Как только я открыл ее, то решил, что это, должно быть, была моя четвертая порция. Вместо ожидаемого застрявшего автомобилиста я оказался лицом к лицу, можно сказать, с самым невероятным персонажем, которого когда-либо видел. Он был одет в кожаную безрукавку поверх зеленой рубашки, коричневые бриджи и горчично-желтые ботинки. На голове у него была зеленая шапочка Робин Гуда с длинным белым пером, а на правом плече висел желтый рюкзак.
Его рост составлял примерно одиннадцать дюймов.
Даже не поблагодарив, маленький человечек протиснулся мимо моих лодыжек и направился прямиком по короткому коридору. Я автоматически повернул голову, чтобы проследить за его продвижением, но недоверие — наверное, вполне понятное — заставило меня застыть на месте, пока он не скрылся в кабинете. В этот момент дождь, хлестнувший мне в лицо, вернул меня к тому, что когда-то наивно считалось реальностью, и я закрыл входную дверь и последовал за ним.
Я добрался до входа в кабинет как раз вовремя, чтобы увидеть, как он пробирается по ворсистому ковру, который доходил ему до лодыжек, к камину. Он скинул промокшие ботинки и поставил их сушиться перед камином, затем направился еще раз, на этот раз к бутылке виски, которую я неосторожно оставил на самом видном месте на кофейном столике. Мой мозг был настолько ошеломлен, что привидению показалось вполне разумным взобраться на столик, выбрать один из моих бокалов-тюльпанов, чуть ли не в половину его роста, и на две трети наполнить его моим виски. Пурист в моей душе был оскорблен, когда он опрокинул половину бокала одним бесконечным глотком, но он только испустил долгий, счастливый вздох и уселся, прислонившись спиной к бутылке и свесив ноги в одних чулках с края низкого столика.
В какой-то момент я закрыл за собой дверь и осторожно прокрался в кабинет. Я опустился обратно в кресло, нащупал свой бокал и сделал быстрый (и большой) глоток лекарства.
Безрезультатно.
Он все еще был тут.
Странный человечек снял шапочку и внимательно осмотрел белое перо на ней. Убедившись, что с ним ничего не случилось, он надел шапочку на горлышко бутылки, чтобы она просохла, и вытащил карманные часы размером с половину своей головы. Пока он разглядывал свои руки, мой немигающий от удивления взгляд был прикован к нему.
Он поднял голову, заметил мои остекленевшие глаза и кисло усмехнулся. Затем засунул карман в часы — я имею в виду, сунул часы обратно в карман — и нахмурился, глядя на меня.
— А тебя, сл'чайно, не Рич'рд О'Стейн з'вут? — спросил он пронзительным басом.
Послушайте, я ничего не мог с собой поделать. Голос был басовитый, и к тому же пронзительный. И если вас смущает, когда вы читаете это, представьте, каково мне было это услышать!
— Э-э-э...
Я укоризненно посмотрел в свой бокал, прежде чем снова взглянуть на него.
Не-а. Все еще тут.
— Ну что, др'жище, все в п'рядке? — спросил он более резко.
— Более или менее. — Я отхлебнул еще из своего бокала и кивнул более уверенно, наслаждаясь коварной смелостью его великолепного золотого огня. — Да. Только мы сменили фамилию на Остин четыре — нет, пять — поколений назад.
— Но ты же перв'нец О'Стейна в своем пок'лении? — настаивал он.
— Да, я слышал. — Я сделал более спокойный глоток своего напитка. — Конечно, папа, возможно, не все мне рассказал.
— Т'гда ты-то мне и нужен, пар'нь. — Маленький человечек полез в свой желтый рюкзак и достал свернутый лист пергамента, перевязанный выцветшей красной ленточкой. Он взглянул на него, затем протянул мне.
— Пр'чти это.
Должен признать, что мои пальцы дрожали, когда я держал документ. Мне нравится думать, что это из-за виски, которое я уже выпил, но, скорее всего, из-за того, что его пергаментный свиток оказался не сложенным... несмотря на то, что был на добрых шесть дюймов длиннее, чем самый большой размер его рюкзака.
