворились, исчезли, как привидение, от них мало чего осталось. Перед ним возвышается гигантская гора, которая в любой момент способна его придавить и даже при этом не заметить этот маленький эпизод. Бросить ей вызов? Да, благородно и мужественно, но результат известен заранее. Если он хочет пожертвовать собой, то так и следует поступать. Но если ему себя жалко — а ему жалко, то хочется выжить в этом ужасном мире. Причем, иногда ему кажется, что любой ценой. Ну или почти что любой ценой.
Как-то, сам не точно зная для чего, он пригласил Татьяну посетить его кабинет. Она охотно согласилась и приехала уже на следующий день. Быстро все осмотрела и расположилась на кожаном диване.
— Здорово, мне тут очень нравится, — оценила она. — Хотя я бы поменяла тут мебель. Здесь можно обустроить очень милое гнездышко.
— Но это кабинет для работы, — возразил Игорь. — Он не должен быть роскошным, а должен быть аскетичным, чтобы ничего не отвлекало бы от труда. Разве не так?
Татьяна неожиданно засмеялась.
— Я была в некоторых кабинетах папиных знакомых. Ты даже не представляешь, как они обставлены и что там есть. И чем они в них занимаются.
— Возможно, — пожал плечами Игорь, — но я не хочу превращать свой кабинет ни в бар, ни в бордель.
— Я знаю, ты очень правильный.
— Это плохо? — поинтересовался Игорь.
Татьяна задумчиво посмотрела на него.
— Я рада, что у тебя есть свой кабинет. В твоем возрасте — это большая редкость. Только у меня будет к тебе одна просьба.
— И что за просьба?
— Не поддавайся эмоциям, держи себя все время в руках.
— Да я спокоен, как удав.
— Нет, я знаю, ты не спокоен.
Игорь уже не первый раз удивился ее проницательности. Возможно, он все же ее не до оценивает.
— Что ты имеешь в виду?
— Тебе многие завидуют, и будут строить козни. Не поддавайся на их провокации. И вообще, больше думай о своем будущем.
— Я думаю. — Игорь не совсем понимал, куда она клонит.
— А мне кажется, что недостаточно. Ты все еще сожалеешь о прошлом. Разве не так?
— В нем было немало хорошего, — уклончиво ответил он. Игорю не хотелось посвящать ее в свои сомнения и переживания, он знал, что они не найдут у нее отклика.
— Тем более, лучше о нем как можно быстрее забыть. К тому же ты не один.
Она имеет в виду себя, понял Игорь. И почувствовал в очередной раз, что ему не хочется принимать окончательного решения по поводу их совместного будущего. По крайней мере, он для него еще не созрел.
— Конечно, — не слишком охотно подтвердил он.
— Нет, — вдруг отрицательно замотала Татьяна головой. — Ты еще этого не чувствуешь. Впрочем, это не важно. Мой папа говорит: самые плохие решения — это либо преждевременные, либо запоздалые.
Так и есть, мысленно согласился Игорь. К нему пришло ощущение, что он не понимает, что происходит в его жизни. Иногда ему кажется, что все, что с ним творится, это страницы чей-то другой судьбы, в которой он оказался случайно или по недоразумению. И теперь прилагает все усилия, чтобы освоиться в этом чуждом ему пространстве, которое все сильнее затягивает его.
— Ну, ты хмуришься? У тебя испортилось настроение? Это я виновата, — услышал он голос Татьяны.
— Ни в чем ты не виновата, — возразил он.
— А ты не хочешь опробовать этот диванчик. Он, правда, узкий, но, думаю, нам это не помешает. Садись рядом.
— Ты о чем? — не понял он ее в первую секунду. Игорь увидел ее лицо и тут же прозрел. А почему, собственно, нет, пронеслась мысль.
Он сел рядом и прижал девушку к себе.
— Дверь закрой и достань из моей сумочки презерватив, — прошептала Татьяна.
Она заранее все предусмотрела, мелькнула у него мысль.
80.
Виолетте позвонила Ирина. Только что завершилась напряженная репетиция, и Турчина отдыхала в своей гримерной. Она надеялась, что в ближайшие несколько часов никто не будет ее доставать, и она сможет восстановить силы.
— Слушаю вас, Ирина, — произнесла актриса.
— Вы просили вас известить, когда мы соберемся снова, — проговорила Ирина.
— Да, просила. И когда?
— Через час.
— Как через час? — удивилась Виолетта. — Вы же обычно собираетесь вечером.
— Это экстренное собрание. Но я вам не советую на него приходить.
— Почему?
В трубке воцарилась тишина, если не считать то и дело раздававшихся сухих щелчков. Виолетта догадалась, что ее собеседница не хочет говорить по телефону.
— Я приеду, — сказала Виолетта.
— Я снова вам говорю: лучше этого не делать.
— Спасибо за предупреждение, но я уже приняла решение.
— Как хотите, — сухо произнесла Ирина и отключилась.
Виолетта тут же стала собираться. Ехать было далеко — на другой конец города. Поэтому надо было спешить.
Когда Виолетта вошла в квартиру, все уже собрались. Она громко поздоровалась, но кроме Несмеянова ей никто не ответил. Ее это несколько удивило.
— Напрасно вы приехали, — снова произнесла Ирина. — Есть еще возможность уехать.
Вместо ответа Виолетта решительно села на стул. Ирина взглянула на нее и пожала плечами.
— Говори, Толя, — скорее не сказала, а приказала она. Виолетта невольно подумала, что хотя Ирина единственная в этой кампании девушка, но именно она тут главная.
— Мы должны решить, выйдем ли мы на протест против войны во время городского митинга за войну? — произнес Несмеянов. — Из того, что происходит в стране, однозначно можно предположить, что ничем хорошим для нас эта ситуация не кончится.
— Что ты конкретно имеешь в виду? — спросил один из собравшихся, его имя Виолетта не вспомнила.
— А разве не понятно. Нас загребут сначала в полицейский участок, затем в тюрьму. В нашей свободной стране, где разрешены все формы мирного протеста, протестовать не разрешается. Мы должны ясно представлять, что нас ожидает. Готов ли каждый из нас оказаться в заточении?
— Оказаться в заточении не может быть готов никто, — сказала Ирина. — Но это не означает, что не надо выходить на протест. Миллионы людей сидели до нас в тюрьмах и лагерях, миллионы людей будут сидеть после нас. Как-нибудь справимся. Мы не можем не показать, что есть люди, которые против войны. Это сейчас важнее всего. Если мы не выйдем, то все, что мы тут говорили целый год, ничего не значит. Получается, что мы обычные болтуны. Тогда зачем мы тут собирались? Показать, какие мы умные. Я считаю, что мы должны показать, какие мы смелые и решительные.
Виолетта слушала дискуссию, и понимала, что она присутствует при очень важном событии. Эти пятеро, не считая ее, — четверо молодых мужчин и одна девушка решают важнейший для каждого человека вопрос: готов ли он, рискуя свободой, а то и жизнью, выступить против несправедливости и деспотии, отстаивая свое право быть личностью, а не рабом. Это невероятно трудно и страшно, но иногда это единственный путь к чему-то такому, что является главным в жизни, без чего она никогда не состоится, сколько бы ты не прожил на этом свете.