Я решительно отбросил в сторону эту маленькую странность и развернул потрескавшийся лист. Чернила на пожелтевшей поверхности выцвели, и я наклонил лист к свету, а затем снова посмотрел на него.
— Прости. Я немного подзабыл гэльский.
— Ча! — Он по-настоящему красноречиво фыркнул. — И чему, черт в'зьми, они учат в этих ваших шк'лах? — Он казался по-настоящему раздраженным и выхватил у меня листок обратно. — Ну что ж, тогда ск'жу тебе, что здесь н'писано. Это согл'шение — подпис'нное и скр'пленное кровью в полн'луние, заметь, — между мной и перв'м О'Стейном, кас'ющееся процв'тания его семьи и моего собств'нного. С'гласно этому док'менту, — он коверкал слова с чудовищным сочетанием ирландского и шотландского акцентов, — О'Стейн `бязуется п'мочь мне вернуть мой к'вшин с зол'том, если какой-нибудь п'длый вор отымет его у меня, в обмен на то, что я з'бочусь о процв'тании его и его потомков. Ну что ж, др'жище, я вып'лнил свою часть сделки, и теперь, когда мой к'вшин был `краден самым п'длым негодяем на свете, ты д'лжен п'мочь мне в'рнуть его.
— Извини?
Я поспешно сделал еще один глоток "Гленливета". Было совершенно ясно, что кое-кто сошел с ума, — спокойно решил я. — Расстраиваться было не из-за чего.
— Я ск'зал, — начал он снова, более громко, как будто думал, что я, должно быть, немного глуховат, — что этот док'мент `бязывает...
— Думаю, положения изложены ясно, — сказал я. Если моя расстроенная психика вызвала в воображении эту нелепую маленькую крысу, то я всего лишь перебивал сам себя. Если же он был результатом выпитого изрядного количества "Гленливета", то я никому не мешал, потому что его не существовало.
— Чего я не понимаю, — продолжил я, игнорируя обиженный взгляд его маленьких голубых глазок-бусинок, — так это кто ты такой, что за горшок, и почему, черт возьми, думаешь, что я тебе что-то должен.
— Ты т'кой же гр'биян, как и твои предки, пар'нь! — багровый цвет его лица прекрасно сочетался с рыжими волосами и бородой. — Но я спишу это на `тсутствие у тебя должного обр'зования и пока не буду обр'щать на это вн'мания.
Эта мысль, казалось, несколько смягчила его, и он сделал еще глоток из своего — моего — бокала, а затем продолжил уже более спокойно.
— Кто бы я ни был, меня з'вут Эгберт. Что касается того, что такое глиняный г'ршок, то это мой г'ршочек с зол'том, к'торый, как долж'н знать любой дурак, должен быть у всех л'преконов. И единств'нное, что заст'вляет меня думать, что ты мне что-то долж'н, вот этот д'кумент, который, будучи п'дписан кровью при свете полной луны, н'лагает на всех, кто является его `частником или ст'новится его `частником, нак'зание пр'следованиями призраков, вурд'лаков, дл'нноногих тварей и прочих, к'торые гремят по ночам.
Я моргнул. А что, если этот маленький придурок был на взводе? Хуже того, что, если он действительно существовал?
— Эм, — сказал я. А потом: — Понятно, — чего я не понял. — А что это за "призраки и вурдалаки" и так далее?
— Ну, — эти голубые глаза загорелись нездоровым блеском, — есть ведьмы и прив'дения. А еще есть баньши и обор'тни. Может быть, пара в'мпиров. И тролли, и...
— Понимаю, — слабым голосом сказал я. — Но почему все это должно меня касаться? Я никогда не подписывал этот документ, даже чернилами.
— Сов'ршенно верно. — Он скрестил ноги и серьезно наклонился вперед. У меня был профессор, который как-то читал лекцию именно таким образом. — В'дишь ли, его подп'сал сам О'Стейн, и он 'бязует кровь от его крови и кость от его кости. Др'гими словами, чувак, — он ткнул в меня обкусанным указательным пальцем, — это 'бязывает тебя с'мого.
— Кто сказал? — слабым голосом спросил я.
— Главный с'дья Элв'рона, — коротко ответил он, и я вздрогнул. Я никогда не слышал об Элвероне, но что-то подсказывало мне, что никогда и не хотел бы узнать.
— Я... э-э-э, понятно, — сказал я. — Это... так понимаю, что для этого есть какой-то прецедент?
— Дело "Дивел против Тимоти О'Райана", — быстро сказал Эгберт. — Суд прин'л р'шение в пользу истца.
— Понятно.
Я потянулся за бутылкой, но он сорвал с нее пробку и отодвинулся в сторону, чтобы можно было подлить виски в мой пустой бокал. Так я и сделал. Плеснул "Гленливет XXV", и горлышко бутылки заплясало на краю бокала, как кастаньета. Сделал глоток и упрямо откинулся на спинку стула, мысленно проклиная душу своего далекого предка.
— В таком случае, — осторожно начал я, — какие доказательства ты можешь представить, что выполнил свою часть сделки и гарантировал процветание моей семье?
Он обвел рукой мой (по общему признанию) прекрасно обставленный кабинет.
— Ты п'строил этот дом на деньги своего отца, не так ли? — Я снова кивнул. — Ну, пар'нь, первый О'Стейн, к'нечно, был удачл'вым кон'крадом, но я н'много помог ему собрать первую часть с'мейного сост'яния О'Стейнов, так сказать. И это я пос'ветовал твоему пра-пра-пра-прадедушке также продать все до краха двадцать д'вятого года. Кроме того, я вмеш'вался раз или два, и твоей семье от моего вм'шательства хуже не стало.
— Понятно. — Я немного устал от такого однообразного повторения, но не видел никакого способа его улучшить. На самом деле, я думал, что поступил правильно, получив хоть какой-то ответ.
— В т'ком случае, если у меня `крали мой к'вшин, ты должен поз'ботиться о том, чтобы я его вернул, ясно?
— Прости меня. — Я собрался с духом. — Возможно, я кажусь немного туповатым, но если ты работаешь здесь так долго, как следует из твоих ответов, и если ты так много сделал для моей семьи, мне кажется, ты мог бы быстрее и легче вернуть свои деньги самостоятельно. И еще, — я внезапно наклонился вперед, — у меня шотландская семья, а не ирландская. И вообще, какого черта мы водим дружбу с лепреконом?
— Это долгая `стория, тупица, — сказал он, — но я кор'тко отвечу. Когда святой Патрик — чтоб ему сдохнуть от Оберона! — изгнал змей и духов из Эрина, большинство из нас, мал'ньких людей, сб'жали вместе с ними, п'нимаешь? Ш'тландия была лучшим местом, куда можно было отправ'ться в спешке. Я ст'лкнулся с твоим дедом, когда был за гр'ницей, и увидел в'зможность немного обез'пасить себя, по'бщавшись со смертным. Отвечая на первую часть твоего вопроса, скажу, что есть вещи, к'торые смертный может сделать, а мал'нький народец — нет, и одна из них — вернуть `крад'нный к'вшин с з'лотом честному л'прекону. Пр'фсоюз не позволит нам получить их обратно самим, — угрюмо добавил он.
— Понятно, — повторил я. — Итак, если ты, так сказать, поставил меня в тупик этой штукой, — я указал на свернутый контракт, — ...значит, я ставлю тебя в тупик тем фактом, что нужен тебе, если ты вообще собираешься вернуть свое золото?
— Вот это правда, — сказал он, внезапно посерьезнев. — Ты единств'нный смертный, которому я могу доверить вернуть к'вшин, когда он `кажется у тебя в руках, потому что у меня есть к'нтракт, к'торый к'сается твоей головы. Такие, как ты, н'зывают меня х'трецами, — возмущенно добавил он, — но все знают, что сами смертные всегда п'таются п'лучить от нас что-нибудь лишнее!
— Кстати, о смертных. — Я откинулся назад и скрестил ноги, держа в руках бокал с виски. — Я думал, что для этого существует определенный протокол. Что-то насчет того, чтобы исполнить три желания?
— Да, к'нечно, есть, — ворчливо сказал он. — Но это р'ботает только для смертных. Для тех, кто знает, как этим пользоваться, магия л'преконского г'ршка дороже всех желаний на свете.
— Человек, укравший ваш кувшин, не... смертный? — очень осторожно спросил я, пока арктические сороконожки бегали у меня по спине.
— К'нечно, нет! Если бы он был смертным, я бы в'рнул свой к'вшин много лет назад.
— Эм, Эгберт, я не очень хорошо умею обращаться с бессмертными магическими существами, которые могут превратить меня, скажем, в таракана.
— О, с'берись с силами, др'жище! — Эгберт презрительно покачал головой. — Все, что для этого нужно, — это немного х'лодного железа. Сам я с этой пр'клятой штукой не справлюсь, но для таких, как ты, это н'дежное оружие. Это единств'нная причина, по которой такие, как ты, вообще смогли прогнать нас в горы.
— О.
Я тщательно запомнил эту информацию, мимоходом ощупав правый карман и полюбовавшись очертаниями своего перочинного ножа. Раньше я никогда не думал о его четырехдюймовом лезвии как о мече и защитном щите, но сегодняшний вечер, похоже, расширил мои концептуальные границы.
— Возможно, — сказал я, внезапно успокоившись, — и даже учитывая, что ты прав насчет того, что смертные торгуются с... подобными тебе. Я не самый большой альтруист во всей вселенной. Но у меня есть встречное предложение тебе.
— И что бы это могло быть? — мрачно спросил он.
— Надо признать, у тебя есть контракт. — Я кивнул. — Но я уже почти готов позвать священника и посмотреть, как на тебя и твоего верховного судью Элверона подействует небольшой обряд экзорцизма. Насколько я понимаю, ты и тебе подобные проигрываете при новом порядке вещей. Я готов поспорить, что мог бы разорвать этот контракт, если бы захотел пойти на риск.
— В'зможно, — неохотно согласился он. — Но ты сильно р'скуешь, если так д'маешь, пар'нь! Я тут п'бывал, и позволь мне сказать тебе, что это будет сор'внование по бегу в одиночку, посмотрим, кто кого `передит — ты за св'щенником или баньши Маккри за тобой!
— Возможно. — Я снова кивнул. — И именно поэтому делаю тебе встречное предложение. Ты соглашаешься разорвать это проклятое соглашение или заключить аннулирующее его действие приложение — или что бы это ни было — чтобы убедиться, что не сможешь дважды проделать один и тот же трюк со мной или моей семьей, и я помогу тебе вернуть твое золото... на этот раз. В противном случае... — Я протянул руку и схватил его за безрукавку, прежде чем он успел увернуться. — мы с тобой вместе сходим к священнику и узнаем, понравится ли тебе омовение святой водой!
— Ах ты, дв'личный негодяй! — проревел он, брыкаясь, как разъяренный кролик, и повисая у меня на руках. — Я пред'преждаю тебя, большой х'лиган! — Схватить лепрекона довольно просто, но удержать его в руках — совсем другое дело!
— Возможно, — мрачно согласился я, не разжимая рук. — Но я почти готов рискнуть. Мне больше не нужна ни твоя помощь, ни твое навязывание, Эгберт, и если раньше я никогда в тебя не верил, то теперь верю. Так что лучше поверить мне, когда я говорю серьезно. Или ты разрываешь этот чертов контракт, или я сделаю все, что в моих силах, чтобы доставить тебя к священнику до рассвета!
— Х'рошо! — сказал он наконец. — Х'рошо! Х'рошо! Даю тебе слово, клянусь, что р'зберусь сам!
Я на мгновение задумался. На самом деле я не знал, насколько велика вероятность того, что какая-либо клятва удержит его, но, похоже, одна из них будет связывать сильнее, чем другие. Так что, спустя еще несколько секунд, поставил его на место.
Он поднял взгляд от кофейного столика и уставился на меня, уперев руки в бока. Но затем какой-то невольный блеск зажегся в его глазах.
— Если у тебя хватит духу взяться за р'боту, я тебе это `бещаю, — сказал он с сожалением. — Как только вернем мой к'вшин с золот'м, буду рад избав'ться от тебя! Я и так мало чего д'бился за все свое время и старания! Принеси нам бумагу, и мы с этим справимся.
